- Вот тебе и «ага»… - вздохнула Ксюша. – Выпить налей.
- Водочки тяпнешь?
- Ну, если есть «Хеннеси», налей его, так и быть, - огрызнулась Ксения и втиснулась за стол, в самый угол.
Они выпили по полстакана водки, Ева дождалась, пока Ксюша отдышится от обжигающей жидкости, потом потребовала: «Рассказывай, давай».
- Да ничего такого… Люблю я его…
- Ну ни фига себе – ничего такого! - возмутилась Ева. – Тоже мне – принц какой…
- Да не принц, понимаю я… Эх, Никита… Что я могла с собой поделать? Ну, сначала, понятно, я все надеялась как-то, что или пройдет все само, или еще что-то… Ну, думала, что он может быть заметит меня, бывает же. Но он ничего такого, что же мне, ему на шею прыгать?
- Ну поговорить-то ты с ним могла? – наливая еще, спросила Ева.
- Ну как? – беспомощно развела руками Ксения, - Не могла… Боялась. Да и в голову не приходило, почему-то.
- Да уж. Давай еще выпьем тогда.
Они выпили еще, и Ксюша почувствовала, что от Евы, скорее всего она уже уйти не сможет.
- Такая тоска, Евка, ты понимаешь, такая тоска… - плакала она, наклонившись над столом, - так бы душу и вырвала бы… Е-мое, сколько лет, сколько лет я все мечтала – вот щас, раз, и все изменится, Никита ко мне подойдет, или я его забуду. А как его забудешь, если каждое утро с того начинаешь, что представляешь его и думаешь, - ну как, полегчало уже? А на ночь с ним разговариваешь… А писем я ему сколько написала, ты представляешь, мешок, наверное, он бы обалдел точно, если бы почитал…
Этот разговор длился несколько часов, и уже ночью Ксюша засобиралась домой. Ева пыталась ее отговорить, говоря, что она и до дома-то не дойдет. «Тогда доползу», - отмахнулась от нее Ксения и нетвердой походкой удалилась.
Часть вторая.
«1»
Меня разбудила какая-то голосистая птичка, поселившаяся в сирени за окном. Я пыталась игнорировать ее свист, но, проворочавшись несколько минут, поняла, что сон ушел. Голова, против ожидания, не болела. Но сознание возвращалось тяжело. Я лежала с закрытыми глазами и слушала скрип шестеренок в голове.
Наконец, с трудом разлепив веки, я определила по заглядывавшему в окно солнцу, что проспала как минимум до полудня. Вставать не хотелось. Жить тоже. Казалось, что переменился весь мир, привычное ощущение разрушенности жизни было особенно острым. Через минуту унылого созерцания комнаты пришло понимание, что деревенский дом моей бабушки тоже затронули эти перемены. Что-то неуловимо неправильное окружало меня, но я никак не могла понять - что именно. Я села в постели и привычным движением стала убирать пряди волос за уши. И в этот момент легкий холодок потревожил мою нервную систему - вместо прядей волос ниже плеч я нащупала короткую стрижку. Вскочив с кровати, я подлетела к зеркалу в старинном скособоченном шифоньере. Зеркало это врало невероятно, искажая смотрящегося в него до комизма, но каким-то образом образовавшейся на моей голове стрижки скрыть не могло. Ну не могла я вчера дойти до такой кондиции, чтобы не помнить момента утраты с таким трудом выращенных локонов. И стоило мне только вспомнить, что такую стрижку я носила в далекой юности, как мне открылась тайна изменения окружающего пространства - он было не неуловимое, и даже никак не зависело от моего внутреннего траура, а, напротив, было очень даже материальным - стены комнаты были поклеены другими обоями. И хоть я бываю в этом доме теперь очень редко - пару недель в отпуск, но в факте ночной смены обоев усомниться невозможно. Меня начало потряхивать - я вышла на кухню, которая была не только переклеена, а содержала обстановку, бывшую несколько лет назад. Желание убежать из страшного дома было велико, но я вспомнила про мой вчерашний нырок в черный плес и загаданное желание - вернуться в прошлое. Невероятно, но я в него, видимо, вернулась.
