Литмир - Электронная Библиотека

Со спины ненастоящий мужчина выглядел не так роскошно. На кукольных волосах блестками отсвечивал иней. В магазине уже продавались елки и сосны, по неколючим веткам из полимера бегали бенгальские искры. Не хватало запаха хвои.

Женя покинула искусственный лес, не прощаясь с Родриго-Игорем. Ему было все равно, приглашать или прощаться.

Хищный холод снова накинулся на Женины руки в перчатках, ущипнул за щеки, закричал в каждой клеточке моментально продрогшего тела: «Ага-а, вот ты где!» Помочь теперь могло только самовнушение. Свежемороженые губы еле зашевелились: «Мне жарко, мне жарко, мне очень жарко! Уф-ф, какая знойная вокруг Африка! Я гуляла в бикини у Нила, в Лимпопо голышом я ходила!» Холод насторожился и, прочухав обман, пощекотал в носу. Женя чихнула с колокольным отзвуком в голове, не выдержала и заскочила в кафе.

Как же мало иногда человеку надо, чтобы почувствовать краткий миг счастья! Душа приняла с чаем блаженство тепла, руки согрелись о горячие бока чашки. Из нее поднимался сладкий пар, с краю уютно свисал хвостик чайного пакетика. Чьи-то глаза расплывчато и дружелюбно мерцали напротив. «Замерзла?» Голос низкий, с приятной, не простудной хрипотцой.

Рядом звенели о чем-то знакомые голоса. Женя оглянулась: за соседним столиком сидели пятеро одноклассников – троица «богатырей» и Кислицына с Сорокиной. Запивали чаем пирожные. Юля увидела Женю, обрадовалась и подвинулась, освобождая место:

– Жень, иди к нам, мы с Надей «ответ» Чехову сочиняем! Поможешь?

Женя засмеялась:

– У мужчин классификация короткая: от четырнадцати до двадцати – пиво, потом – водка.

Сорокина затрепетала ресницами «Макс-фактор»:

– Мы рассматриваем мужчин с точки зрения косметики.

«Мужчины от 16 до 20 – пудры и румяна: то бледнеют, то краснеют. От 20 до 25 – тушь для ресниц: обещают быть пушистыми, но липнут и щиплются», – прочла Женя на листке.

– Это я еще в школе придумала, – гордо сказала Кислицына.

– А дальше?

– Дальше опыта не хватило.

– Шелковникова, по-твоему, опытная? Она же целоваться не умеет, – Дмитриевский почему-то хулигански подмигнул Сорокиной, и на круглый лоб Нади набежали некрасивые морщинки. Только она открыла рот, как Шишкин воскликнул:

– Есть идея инсценировать к Новому году «Евгения Онегина»!

Надя осталась с открытым ртом.

– Теперь я понял, отчего мне всегда казалось, что «идея» – производное от слова «идиотство», – заумничал было Дмитриевский, но Юля его перебила:

– Браво, Миша!

И Гладков одобрил:

– Зачет.

Глаза Дмитриевского посерьезнели, а губы недоверчиво скривились:

– Фанфик, что ли? Типа продолжение – «Онегин вернулся, Татьяна опять влюблена»?

– Зачем? – удивился Шишкин. – Все по роману плюс немного других пушкинских стихов. Вшестером отрепетируем и выступим на вечере. Ты же с нами, Женя?

Она неопределенно пожала плечами. Ленский дома ей надоел.

– Почему обязательно Пушкин?

– По нему легко писать, – пояснил Шишкин. – Стихи даже к рэпу подгоняются.

– Кто будет этим заниматься? – Гладков задал вопрос для проформы. Из всей компании к драматургическому труду годился разве что Дмитриевский, и то с натяжкой.

– Я, – застенчиво улыбнулся Шишкин, сияя глазами. – Уже написал.

– Ху из ху в твоем произведении? – нарушил Дмитриевский паузу, полную общего изумления. – Надеюсь, я не какой-нибудь Пустяков?

– Не кокетничай, Саня, – одернула Сорокина. – Ты Онегин, ты! Больше некому.

Девчонки засобирались. Женя с тоской посмотрела в окно: не прибавили ей настроения ни задумка Шишкина порадовать Ирину Захаровну, ни эти лебяжьи сугробы, обнявшие дворы зимнего города. Какие восторги, какая эстетика у самого неприятного из времен года! Холод за дверью ждал, когда Женя помчится короткими перебежками от угла до угла, как ежик в тумане, – домой, домой…

Юля сунула в сумку листок с началом косметической классификации мужчин.

