Некоторые люди сомневаются в точности воспоминаний Робертса. Будучи близким другом Мэрилин, он безусловно стоял на ее стороне, описывая полное раскаяния поведение психиатра. Возможно, он понимал, что Мэрилин хотела бы, чтобы об этой истории стало известно как можно меньше. Поскольку доктор Крис признавалась, что совершила нечто ужасное, то, возможно, Робертс мог сказать, что Мэрилин не должна была быть госпитализирована. В любом случае Робертс поддерживал эту версию пребывания Мэрилин в Пэйн-Уитни, поскольку многие хотели видеть в этом эпизоде ужасную ошибку, совершенную в отношении Мэрилин, неверный диагноз некомпетентного доктора.
«Как только Джо устроил Мэрилин в ее квартире, он понял, что, возможно, Мэрилин действительно не в себе, возможно, мысль врача двигалась в правильном направлении, только были выбраны неверные средства, — сказал Стэки Эдвардс. — Мэрилин была не в порядке. Она кричала, плакала и была дезориентирована. После нескольких дней без таблеток ее нервная система была совершенно разрегулирована. Он просто не мог поверить своим глазам, настолько она похудела. Успокоив ее, он убедил ее позволить ему выбрать для нее другую больницу — госпиталь пресвитерианского университета в Колумбии. Она сказала, что ляжет туда, но он должен ей пообещать, что не уедет из города и будет навещать ее каждый день, который она будет там находиться. Он согласился».
Приблизительно в пять часов пополудни в тот же день Мэрилин поступила в институт неврологии при пресвитерианском университете в Колумбии, где оставалась больше трех недель, до 5 марта. Первое, что она сделала, устроившись в новой палате, — позвонила своему поверенному, Аарону Фрошу. Она потребовала, чтобы он подготовил документ, согласно которому никто не мог бы совершить в отношении ее какие-либо действия без предварительной консультации с Джо ДиМаджио.
Когда она наконец вышла из этой больницы, Мэрилин оказалась лицом к лицу с возбужденной толпой репортеров и фотографов. Но самым потрясающим элементом этого хаоса было то, что она, казалось, наслаждалась этой ситуацией. За исключением нескольких случаев в своей прошлой жизни, например, ситуации, когда она объявила о своем разводе с Джо, Мэрилин обычно светилась в присутствии репортеров. Она любила внимание публики, даже если ее частная жизнь шла ко дну. Кроме того, она знала, что это ее работа кинозвезды, которая должна выглядеть и действовать как Мэрилин Монро, даже если на душе у нее кошки скребут. Независимо от повода, она обычно умела играть свою роль. Фактически к этому времени — 1961 год — такое поведение стало ее второй натурой.
Однако, когда она добралась до дома, Мэрилин ожидали две неожиданные проблемы. Во-первых, ей позвонил Док Годдард — муж Грейс. Много лет она ничего не знала об этом человеке. Она даже не помнила, когда в последний раз разговаривала с ним. После нескольких шуток он сказал, что ему надоело читать в газетах о том, что Грейс настояла на браке Мэрилин с Джеймсом Догерти. Он собрался написать книгу, где намерен открыть всю правду — по его мнению, это Мэрилин в этих отношениях действовала агрессивно и фактически потребовала от Грейс убедить Догерти жениться на ней. Он сказал, что устал от обвинений в том, что ее первый брак был устроен из-за его переезда к новому месту работы, и Годдардам пришлось бросить Норму Джин одну. Мэрилин это сильно не понравилось, и она сказала ему, что, если он напишет о ней книгу, она подаст на него в суд. Она также заявила, что Грейс будет очень разочарована, узнав об этих его планах. Беседа закончилась крайне неприятно. Затем, не прошло и часа, как она с удивлением нашла среди почты открытку со словами «Так держать!» от ее отца, Стэнли Гиффорда. Слишком много прошлого неожиданно всколыхнулось в совершенно неподходящее время. Как вспоминала Пат Ньюкомб, присутствовавшая при этом, Мэрилин закатила истерику. Стэнли Гиффорд отказался от любых контактов с Мэрилин, а теперь, внезапно, когда она стала более известна, чем когда-либо, и о ней стало известно, что она побывала в психиатрической лечебнице, он снова объявился? Где его открытки, поздравлявшие ее со многими значительными событиями в ее жизни? Нет, Стэнли Гиффорду не позволено войти в жизнь его дочери, решила Мэрилин. Слишком поздно — она не будет отвечать на открытку.
