Вослед уходящим морозам,
С весенним приходом тепла
Строительства первых колхозов
В аулы година пришла.
В горкомах кипела работа,
Но перед посланцами их
Порой закрывали ворота,
Спускали овчарок цепных.
Свиваясь в змеиные кольца,
Ложь делала дело свое.
И за полночь труп комсомольца
Швыряло в Койсу кулачье.
И, перед колхозами в страхе,
Во мраке полуночном вновь
Овчарни багрились, что плахи,
Скот падал и булькала кровь.
За крепкой спиною дувала
В дрова превращалась арба.
И мутные капли устало
Стирал аульчанин со лба.
Днем на годекане мужчины
Судили-рядили про жизнь.
А к ночи пред каждым камином
Сходился семейный меджлис.
Оценки менялись, и место
Другим уступали они.
Телок, не отведавший теста,
Воротит башку от квашни.
Вот так и Али.
Он вначале
В колхоз отказался вступать.
Потом записался.
Едва ли
Подался теперь бы он вспять.
Он понял: колхоз — это сила.
Ему ведь, что ни говори,
Отару пасти поручило
Правление «Новой зари».
И в горы однажды на муле
Приехал гонец досветла.
«Али, — закричал он, — в ауле
Жена тебе дочь родила!»
Большой огурец из кармана
Торчал у посланца того.
Посланец был сыном Салмана,
И звали Османом его.
Али в благодарность шутливо
Промолвил, усы теребя:
«Когда подрастет мое диво,
Захочешь — отдам за тебя?!»
Осман отвечал, что девчонка
Такому, как он, — ни к чему
И лучше Али пусть ягненка
Подарит сегодня ему.
А было мальчишке в ту пору
Всего лишь четырнадцать лет.
Шло время.
Долины и горы
Не раз изменяли свой цвет.
С нагорий до сроков студеных
В степь гнали овец чабаны.
И вновь пригоняли на склоны
По первому зову весны.
Поэтому грустно, бывало,
Над люлькой поет Хадижат
О том, что Али не видала
Какой уже месяц подряд:
«Лягут пусть в горах снега,
Чтоб домой Али вернулся.
Пусть весна придет в луга,
Чтобы мой Али вернулся.
Красногрудых снегирей
Манят в инее рябины.
Эту пору я люблю:
Сходит мой Али с вершины.
Я люблю, когда в горах
Распускаются тюльпаны.
В эту пору мой Али
Возвращается с кутана.
Лето тянется, как год.
Оттого, наверно, это,
Что в горах Али всегда
На лугах проводит лето.
Долго тянется зима.
Солнце прячется в тумане.
Оттого, что мой Али
Не в ауле — на кутане.
Лягут пусть в горах снега,
Чтоб домой Али вернулся.
Пусть весна придет в луга,
Чтобы мой Али вернулся».
На сердце, как в поле на всходы,
То солнце ложится, то тень.
А дни то ползут, словно годы,
То год пролетает, как день.
Подрос жеребенок веселый
Для плуга, арбы и седла.
Впервые в аульскую школу
Алиева Ася пошла.
И справил сапожки из хрома
(Ему уже двадцать один)
Порой не ночующий дома
Салмана плешивого сын.
Спускаясь с отарой овечьей
На плоскость, Салман и Али
В Гимринском ущелье под вечер
Костер бивуачный зажгли.
Баран был насажен на вертел.
Списал его актом Салман:
Мол, в пропасть (подите проверьте)
Свалился несчастный баран.
Туман нависал, как овчина.
И мутной казалась луна.
Тянули бузу из кувшина
Хмелевшие два чабана.
Беседуя, как с побратимом,
Цигарку свернув из хили,
Салман, затянувшийся дымом,
Сказал, обращаясь к Али:
«Послушай, я слышал, что ворон
Стал черным как ночь потому,
Что мысли свои до сих пор он
Не хочет открыть никому.
Застряла, попавшись, как в невод,
В башке моей дума одна.
Да только не знаю, тебе вот
По сердцу ли будет она?
Друзья мы, и нам не пристало
Вести разговоры о том,
Что люди, и реки, и скалы
Привыкли нас видеть вдвоем.