Я стала разглядывать себя, желая определить свой теперешний возраст. Во всяком случае, на мое счастье, если оно вообще теперь возможно, Осуга не превратила меня в младенца или первоклашку. А если вспомнить, что волосы были пострижены после выпускного, значит теперь мне минимум семнадцать, максимум двадцать два, потому что сразу после окончания универа я стала прилежно свою шевелюру растить. Ужас какой, значит, теперь мне предстоит снова сдавать экзамены.
Первой мыслью было мчаться на плес, нырять, и просить его, чтобы отправил меня обратно. Но я никуда не побежала, даже шага не сделала, потому что здесь, в этом времени была возможность изменить свою жизнь.
Около часа ушло на то, чтобы сориентироваться во времени. По записям в блокноте, найденном в сумке, отсутствию мобильного, книгам и кассетному магнитофону я поняла, что попала в период летних каникул после выпускного перед первым курсом. Мне вернули мои семнадцать.
Мне дали почти полжизни на то, чтобы исправить ошибки.
Целый день ушел на адаптацию в собственном теле, доме, жизни. Порадовала встреча с помолодевшей бабушкой, сохранившиеся воспоминания о прошлом, а особенно то, что являясь студенткой первого курса, я помнила свою дипломную работу, чуть ли не наизусть.
А вечером я с удовольствием натянула старые, ставшими новыми, джинсы и свитер, в будущем распущенный на пряжу бабушкой, и отправилась на встречу с тем, ради кого готова была утонуть в черном плесе. Я почти побежала к Никите. Однако, помня, что в то время мы с ним практически не общались, я шла скорее к Илюхе, его родному брату. Вот с Ильей мы как раз общались очень даже тесно. Никита с Ильей жили на другом конце деревни, в большом на пять окон доме, с родителями и двумя младшими сестрами-близняшками, Таней и Юлей. Впрочем, я никогда их не отличала друг от друга, как и большинство местных, их так и называли Танюлями. Илюха был старшим, Никита на два года младше его, мой ровесник. А Танюлям сейчас должно быть примерно лет тринадцать.
К дому Николаевых, а такую фамилию носили мои друганы, я пробиралась не по деревне, а берегом, чтобы не встречаться с тогдашними моими подружками. Если уж вспоминать прошлое, то постепенно. К тому же, если верить голливудским фильмам, которые в это время, наверное, еще и не сняты, с прошлым нужно обращаться осторожно. И я придумала свой план действий, который казался максимально корректным. Сначала мне предстояло каким-то образом приблизиться к Никите, подружиться с ним, а потом, с помощью портала в черном плесе, вернуться обратно. Конечно, можно было сразу нырять, и пытаться как-то сблизиться с Никиткой уже в настоящем, то есть относительно моего теперешнего положения - в будущем, но я хотела подстраховаться.
Пробираясь на другой конец деревни, я успела осознать, какое глупое загадала желание. Вместо того, чтобы пожелать быть рядом с любимым, или, на худой конец, просто счастья и любви, я сама себе придумала усложненный путь через прошлое. Но, что сделано, то сделано. Во всяком случае, будет, что вспомнить в старости, если, конечно, она у меня теперь будет.
Уже у заветного крылечка я остановилась в нерешительности и обругала себя за математический кретинизм - если мне семнадцать, значит, Илья еще служит в армии. План наступления оказался невыполнимым - линия фронта прошла в другой стороне, прикрытия в виде друга Ильи просто не было. И в этот самый момент, когда я уже хотела повернуть обратно, а слезы обиды на собственную глупость подступили к глазам, на крыльцо вышел Никита. Одновременно душа похолодела и отправилась на поиски пяток, а сердце сделало то, что вполне было похоже на еканье. Никита поднял правую бровь и сказал фразу, наиболее часто употребляемую им в общении со мной.
- Здравствуй, Ксеня.
Душа еще не успела вернуться из путешествия по конечностям, там же ее и тряхнуло от этого приветствия и движения брови. Вообще, мне всегда нравилось, как называют меня в деревне - Ксеня, и никак иначе. Как только не изгалялись над моим именем городские - Ксения, Ксана, Ксюха, Оксана, Ксаныч, Ксю, но так просто - Ксеня - меня называли и называют только в деревне.