– «Ответ» сегодня досочиняю. Сестра подскажет, опыта у нее куча.

– Отправь мне вечером на «мыло», – попросила Сорокина.

– И мне для прикола.

– Всем отправлю, – пообещала Кислицына. – Но это же так, шутка юмора. Вот Мишино предложение – суперский супер! Если спектакль получится, Ирэн мне за полугодие, может, четверку на пять исправит.

– Где будем репетировать? – спохватился Гладков.

Проводить репетиции в школе было негде и невозможно – сюрприз бы сразу накрылся. После недолгих споров решили собраться завтра, за два часа до уроков, в недостроенном здании за Новогодним парком.

Хорошо, что Женя живет в одном дворе с мальчишками. Она шла не одна, и холод остерегся тотчас взять ее в плен. Крался по пятам и подслушивал: говорили о нем. То есть о русских морозах, на которые жаловались немецкие ветераны Великой Отечественной. В мемуарах гитлеровцы завидовали советским солдатам, одетым в тулупы и валенки. Женя тоже не отказалась бы сейчас от неэстетичных, зато очень теплых тулупа и валенок.

Шишкин обнаружил специфические познания в области бронетехники: оказывается, в сильные морозы механизмы и двигатели с воздушным охлаждением остывали в наших танках, и машины останавливались. Ночами экипажам приходилось поддерживать костры в вырытых под танками ямах, иначе эти ходячие холодильники к утру бы не завелись.

Мальчишек хлебом не корми – дай поболтать о войне. Правда, о нынешней службе в армии они невысокого мнения. В классе чуть ли не каждый голову ломает, как бы от нее откосить. А Шишкин сообщил, что после школы пойдет отдавать солдатский долг Родине. Отслужит, и только тогда поступит в строительный. Не демонстративно сказал, просто так. На общем фоне прохладного отношения к дымам отечества Шишкин выглядит попаданцем из 40-х и, кажется, не догадывается о своей несовременности.

Гладков промолчал, Дмитриевский непонятно хмыкнул. Ну, он-то наверняка отмажется. Жаль, ему бы пошла военная форма…

На вопрос: «Что такое Родина?» у людей нет точного ответа, а языка перелетных птиц, у которых чувство родины развито лучше всего, люди не понимают. Но Родина – с большой буквы и маленькой – определенно необходима человеку, чтобы ощущать уверенность в себе. Если по-честному, побольше бы в государстве таких Шишкиных.

По железным горкам детской площадки катались румяные дети. Ребятне мороз нипочем. Женя попыталась вспомнить, зябла ли она в детстве. Не получилось. Может, ее тогда грела забота бабушки, и родители больше любили? Говорят, что любовь – греет…

Дом встретил безлюдной враждебностью распахнутых в пустоту комнат. Увидев в зеркале прихожей лицо с покрасневшим носом, Женя пропела: «Где же ты, моя Лимпопо?» Зеркальная поверхность затуманилась от дыхания, и лицо рассердилось. Возможно, на войне низкие температуры предпочтительны для победы над врагом, но не в мирное время и не в квартире! Ртутная стрелка домашнего термометра застыла у отметки 14, в плюсе затаилась сентябрьская осень… Кран в кухне безнадежно плакал. Патриотизм в Жене выстудился в два счета: ей срочно захотелось попросить климатического убежища в любой южной стране без сантехнических проблем.

Мама с папой на работе. Впрочем, они бы ничего не сделали. Мама занята папой и учениками, папа – собой и образом противоречащего Пушкину Ленского. Сидят вечером, кутаются в пледы и терпят всепроникающий холод. Привычка терпеть выработалась у них со времен тотального дефицита. Инициативу придется взять в свои руки…

Женя нашла в телефонном справочнике номер коммунальной службы и решительно позвонила. Бесстрастный голос дежурной на другом конце провода отрекомендовался: «Справочная». Узнав, что кран в квартире такой-то по такому-то адресу требует починки, Справочная позвала: «Петров!» и передала трубку сантехнику.

– Вас, блин, много, а я один, – проворчал сантехник Петров. – Напарник уволился, никто за копейки работать не хотит. Диктуйте, откуда вызов, в течение месяца приду.

Женя подала заявку от имени папы и сказала спасибо. А что она еще могла сказать?

10
{"b":"209246","o":1}