– Все на борт! – спустя какое-то время махнул нам капитан, удовлетворенный объяснениями.

– Приезжай, – сжала меня в крепких объятиях Тисси. – С тобой весело.

– Постараюсь, – не стала я ничего обещать, не зная, где окажусь в следующий раз. В данный момент можно было планировать лишь отсутствие каких-либо планов.

Меня перенесли на судно. Вагердов оставили на попечение Рева и Тэна. И мы отплыли.

Я стояла, зажатая двумя мужчинами, смотрела на удаляющийся берег и думала о том, что мне еще преподнесет судьба.

– «Ты справишься, – заверил меня внезапно появившийся Хаос. – Нет ничего в этом мире, способного противостоять воле и упорству»

– «Есть, – буркнула я в ответ. – Два осла, что стоят рядом»

– «Возможно, – хохотнул бог. – Но не торопись судить, ребенок».

– Маруся, – притиснул меня к себе Эмилио. – Завтра ты познакомишься с моей семьей. – Глянул тепло на меня своими невозможно аметистовыми глазами-озерами: – Д ля меня очень важно, чтобы ты им понравилась.

– Понимаю, – ответила я. – А для меня важно, чтобы они понравились мне.

– А то что? – насторожился Филлипэ.

– Ничего, – пожала я плечами. Толку все шовинистам и баранам объяснять? – Эй, куда вы меня потащили?

Но кто б меня спрашивал?

Дальше в полумраке маленького кубрика началась эпопея «Трое в лодке, не стесняясь собаки», но эта часть жизни в мире с ненормальной рождаемостью так мне надоела, что я на этот раз о ней умолчу.

Нет! Не умолчу!

Когда в тебе сразу двое – молчать не хочется. Хочется орать. Что – неважно. Или «уйди, противный, ты мне внутри мозоль натер!» или «Не останавливайся, давай еще!». Я орала и то, и то поочередно.

Мои партнеры решили играть в этот день роль льда и пламени. Эмилио на фоне предельно, необычно жесткого Филлипэ, казался мягким и покладистым, но когда я подняла глаза на своего «светлого» мужа, то чуть не испугалась. Глаза убийцы. Светлые глаза убийцы с то расширяющимися, то сужающимися черными точками зрачков. Словно ядовитая змея перед самым броском, дикий зверь перед тем, как кинется грызть горло.

Я так и не поняла, на кого сердились Эмилио с Филпипэ, но точно не на меня. В этот раз они были нежны до умопомрачения, но держали меня крепче крепкого, под звуки мерной качки и ударов весел, передавая меня друг другу и постепенно раздевая.

Когда на мне практически ничего не осталось, я осталась в бесстыдно расстегнутой спереди мужской рубашке. Меня положили спиной на лавку, голова легла на колени Филпипэ, а Эмо взялся со всем пылом изголодавшегося за пару дней мужчины доводить меня до состояния несопротивления. Сначала меня обтерли слабым розовым уксусом. Не скажу, что в восторге, но какой ни есть – а все-таки антисептик. Потом долго и тщательно вытирали льняным полотенцем, попутно вылизывая некоторые части языком.

Естественно, Филпипэ присвоил себе верх, а Эмилио – низ. Сиреневоглазый выглядел, словно кот, дорвавшийся до валерианки. Даже мурчал и терся о ноги и живот, как огромный кот.

А Филпипэ ласкал мне только рот, шею и грудь, но так, что через пять минут его ласк я превратилась в безвольное желе. Даже обидно как-то. Другая на моем месте после стерци и того, что случилось, давно бы стала фригидной и от нее бы отстали, а я неправильная какая-то: им каждый раз удается меня раздразнить, довести до потери самообладания.

Так и в этот раз. Ну не могу я их ненавидеть, когда они так заглядывают мне в глаза, не получается. Из двух пар глаз – сиреневых и синих на меня заглядывается сама Преданность и Ласка, у меня язык не поворачивается с ними воевать.

Ага, до следующей выходки, когда наши понятия общего блага расходятся далеко и надолго.

Под шум морского ветра, меня распяли с двух сторон неутомимые мужчины, изводя своими длинными умелыми языками. При таком режиме я сдалась без боя. Ну невозможно им было сопротивляться!

