В большой семье,

                 в крестьянской сакле скромной,

Под солнцем, плывшим в утреннем дыму,

Родился в Дагестанской автономной

Мальчишка, не известный никому.

Он рос над облаками снеговыми,

Где у людей бесстрашные сердца,

И, как ягненок рожками своими,

Гордился родом своего отца.

Играя с ним, его не раз в ту пору

Бросали в небо с возгласом «ура»

Два старших брата,

                          каждый из которых

Был крепким и плечистым, как гора.

Пять дядей было у него, их силе

Завидовали все.

                        Наверняка

Любой ударом мог свалить быка,

И если дяди в саклю заходили,

Папахи их касались потолка.

Любил он, чтобы гости приезжали,

И высшим счастьем было для него,

Когда к себе на седла поднимали

Усатые сородичи его.

Он всей душою верил, что солидность

Мужчинам в жизни придают усы, —

Так верят все охотники, что хитрость

Всегда таится на хвосте лисы.

На лоб папаху сдвинув деловито,

Не раз отца он спрашивал, любя:

«Ведь правда, папа, в мире нет джигита,

Который не боялся бы тебя?»

И отвечал родитель, усмехаясь:

«Когда б такой мне встретился в пути,

Он задрожал бы, как пугливый заяц,

Живым ему я не дал бы уйти!»

Мальца задор охватывал счастливый.

И, поутру на улицу удрав,

Среди мальчишек, как петух кичливый,

Ходил он, гордо голову задрав.

Он говорил им:

«Что вы за джигиты!

Мне зайцев ваш напоминает вид.

Отец и дед мой силой знамениты,

И скоро сам я буду знаменит».

О лошадях немало споров было,

Но в спорах тех, достоинство храня,

Отцовскую беззубую кобылу

Он выдавал за борзого коня.

А если в этом сомневались снова

Соседские мальчишки-кунаки,

Тогда для доказательства простого

Немедля в ход пускал он кулаки.

И с крыши мать не раз сгоняла сына,

Когда он там порой стоял один,

На бедра руки положив картинно,

Напоминая глиняный кувшин.

Любил он речки неуемный гомон

И птичьи песни в звонкой вышине,

Но часто слышал от людей о том он,

Что снова враг готовится к войне.

В неполных шесть

                   о войнах представленье

Особое сложилось у него.

И принял он военное решенье:

Падежное воздвигнуть укрепленье

Вокруг родного дома своею.

Камней под окна натаскав с полтонны,

Весь день усердно проработал он,

И стены неприступной обороны

Воздвиглись к небу с четырех сторон.

Но вот в мечтах о будущей победе,

В сиянье самых радужных надежд,

Мальчишка вдруг подумал:

                                      «А соседи?

Ведь их спасти не могут стены эти», —

И сам разрушил каменный рубеж.

О всех его делах не понаслышке

Известно мне.

                    Скажу вам, не тая,

Я очень близок этому мальчишке,

Ведь тем мальчишкой был когда-то я.

Смеетесь вы, друзья мои! Ну, что же…

А вспомните дошкольные года, —

Ведь все вы были на меня похожи,

Не так ли это?

                    Ну, конечно, да!

Пылало солнце, над горами рея,

Стремглав летели солнечные дни,

И, чтобы рос я, маленький, быстрее,

Меня тянули за уши они.

Вновь мальчиком себя сегодня вижу

И сердцем вспоминаю отчий дом.

Есть в сакле столб, что подпирает крышу,

Ножом пометки сделаны на нем.

Их на столбе том сделано немало:

Так велся роста моего дневник.

Ведь каждая пометка означала

То место, до которого, бывало,

Я в данный день дотягивал язык.

Чтоб радостью глаза мои лучились.

Меня будили утром соловьи.

В моих тетрадях первых сохранились

Огромные каракули мои.

Я помню школу, где меня учили;

Вокруг нее всегда цвели цветы.

Отсюда вдаль все чаще уносили

Меня ширококрылые мечты.

И в пионерском лагере нагорном,

Где на линейке строился отряд.

Я был горнистом и певучим горном

На зорьке ранней поднимал ребят.

А на груди друзей моих веселых

Горел крылатый пламень кумача.

И называли сменой комсомола

Нас, пионеров, внуков Ильича.

Мне дорог был Кавказа быт суровый,

Родной аул в теснине древних гор,

Но, как орленок из гнезда родного,

Я всей душою рвался на простор.

Я слышал шум соленого прибоя,

Далекие мне снились города.

Прощай, мой дом!

Прощай, гнездо родное!

Прощай, аул отцовский — мой Цада!