Также интересно, что, говоря об этом фильме, Джеймс Хаспил замечает: «[В этом фильме] Мэрилин больше всего похожа на себя в реальной жизни. Это ее истинный голос. Именно так она говорит о людях. Это ее настоящий цвет волос. Я думаю, она — самое очаровательное, что есть в этом фильме».
Мэйбл Виттингтон, которая работала в Парксайд-Хаус горничной под руководством главной управляющей, Долли Стайлз, вспоминала о том времени: «Мы очень беспокоились по поводу прибытия четы Миллеров. Я помню, что кто-то [Милтон Грин] выкрасил стены хозяйской спальни в белый цвет в честь Мэрилин. Были увеличены все меры безопасности. Можно сказать, что мы все были как на иголках. Что я о них думала? Мне показалось, что госпожа Миллер была немного избалована. Все должно было быть только так, как ей нравилось. Я помню, она жаловалась на то, что подушки были слишком сильно накрахмалены, но в целом она не была чересчур придирчива. Я помню, она пила очень много таблеток. Меня удивило число пузырьков на ее тумбочке. Я не знала, от чего они были, но помню, что их было много. И еще в ее комнате всегда было очень много пустых бутылок из-под шампанского. Еще я должна сказать, что она была немного неопрятна. Она выступала из своей одежды, и вещи оставались там, где она их бросила, пока я или кто-то другой не подбирали их. Ванная радовала глаз — всюду косметика, всюду личные вещи. Я помню, что она умела поистине волшебным образом изменять свой внешний вид. Она была прекрасна, но днем она не считала обязательным для себя выглядеть образцово. Однако вечером, если ей надо было идти на люди — что им приходилось делать достаточно часто — или если ей надо было одеться к обеду, она становилась совершенно иным человеком. Это были не только косметика, красивое платье, перчатки и меха, хотя они были значительными элементами ее образа. Это были поза, отношение. Когда она одевалась как Мэрилин Монро, она и двигалась как Мэрилин Монро. Я полагаю, это и значит быть звездой. Ее личность как Мэрилин Монро была совершенно иной, чем... ну, не знаю... чем она настоящая, возможно.
Артур Миллер? По-моему, он был совершенно невыносимым. Он не желал общаться с прислугой и, по правде говоря, приходил в ярость даже тогда, когда мы просто смотрели на него. Он говорил: «Что это вы на меня смотрите?» Я вспоминаю, что к двум служащим обратились репортеры, чтобы выведать тайны Миллеров и передать их в печать. Когда он узнал об этом, то совершенно обезумел и все время повторял: «Я требую, чтобы они были уволены». Конечно, так и сделали — хотя я не помню, чтобы они на самом деле продали свои истории. Мэрилин не была слишком сильно расстроена таким поворотом событий. Я помню, как она сказала: «Ну, это не ново».
Как супруги, поначалу они казались счастливыми, но впоследствии это впечатление стало меняться. Он постоянно ворчал на нее то за то, то за другое, особенно когда чувствовал, что ей надо подготовиться к работе на следующий день. Я помню, что в то время, пока они жили в Лондоне, было много пресс-конференций, после которых он выговаривал ей, что она неправильно сказала то или это. Он зло и часто дразнил ее, хотя она постоянно хотела знать его мнение. Однако через какое-то время ей это надоело, особенно когда он начал критиковать ее игру во время работы над сценарием. Я помню, что у нее были проблемы с запоминанием слов роли. Я никак не могла понять, как у такой актрисы, сыгравшей столько прекрасных ролей в кино, могут быть проблемы с запоминанием слов роли. Она ходила по дому, пытаясь запомнить простую фразу, и повторяла ее снова и снова. Я помню, как он раздражался этими попытками запомнить слова, и продолжал исправлять ее. Она огрызалась и говорила: «Мы вернемся к этому, когда ты начнешь ставить фильмы, а до тех пор позволь мне играть, а сам делай свое дело».
Возможное свидетельство разногласий с Миллером можно увидеть и в письме Мэрилин к Бернис, посланном из Англии. В нем она совсем не упоминает Артура Миллера и говорит только о себе: «я чудесно провела время», «я была на экскурсии», «я очень занята».