Хлебнем-ка еще по глоточку.
Не хвастаюсь, я не таков,
Но верь, что любой свою дочку
Отдать за Османа готов.
На прошлой неделе, не дале,
Апан с Пайзулой и Чупан
О том мне вовсю намекали,
Но сердце, кунак, не карман.
И в нем заменять я рублями
Не стану червонца.
Али,
С тобой мы в ауле домами
Навек породниться б могли.
Покуда б росла твоя дочка,
Терпенья б набрался мой сын.
Лишь слово ты дай мне, и точка, —
Кремневое слово мужчин».
Али захмелел. И порядка
Не стало в его голове.
Но было от этого сладко
Лежать у костра на траве.
Казалось, что клочья тумана,
Клубясь, превращались в ягнят.
Промолвил Али:
«За Османа
Отдать я готов Асият».
Папахами и поясами
Затем обменялись они.
Каменья покрылись слезами,
И звезд потускнели огни.
Коль дело решаешь — то мудро
Держись от вина в стороне.
Схватился за голову утром
Али, отрезвевший вполне…
Ах, горцы, крепки вы порою
Бываете задним умом:
Когда уже дождь за горою,
Бежите за буркою в дом.
Ругательства сыпля без счета,
Ворота закрыть на запор
Спешите, когда за ворота
Увел уже буйвола вор.
Как будто бы черту в угоду,
Не раз вам случалось в пути
Разбить на ухабах подводу,
А после дорогу найти.
Падение камня с вершины
И криком «аллах» не прервать.
Верны своей клятве мужчины,
Верны, как бумаге печать.
И вот перед каждым камином
В домах разговоры пошли
О том, что Салмановым сыном
Засватана дочка Али.
Слух мчится быстрее косули,
У слуха особая прыть.
И стали мальчишки в ауле
«Невестою» Асю дразнить.
Летело в ответ мальчуганам:
«Ослы! Вас излупит мой брат»,
И вежливо «дядей Османом»
Османа звала Асият.
Есть тайны, до срока в секрете
Их держит природа.
И тут
Права она.
С возрастом дети —
Пускай лишь о них узнают.
Исписано много тетрадей.
За годом торопится год.
И Ася Алиева дядей
Османа уже не зовет.
Старается с ним не встречаться,
Гуляя на улочке днем.
И сердится на домочадцев,
Коль речи заводят о нем.
Ей многое стало понятным,
Наивность — тончайшая нить.
И кажется невероятным,
Что мог так отец поступить.
Как все ей противно в Османе:
Следы табака на усах,
Часы на цепочке в кармане
И наглость мужская в глазах.
Во время войны, по болезни
Став белобилетником, он
Горланил похабные песни
Под окнами плачущих жен.
Он пел:
«Я могу от печали
Избавить вас, жены солдат».
О, как, если б только вы знали,
Противен он стал Асият.
Противен за то, что он пьяным
Шататься по улицам мог,
Когда недосуг аульчанам
Воды даже выпить глоток.
За то, что у школы за нею
Охотился этот жених.
За то, что дружкам ахинею
Он нес о победах своих.
За то, что во время картины
Подсолнухи щелкал в кино…
И просто без всякой причины
Он стал ей противен давно.
Бухгалтером был он. И Асю,
Быть может, и впрямь оттого
Всегда математика в классе
Влекла к себе меньше всего.
Ей снился в обличье, бывало,
Нечеловеческом он.
И, вся холодея, кричала
Она от испуга сквозь сон.
Но там, где над крышей мечети
Плыл месяц в туманную даль,
Держалась от улиц в секрете
Истории этой печаль.
Кто ж знал о ней?
Речка, да поле,
Да ветви раскинувший сад,
Да самая верная в школе
Одна из подруг Асият.
Да парень соседский в ауле
О ней догадался.
Он был
Догадлив так не потому ли,
Что девушку тайно любил?
Да мать, чья душа изболела,
Да, может, немножко отец,
Чье слово решало все дело,
Как пущенный метко свинец.
Еще о ней мог бы, к примеру,
Легко догадаться Осман.
Но самоуверен не в меру
Был этот кичливый болван.
