— Гриффиту, видно, надоело качаться в своей мягкой колыбели, — пробормотал он. — Теперь нам, вместо того чтобы поскорей вытащить шхуну из этого неуютного места, придется идти к фрегату. А здесь хорошо только вздыхающим влюбленным: немного суши, немного воды и куча скал. Черт возьми, Длинный Том, теперь я готов согласиться с тобой, что островок на пути — вот и вся terra firma, нужная моряку.

— Справедливо сказано, сэр, вот настоящая философия! — ответил степенный рулевой. — Да и земля эта должна быть мягким илом или песком, чтобы якорь держал крепко. Сколько глубоководных, не говоря уж о простых, лотов потерял я на скалистом дне! Я люблю такие рейды, где лот отрывается от грунта легко, а якорь — тяжело… Но впереди по носу шлюпка, капитан Барнстейбл. Подойти к ней, сэр, или держаться подальше?.

— Это наш катер! — воскликнул офицер. — Значит, Нед все-таки не бросил меня!

Громкое приветствие с приближающейся шлюпки подтвердило его догадку, и через несколько секунд катер уже покачивался рядом. Гриффит теперь сидел выпрямившись, и в его серьезном тоне слышался легкий упрек:

— Почему вы потеряли столько драгоценного времени, когда каждая минута грозит нам новой опасностью? Я подчинился было сигналу, но, услышав плеск ваших весел, вернулся, чтобы захватить лоцмана. Ну как, удачно сходили?

— Вот ваш лоцман. Если ему действительно удастся найти проход через эти отмели, он оправдает свое имя. Ночь обещает быть такой, что без подзорной трубы не отыщешь и луны. Но, если бы вы знали, кого я встретил на этих проклятых скалах, вы простили бы мне задержку, мистер Гриффит!

— Надеюсь, вы встретили нужного человека, иначе мы совершенно напрасно подвергаемся опасности.

— Да, я встретил нужного нам человека, но, кроме того, я встретил еще одного! — с горечью ответил Барнстейбл. — Спросите у вашего юноши, Гриффит, спросите, что видели его молодые глаза!

— Рассказать? — со смехом воскликнул молодой гардемарин. — Я видел маленький замаскированный клипер ^[34], который еле удрал от старого капитана, а еще я видел закутанного в плащ пирата, который был очень похож на мою кузину…

— Замолчите, болтун! — громовым голосом остановил его Барнстейбл. — Этакой чепухой вы задерживаете нас в столь опасный час! Отправляйтесь на катер, сэр, и там на досуге можете изложить мистеру Гриффиту, если он захочет вас слушать, свои глупые догадки.

Юноша проворно перешагнул из вельбота на катер, где уже находился лоцман, и, с обиженным видом усевшись подле Гриффита, вполголоса сказал ему:

— Ну что ж, мистер Гриффит меня выслушает, если мысли и чувства его здесь, у английских берегов, остались теми же, что и дома.

Лейтенант ответил ему молчаливым пожатием руки, а затем попрощался с Барнстейблом и приказал матросам грести к фрегату.

Катер и вельбот разошлись и уже послышался равномерный плеск весел, когда лоцман впервые нарушил молчание.

— Весла в воду! — крикнул он. — Табань, приказываю я вам!

Матросы исполнили его распоряжение, и тогда, обернувшись в сторону вельбота, лоцман продолжал:

— Вы должны вывести шхуну в открытое море, капитан, и сделать это надо как можно скорее. Держитесь подальше от северного мыса и, когда поравняетесь с нами, подойдите на расстояние человеческого голоса.

— Инструкции ваши по выходу в море исчерпывающи и ясны, мистер лоцман, — ответил Барнстейбл, — но кто оправдает меня перед капитаном Мансоном, если я снимусь с якоря, не получив на то его указания? Мне было приказано, черным по белому, привести «Ариэль» в это райское место, поэтому, прежде чем нос шхуны снова вспенит волну, я должен, по крайней мере, услышать или увидеть моего командира. Выйти из этой бухты, наверно, так же трудно, как и войти сюда, а ведь входили мы при дневном свете, располагая, кроме того, вашими письменными инструкциями для прокладки курса.

