Вермис закряхтел, полез за пояс, выудил амулет, погладил его пальцами. Когда Ути передавала безделушку, сказала, что если учует амулет колдовство какое, то теплым станет. Однако холодным пока был камень. Или чуть теплым? Так он мог и о брюхо нагреться! Да и солнце-то как палит! Верно сейчас к горелым камням вниз по течению и близко не подойдешь… Река тленом забилась… Эх, забыл спросить у самозваной сестрички Слагсмала– на колдовство ли только амулет просыпается или и на колдуна тоже, пусть даже и не колдует он вовсе.
– Перевернуться надо, – тихо произнес Алиус.
«Надо, значит, надо, – подумал Вермис. – Однако грудь да брюхо лучше бы бабе какой доверить. Да той же хромоножке? Заодно и повязку сменит, и ублажит. А ему-то что ее уродство? Неудобство есть, камень на цепи за собой таскает, а уродство? Да пусть у нее хоть вовсе головы не будет, лишь бы руки на месте остались да плоть ее мягкая. Когда повязку меняла да наклонялась, почувствовал. Хороша. И запах у нее особенный. Сладкий! А поначалу луком да чесноком от нее несло. Сразу же запретил этакую дрянь жрать. Надо будет послать за ней стражника ввечеру. Пусть предупредит, чтобы не убегала далеко. Мало уже болезных в шатрах лекарских, потерпят, если что».
– Повязка в порядке, – проговорил Алиус. – До завтрашнего дня можно не менять.
– Тебя забыл спросить, – пробурчал и поднялся Вермис. – Передай Аксилле, что ночью жду ее со снадобьями. Перевязаться хочу. А пока иди прочь.
Лаэт опустил голову, кивнул. Потянул за цепь, подхватил тяжелый камень, побрел к своей драной палатке. Вот ведь рабское племя, сам Вермис скорее бы зарезался, чем в цепях жил. Хотя что он знает о прошлом Слагсмала? Тот ведь языком не трепал никогда, так и не рассказал, что хлебнул в неволе, как вырвался, откуда «сестрицу» сыскал? Да что с настоящей сестрицей стало?
– А оно нужно тебе знать? – сам себя вполголоса спросил Вермис. Спросил и замер. Подумал или спросил? Отчего будто на языке все и прежде подуманное повисло? – Эй!
Закричал, как подрезанный, задохнулся от ненависти, забыл имя стражника Вермис, но тот уже тут как тут вытянулся. Да, приятель, бояться можешь и Джофала, и Слагсмала, и Ути, но рядом с собственным мастером бойся мастера.
– Значит, так, – потянул на плечи рубаху Вермис. – Глаз с этого лаэта и с лекарки хромоногой – не спускать. По четыре глаза на каждого. Два издали, два вблизи. И ночью тоже! А как стемнеет, тащи лекарку ко мне в шатер. Но без увечий, ласково. И снадобья ее прихвати. Все понял?
– Понял, – шепнули обветренные губы. Воин развернулся и побежал к шатрам стражи.
– Не суетись! – рявкнул ему вслед Вермис.
Стражник перешел на шаг.
«Вентский увалень из глухой деревни», – определил Вермис и подбросил на ладони амулет:
– Вот и посмотрим!
Фламма, на которую молились раненые и недужные на лекарском стойбище и которую ласково окликали Аксиллой, возилась с ногой молодого свея. Рана давно бы зажила, но юнец все никак не мог дождаться, когда сможет прыгать не на одной, а на двух, и то и дело срывал повязки раньше времени, упрашивая Аксиллу не тратить на него снадобий, а применить наговор; не может быть, чтобы она не заколдовывала раны, таких вытаскивала из-за смертного полога, что с этим нагноением, как с занозой, должна справиться. Фламма шипела в ответ свейские ругательства, заматывала с нужной травкой ногу и косилась на полог; в шатре было жарко, пахло гноем, а помощница ее подвязала полог плохо – привязь ослабла и ткань перегородила спасительный сквозняк. Ну, точно, постанывает за подрагивающей перегородкой со стражником; кому и насилие в радость или и не насилие уже? За месяцы вроде как и сроднились с разбойниками?
Затянула последний узел, потрепала свея по белобрысой шевелюре, скорчила еще сильнее и так уже перекосившую лицо гримасу, подхватила тяжелый камень и захромала наружу. Столкнулась с Алиусом и тут же осветилась улыбкой и о гримасе забыла. И он в ответ не сдержался от улыбки, хотя и тревога плескалась в глазах. Только бросил быстрый взгляд в шатровый сумрак, мало что разглядел, но блеск глаз молодого хромоногого заметил.
– Ну что там еще? – вернула на всякий случай на лицо гримасу Фламма, присела на деревянный чурбан, поставила ногу на прикованный к цепи камень.
– Уходим, – прошелестел Алиус, – сегодня же.