И наконец я замерла, закрыв глаза, сдаваясь на милость страстных и беспощадно¬нежных мужчин. Я уже перестала замечать, что одной рукой вцепилась в волосы Эмилио, не отпуская его, а другой конвульсивно сжала шевелюру синеглазого в то время, когда он ласкал грудь. Я стонала, извивалась и всячески противоречила категорическому «нет», сказанному мной вначале.

Мои партнеры пахли розовым уксусом, чуточку вином и разгоряченными мужчинами. Они пахли сильным желанием, и я уже научилась распознавать этот запах, как они научились распознавать мой. И как только они убедились, что я не уже смогу их отвергнуть, что мое желание столь же сильно, как и мужской части супружества, ласки перешли из фазы нежности в фазу страсти, а вскоре я опять лежала на синеглазом красавце, пока мой тыл чрезвычайно бережно, но непреклонно готовил с помощью ароматических масел сиреневоглазик. И тут уж лягания и фальшивые окрики: «Что это ты собираешься делать?» – всерьез не рассматривались.

«Тело – в дело!» – любимый мужской девиз. Меня ласкали и нанизывали на пальцы, растягивали и соблазняли. А потом я оказалась на двух гибких стеблях и забыла абсолютно обо всем, о чем клялась самой себе и клятвенно обещала. Я же не виновата, что мне по воле Хаоса достались, наверное, два самых лучших любовника этого мира, которые и святую уговорят.

Филлипэ доминировал, брал меня сильно и страстно, подбрасывая вперед хрупкое тело и заставляя двигаться, как бабочку на булавке Эмо. А тот мягко придерживал меня, позволяя колыхаться в ритме Фила, лишь проходясь вскользь пальцами, губами и языком по изнывающим от остроты ощущений горошинкам грудей и постанывал не то от боли, не то от наслаждения.

Под этим напором я открывалась все больше, отдавая и теряясь в них, словно мягкой бархатной перчаткой обнимая их с двух сторон, чувствуя тонкую перегородку между двумя мужчинами и сходя с ума от этого соседства.

Спрашивается, во что они меня превратили? Я никогда не желала любви втроем, зачем?

А теперь не могу осознанно им отказать, почему?

Вперед-назад, вперед-назад. Мягкая перчатка влагалища стимулируется с двух сторон: сверху стонет и рычит Фил, вколачиваясь на всю длину, внизу уже хрипит Эмо, который изнывает от невероятных ощущений не хуже меня. А под нами колышется ветром море.

Про такое говорят – чистой воды безумие! Я расслабилась между двумя мужчинами, отдаваясь им самозабвенно и невольно вскрикивая, когда чьи-то зубы больно прикусывали грудь или плечо, или урча от удовольствия, когда сладкие языки зализывали укусы, а волшебные пальцы помогали языкам. Я медленно уплывала в нирвану, закатывая глаза, а в меня врастали, проникая под самую кожу, два странных аристократа с нецивилизованной планеты с дикими обычаями и варварской культурой.

Вперед-назад, вперед-назад...

Под конец Филлипэ, не выдержав, глухо зарычал и ускорил толчки, заставляя меня то почти соскальзывать с Эмо, то насаживаться на всю его могучую длину. Это было сильно, почти больно и невероятно эротично.

Аметистовоглазый притянул мою голову и смял мои губы в то время как синеглазый собственнически обхватил мои бедра и его проникновения стали глубже, весомей. Он уже вскрикивал, непереставая, мое имя и врезался в меня почти грубо. Я шипела от боли и стонала от удовольствия, я ругалась и плакала от счастья. Запахи тел Эмилио и Филлипэ дурманили, взаимно дополняясь. Это были легкий цитрус, можжевельник и свежий морской ветер, кардамон и перец с терпким послевкусием полыни. Надо всем летал мой легкий запах фиалок и гиацинтов.

Внутри меня сворачивал кольца змей оргазма, когда супруги окончательно сорвались и, насаживая меня, как ненормальные, стали вырывать из рук друг друга, до синяков, до звериного рычания утверждая соперничество. И от этого запала, обилия тестостерона, сексуального дележа самки я неожиданно получила сильнейший в своей жизни оргазм, втягивая в него непокорных соперников, примиряя их на моем и в моем теле. Скрепляя их непонятные мне узы.

Пока они были во мне, я орала. А потом орать уже не имела сил, и меня просто имели по-тихому, вовремя затыкая возникающие возражения то пряником, то поцелуями, а то и чем поувесистей.