Революция происходит при подъеме, а не при упадке. Революции – концентрированное выражение прогресса, а не регресса, поэтому они – «локомотивы истории» [85]. Это продолжение эволюционного прогресса другими средствами, а не деструктивный бунт. Это важно подчеркнуть, потому что в западной социологии такой взгляд приписывается исключительно Токвилю, а Марксу – бакунинское видение источника революции в нищете и отчаянии. «Существуют две противостоящие друг другу модели – Маркса и де Токвиля. Согласно одной, народная революция – продукт обнищания, согласно другой, революция, напротив, результат процветания» [86], – пишет нидерландский социолог и востоковед Биллем Фредерик Вертхайм. Но различие взглядов Маркса и Токвиля не в этом. Токвиль непоследователен в признании прогрессивности революций, считая, что их можно и нужно избегать; Маркс последователен, считая их неизбежными.
Очень ценно разделение подлинных задач революции и их осознания ее участниками. По словам Энгельса, «действительные, не иллюзорные задачи революции всегда разрешаются в ходе этой революции» [87]. Социальные революции в конечном счете непобедимы.
Это логически вытекает из объективной обусловленности революций. Поэтому даже убежденные противники революции порою должны выполнять ее программу, диктуемую потребностями развития данного общества. («Реакция, – говорит Маркс, – выполняет программу революции» [88].) В противном случае общество просто погибнет.
Прояснялось соотношение политической и социальной революции: «Каждая революция разрушает старое общество, и постольку она социальна. Каждая революция низвергает старую власть, и постольку она имеет политический характер» [89]. Речь, конечно, идет именно о социальных революциях, включающих переход власти (политическую революцию), а не о простой смене режима.
Наконец, революции, приведшие к новой стадии истории (общественно-экономической формации), имеют значение не только для тех обществ, где они произошли, но и для человечества в целом: «Революции 1640 и 1789 годов не были английской и французской революциями; это были революции европейского масштаба… Буржуазия победила в них; но победа буржуазии означала тогда победу нового общественного строя… Эти революции выражали в гораздо большей степени потребности всего тогдашнего мира, чем потребности тех частей мира, где они происходили, т. е. Англии и Франции» [90].
Однако и здесь сказано не все. Не учитывается возможность таких революций, при которых новый строй возникает в новом, не существовавшем прежде, обществе. Именно такова была Нидерландская буржуазная революция. Республика Соединенных провинций возникла как капиталистическое общество.
Уметь понять прошлое – значит уметь предвидеть будущее. Соответственно, переход к новому – бесклассовому – обществу Маркс и Энгельс видят в пролетарской революции, которая, во-первых, произойдет тогда, когда капитализм исчерпает свои позитивные возможности; во-вторых, произойдет политическим путем, но не остановится на захвате власти революционной партией, а, напротив, приведет к отмиранию государства; в-третьих, будет иметь глобальный характер.
«Наши интересы и наши задачи заключаются в том, чтобы сделать революцию непрерывной до тех пор, пока все более или менее имущие классы не будут устранены от господства, пока пролетариат не завоюет государственной власти, пока ассоциация пролетариев не только в одной стране, но и во всех господствующих странах мира не разовьется настолько, что конкуренция между пролетариями в этих странах прекратится и что, по крайней мере, решающие производительные силы будут сконцентрированы в руках пролетариев. Для нас речь идет не об изменении частной собственности, а об ее уничтожении, не о затушевывании классовых противоречий, а об уничтожении классов, не об улучшении существующего общества, а об основании нового общества» [91].
Смерть капитализма, считают Маркс и Энгельс, неизбежна – она произойдет, когда капиталистические производственные отношения станут тормозом на пути общественного развития. Это подтверждается тенденцией нормы прибыли к понижению. Норма прибыли, ставшая меньше определенной величины [По данным современных исследований — 2,5-4 % («Контраргументы и факты», май 1993 года; материалы изданы отд. брошюрой «Альтернатива — прогресс»][92], перестает стимулировать развитие производства. Никакой иной эксплуататорский класс не идет на смену буржуазии. Новым стимулом должна стать общественная собственность на средства производства. Результатом революции станет бесклассовое (коммунистическое) общество.
Трудности, с которыми сталкивается в данном случае марксизм, являются продолжением его достижений. Неясно, как осуществится пролетарская революция. Неясно, как именно произойдет отмирание пролетарского государства после победы пролетарской революции. Наконец, неясно, что будет с неевропейскими странами, где нет пролетариата.
В этом плане интересно одно из поздних (12.09.1882) писем Ф. Энгельса К. Каутскому: «Вы спрашиваете меня, что думают английские рабочие о колониальной политике? То же самое, что они думают о политике вообще: то же самое, что думают о ней буржуа… рабочие преспокойно пользуются вместе с ними колониальной монополией Англии и ее монополией на всемирном рынке» [93].
Перед нами – одно из первых свидетельств союза буржуазии и пролетариата Запада в деле ограбления колоний. Энгельс явно недооценивает масштабы этого явления – они ничуть не влияют на его революционный оптимизм. Он считает, что колонии скоро обретут независимость, и чем быстрее, тем лучше. «У нас будет довольно работы у себя дома. Раз только реорганизована Европа и Северная Америка, это даст такую колоссальную силу и такой пример, что полуцивилизованные страны сами собой потянутся за нами; об этом позаботятся одни уже экономические потребности. Какие социальные и политические фазы придется тогда проделать этим странам, пока они дойдут тоже до социалистической организации, об этом, я думаю, мы могли бы выставить лишь довольно праздные гипотезы» [94]. Итак, сначала пролетарская революция на Западе и освобождение колоний, затем – подтягивание бывших колоний до уровня бывших метрополий.
Из всего сказанного Энгельсом в данном случае пока что оправдалось только одно: колонии добились политической независимости. Но это не отделило их от Запада; Энгельс не предвидел масштабов глобализации, одной из сторон которой является неоколониализм, а другой – сопротивление ему, принимающее варварские формы терроризма.
Будущая революция представлялась Энгельсу весьма и весьма схематично. «Пролетариат берет государственную власть и превращает средства производства прежде всего в государственную собственность, – писал он в работе “Развитие социализма от утопии к науке“ (1880). -…Но тем самым он уничтожает самого себя как пролетариат, тем самым он уничтожает все классовые различия и классовые противоположности, а вместе с тем и государство как государство» [95]. Государство, как пишет Энгельс, не «отменяется», а отмирает.
Сам тезис возражений не вызывает. Действительно, государство невозможно отменить немедленно и невозможно сделать вечным. Оно есть, пока есть потребность в нем, и исчезнет вместе с этой потребностью. У общества эта потребность должна исчезнуть. Но исчезнет ли эта потребность у тех, кто будет осуществлять управление? Маркс и Энгельс считают: да. Анархисты считают: нет.