Даже будучи в Англии, Мэрилин продолжала получать письма от матери — Глэдис. Порой казалось, что рассудок той вполне нормален. В письме, датированном 25 июля, она написала:
«Я очень несчастна, дочка. Мне хотелось бы, чтобы можно было как-нибудь приехать к тебе в Англию. Я уверена, что мы бы прекрасно провели время вместе. Пусть Господь пребудет с тобой и пусть Он укажет нам способ вскоре снова оказаться вместе. Люблю тебя. Твоя мама».
Однако неделю спустя, 2 августа, все изменилось:
«Я решила, что чем раньше я смогу уехать отсюда, тем лучше. Я знаю, что я являюсь здесь предметом пересудов, и это совсем не из-за тебя, Мэрилин. Мне кажется, ко мне тоже проявляют огромный интерес. Возможно, когда я освобожусь отсюда, я расскажу тебе об этом, хотя я сомневаюсь, что тебя интересует хоть что-то, что имеет отношение ко мне, твоей единственной матери. Люблю тебя. Глэдис Бейкер Эли».
Неизвестно, отвечала ли Мэрилин, находясь в Англии, на письма, которые получала от Глэдис. Однако известно, что руководство санатория, где содержалась Глэдис, сообщило ей, что Глэдис начала писать письма Дж. Эдгару Гуверу в Министерство юстиции. Это сильно встревожило Мэрилин. Как только она узнала об этом, она позвонила Инес Мелсон и попросила ее проверить эту информацию. Естественно, Мэрилин не хотела, чтобы Глэдис дала Гуверу какую-либо информацию о ней. И, конечно, ей не понравился тот факт, что Гувер знал, где находится Глэдис и как с ней связаться. Вскоре Мелсон сообщила Мэрилин, что, когда она спросила Глэдис, что происходит, та ответила, что она послала литературу по христианской науке Гуверу и президенту Соединенных Штатов. Она заявила, что, согласно ее предположению, Мэрилин является другом этих двух правительственных чиновников и, значит, она может использовать имя Мэрилин, чтобы получить к ним доступ. Она спросила, почему каждый раз, когда она пытается пообщаться с людьми, ее дочь «первой хочет остановить меня». Она также потребовала, чтобы Мелсон передала Мэрилин ее требование перестать «срывать ее попытки общения с людьми, управляющими нашей страной». И это также сильно обеспокоило Мэрилин. Глэдис не понимала, что то, что она расскажет людям вроде Гувера, может быть использовано против ее дочери. Тогда Мэрилин отправила Мелсон указание, чтобы любое официальное письмо, посланное ее матерью любым правительственным должностным лицам, немедленно конфисковывалось руководством санатория и не было отослано по почте. Она написала, что «не хочет подвергать цензуре почту своей матери, но, по ее ощущениям, ей необходимо все внимательно отслеживать».
Тем временем, пока Мэрилин разбиралась с делами своей матери, продолжались предварительные переговоры относительно фильма. В этом деле был один необычный момент, который, если забежать вперед, окажется не столь уж удивительным. Ли Страсберг — новый гуру актерского мастерства Мэрилин — потребовал, чтобы его жена Паула — новая наставница Мэрилин — получала невероятные деньги за работу с Монро: 25000 долларов в неделю за десять недель работы, плюс расходы и двойную оплату за сверхурочное время. Это было больше, чем получало большинство актеров. В своей биографии Монро Дональд Спото привел корпоративный меморандум Ирвинга Штайна, адвоката Мэрилин, относительно этого требования. В нем сказано: Ли не требует, чтобы эти деньги непременно шли из кармана Мэрилин. Джо (Kapp, бухгалтер «Мэрилин Монро Продакшн») и Милтон осторожно сообщили о не слишком устойчивом финансовом положении фирмы, но Ли был непреклонен. Он продолжал подчеркивать эмоциональную слабость Мэрилин, а затем сказал, что он согласен на процент от фильма! Он также хотел, чтобы режиссером был не Мари, а Джордж Какор. Он заявил, что Паула выполняет обязанности не только преподавателя Мэрилин, поэтому ему не важно, что там получают другие преподаватели актерского мастерства. Он совершенно не согласен с заработками Паулы на съемках «Автобусной остановки».