Пропитанные кровью письма Глэдис
В ту же неделю, когда Мэрилин Монро мучилась в Пэйн-Уитни в Нью-Йорке, ее мать пережила нечто подобное в санатории «Рок-Хэйвен» в Калифорнии.
Глэдис Бейкер Эли, которой было уже шестьдесят лет, к этому времени официально поставили диагноз «параноидальная шизофрения». Это было понятно уже давно. Она была очень несчастна в «Рок-Хэйвен». Глэдис никогда не была счастлива, ни в одном санатории. Никто в «Рок-Хэйвен», казалось, не верил в христианскую науку и не понимал ее, что было для Глэдис просто невыносимо. Она была невероятно набожна и еженедельно посылала брошюры об этом учении всем, кого знала, включая своих дочерей, Мэрилин и Бернис. Теперь, когда ее душевная болезнь усилилась, она стала верить, что доктора в «Рок-Хэйвен» отравляют ее пищу. Она написала дочерям, что ей надо выйти на свободу, или, как она написала Бернис, «я вскоре умру от всего этого яда». Она также полагала, что во время сна ее опыляют инсектицидами. Кроме того, из-за своей веры она стойко отказывалась от любого лечения проявлений шизофрении. Поэтому у нее не наблюдалось никакого улучшения; ее душевное состояние ухудшалось с каждым днем.
Однажды вечером, в то время, когда Мэрилин была в Пэйн-Уитни, Глэдис узнала в новостях по телевидению, которые смотрели все пациенты в санатории, о явном душевном заболевании ее дочери. Потрясенная увиденным, она удалилась в свою комнату. Когда несколько часов спустя медсестры пошли проведать ее, они увидели, что ее простыни пропитаны кровью. Глэдис была без сознания. Очевидно, она разрезала лезвием левое запястье — где она его взяла, выяснить не удалось. Однако вместо того, чтобы разрезать запястье поперек — что привело бы к сильному кровотечению и смерти, — она разрезала руку вдоль. Поэтому кровотечение было более медленным и в конечном счете она просто потеряла сознание. Ее быстро отправили в Хантингтонскую больницу в Пасадене, где она провела три дня. Вызвали Бернис, которая попросила, чтобы больница ничего не сообщала Мэрилин. Бернис понимала, что у ее сестры и так достаточно проблем, и она не хотела еще больше волновать ее.
Роз Энн Купер, помощница медсестры в «Рок-Хэйвен», вспоминала: «Я сама попыталась связаться с Мэрилин Монро, чтобы рассказать ей о том, что случилось. Я разговаривала с человеком по имени Джон, который сказал, что он ее менеджер [обратите внимание: возможно, это был Джон Спрингер, специалист по печати и рекламе Мэрилин]. Он был очень резок со мной. Он хотел узнать, жива ли Глэдис. Я сказала — да, жива. «Прекрасно, — сказал он мне, — тогда не обязательно сообщать эти новости мисс Монро прямо сейчас. У нее и без этого много проблем». Он сказал, чтобы я позвонила Инес Мелсон [которая занималась делами Мэрилин]. Я позвонила. С ней разговор был еще более неприятным. «Вам много платят за то, чтобы вы следили за миссис Эли, дабы она ничего себе не повредила», — зло сказала она. Когда я сказала ей, что мы не можем контролировать ее 24 часа в сутки, она спросила: «Почему нет? Я думала, что вы окажетесь способны сделать это. В противном случае, за что мы вам платим?» Это было очень неприятно. Наконец я спросила, скажет ли она Мэрилин, что ее мать пыталась совершить самоубийство? Она ответила: «Безусловно, я не сделаю ничего подобного. Я не собираюсь расстраивать ее этими новостями». Она сказала мне, что на меня возлагается обязанность держать в секрете все, что имеет отношение к Глэдис. Она заявила: «Это тайна, которую мы старались скрывать в течение многих лет, и мы ожидаем, что вы будете действовать очень осмотрительно, потому что иначе студия устроит санаторию серьезные неприятности». Я не знала, что она имеет в виду, говоря это, но прежде, чем я смогла задать ей хоть какой-то вопрос, она повесила трубку. В конце концов я разыскала другую дочь Глэдис — Бернис. Она была намного более доброжелательна, но даже она сказала, что не намерена сейчас передавать Мэрилин эти новости. «Я не думаю, что она сможет с этим сейчас справиться», — сказала она мне. Затем она предложила мне обратиться в отдел рекламы «Фокс». Но, по-моему, это не имело смысла. Если я, как предполагалось, должна хранить все в тайне, то как я могла бы позвонить в отдел рекламы студии. Казалось, никто не понимал, что делать [...], так что я прекратила эти разговоры».