Вздохнула, но кивнула, словно и не собиралась спорить.
– Что это? – не понял лаэт. – А поспорить со мной? А еще два неотомщенных мерзавца?
– Все тут мерзавцы, – еле слышно ответила Фламма, пытаясь удержать все ту же рвущуюся с губ улыбку. – И армия Ардууса пойдет против свеев, доберется до их стойбищ, тоже почти поголовно в мерзавцев обратится. А эти… Главных, кто убивал моего отца, я уже прикончила. А двое, что остались… С ними смерть и без меня обойдется… Да и в войске они теперь. Что же получается, сила эта на мои земли пойдет, а я их врачевать продолжу?
– И все-таки не понимаю, – удивился Алиус.
– Паренька с гнойником видел? – поинтересовалась Фламма. – Под утро я прикорнула, как обычно, носом в тряпье, чтобы лицо не показывать, так он подобрался с лампой, выглядывал что-то. Боюсь, что видел меня без гримасы. С самого утра глаза таращит, с лица моего глаз не сводит. Да и нога его…
– Зажить уже должна… – заметил Алиус.
– Расковыривает, – объяснила Фламма. – И наговор выпрашивает. Ну, я ему сделала наговор… Не колдовской… Травку другую подвязала. Через час уснет. Если и проснется, то к утру только и кричать будет громко. Дуть станет на ногу, забудет, что такое ковырять ее. Впрочем, я уже сказала помощнице, что наложить потом на рану, чтобы он ногу не потерял. У тебя что?
– Не удержался, – скривил губы Алиус. – Навел легкую ворожбу. Да не наговором, пальцами выстроил на спине Вермиса.
– Почувствовал? – встревожилась Фламма.
– Ворожбу нет, – покачал головой Алиус. – Да что с той ворожбы? У него на поясе ловушка наговоров висела, она и не нагрелась даже. Другое тут. Я ему язык развязал, вот это он и почувствовал на последних словах. И насторожился, думаю. Так что уходим сегодня. То, что хотел, я узнал.
– И что же? – сдвинула брови Фламма.
– Рядом камень… – прошептал Алиус, перстень извлек из-за пазухи, спрятал его чуть ослабевший блеск в пригоршню. – Рядом со Слагсмалом. В девке одной, что за него зацепилась. Как действует, не знаю. Но воинство скрепляет чуть ли не крепче извести в крепостных стенах. И с камнем что-то такое делает. Она вскрыла Иевус. Хотя здесь, в Шуманзе, ее умение не взялось. Но не ты ли говорила, что была какая-то магия в городе, противостояла шаманам? Хотя уж и не уверен я в шаманах. И магия эта город не спасла в итоге…
– Убить ее надо? – спросила Фламма, понизив голос. – Ведь на Ардуус пойдет эта орава.
– Убить? – заинтересовался Алиус, прищурился, спрятал перстень. – Убить можно. И самим погибнуть. Только разве можно яд лить в реку, не зная, кто из нее пить будет ниже по течению?
– А с перстнями такими убийцы, вроде тех, что были посланы к принцу Лаписа, приходили к Слагсмалу или к Джофалу? – поинтересовалась Фламма.
– Нет пока, – пробормотал Алиус. – Я не слышал о таком. И если не пришлет неведомый хозяин убийц сюда, значит, смерть, которую сеет это воинство, его устраивает.
– Тот, кто их посылает… – начала Фламма.
– Тому нужна кровь, много крови, – продолжил Алиус. – Или что-то такое, о чем мы пока не подозреваем. Собирайся. У меня все готово.
– У меня тоже, – ответила Фламма. – Уйдем в сумерках, тихо.
Тихо уйти не удалось. И не потому, что двое вентов следили за лекарями от шатра Вермиса, а еще двое так и сели у входа в лекарский шатер. Сразу после полудня появился отряд взмыленных от скачки дозорных, которые принялись спешно перетаскивать больных и увечных в соседние шатры, освобождая самый большой и крепкий под прибытие какой-то важной персоны. Во всяком случае, все лишнее было тут же завязано в узлы и вынесено прочь, а на утоптанную землю внутри шатра были положены ковры, да и Вермис забыл о больной спине, бегал, словно ошпаренный, вдобавок приказал и Аксилле, и Алиусу быть наготове, а значит, разворачивать снадобья и кипятить воду. Когда через час на дороге показался отряд всадников, двигавшихся споро, но осторожно, Алиус понял, о ком шла речь. В окружении стражников, с трудом удерживая равновесие в седле, ехал Слагсмал. Во всяком случае гладко обритый череп мог принадлежать только ему. Рядом с ним держалась женщина, которую до сего дня вблизи Алиусу видеть не приходилось. Ее рука лежала у Слагсмала на плече, и, кажется, именно она не только не давала упасть воителю с лошади, но и удерживала его в царстве живых. Грудь и живот Слагсмала перехватывали побуревшие полосы ткани.