— Значит, вы останетесь здесь, где в такую ночь вас ждет неминуемая гибель? — сурово спросил лоцман. — Еще два часа, и лишь тяжелые волны будут играть на том месте, где сейчас мирно качается ваша шхуна.

— Я тоже так думаю. Но, если мне суждено на этот раз погибнуть, я погибну, следуя приказу моего командира; если же я последую вашим указаниям и из днища шхуны вылетит хоть одна доска, через пробоину ворвется не только морская вода, а еще и бунт. И почем я знаю — может, старик ждет еще лоцмана или двух?

— Вот это настоящая философия, — пробормотал рулевой вельбота так, что каждому были все же слышны его слова. — Но это тяжелое испытание совести — оставаться на такой стоянке.

— Тогда стойте на своем якоре, скоро сами пойдете за ним на дно! — вполголоса проворчал лоцман. — Спорить с дураком труднее, чем со штормом, но, если…

— Нет, нет, он вовсе не дурак! — перебил его Гриф фит. — Барнстейбл не заслуживает такого эпитета, хотя, конечно, он настоящий фанатик в исполнении служебного долга… Снимайтесь немедленно с якоря, мистер Барнстейбл, и как можно скорее выходите из бухты!

— Ах, вы даже не представляете себе, с каким удовольствием я выполню это приказание!.. Весла на воду, ребята! «Ариэль» не оставит своих костей на таком жестком ложе, если я могу этому помешать.

Слова командира шхуны были встречены одобрительными восклицаниями, и вельбот, стрелой помчавшись от катера, тотчас пропал в тени мрачных утесов.

Гребцы на катере тоже не теряли времени даром. Энергичными усилиями они погнали тяжелую шлюпку по волнам, и через несколько минут она уже шла вдоль борта фрегата. За это время лоцман, утратив необычайную суровость и властность, проявленные в коротком разговоре с Барнстейблом, попросил Гриффита перечислить ему поименно офицеров фрегата. Исполнив эту просьбу, молодой лейтенант добавил:

— Все они хорошие и честные люди, мистер лоцман, и, хотя ваши обязанности несколько рискованны для англичанина, тем не менее среди нас не найдется человека, способного на предательство. Нам нужна ваша помощь, мы ожидаем, что вы будете нам верны, и в обмен обещаем поступить с вами честно.

— А откуда вы знаете, что мне это нужно? — спросил лоцман тоном, в котором звучало лишь холодное безразличие к словам лейтенанта.

— Да потому, что вы хоть и говорите на слишком правильном для местного жителя английском языке, — ответил Гриффит, — тем не менее произносите «р» совсем не так, как человек, родившийся по ту сторону Атлантики.

— Не все ли равно, где человек родился и как он говорит? — холодно возразил лоцман. — Лишь бы только он смело и честно выполнял свой долг.

Темнота, сменившая сумерки, пришла весьма кстати, для того чтобы эта беседа и дальше протекала мирно, ибо она скрыла выражение презрительной иронии на красивом лице молодого моряка, когда он ответил:

— Правильно, правильно, человек обязан честно выполнять свой долг. Но, как заметил Барнстейбл, вы должны хорошо знать фарватер, если беретесь провести корабль через эти отмели, да еще в такую ночь. Вы представляете, какая у нас осадка?

— Осадка фрегата, и я постараюсь провести вас по глубинам в четыре сажени. Меньше было бы опасно.

— Наш фрегат — чудесное судно! — сказал Гриффит. — Он слушается руля, как солдат морской пехоты — своего сержанта на учениях. Но для лавирования против ветра ему нужен простор, потому что скорость у него такая, будто он идет прямо по ветру.

Лоцман внимательно выслушал это описание качеств судна, которое готовился вывести из крайне опасного положения. Он не упустил ни единого слова и, когда Гриффит закончил свою речь, заметил так же хладнокровно, как и раньше:

— При узком фарватере это одновременно и достоинство и недостаток. Боюсь, что как раз сегодня, когда нам необходимо держать корабль в узде, оно обернется недостатком.

— Нам, наверно, придется все время нащупывать проход с помощью лота? — спросил Гриффит.

— Нам пригодятся и глаза и лот, — ответил лоцман, а потом добавил, словно обращаясь к самому себе: — Мне доводилось входить и выходить отсюда и в более темные ночи, но никогда еще осадка не бывала больше двух с половиной саженей.