А еще хочу напомнить, что диавол ничего так не хочет, как разделить пастыря и народ. Он хочет, чтобы люди потеряли к своему пастырю всякое доверие, всякую любовь. И тогда диаволу очень легко погубить этих людей.

Я пишу об этом потому, что в наше время многие думают: «Раз батюшка плохой, то и в Церковь не пойду, лучше дома помолюсь». Это самое настоящее бесовское наваждение. Оно гибельно. Оно ведет к самому страшному – сатанинской гордости, когда теряется вера сначала к одному, потом к другому, к третьему, а затем ко всем священнослужителям. «Все они такие стали хапуны, да обжоры, да пьяницы», – так вот и говорят. А неверующие еще больше смеются над Святой нашей Церковью Православной. А сатана прыгает от радости. Сохрани Господи каждого от такого состояния! Лучше в смирении прийти в храм Божий, какой бы батюшка там ни служил. Прийти да встать в уголочек, да помолиться, поплакать о своих грехах и о грехах всех людей. И о том особенно поплакать, что времена-то стали какие! Соблазнов сколько везде, даже в храме Божием! О батюшке лучше помолиться, чтобы Господь его исправил, образумил, сделал хорошим и добрым пастырем. Вот такая смиренная молитва будет угодна Господу, и Церковь наша Святая будет крепнуть, объединяться, сплачиваться.

Я отвлекся немного от главной темы. Но считаю это тоже немаловажным. Потому и написал об этом в связи с воспоминаниями о богослужении отца архимандрита Вениамина.

Как он служил! Как трепетно, как благодатно! Собранный, сосредоточенный, просветленный. Голос проникновенный, возгласы ясны, слова прочувствованны. Движения плавны, благоговейны. Чудилось, будто светлые благодатные волны, как легкие воздушные облака, плывут, плывут из священного алтаря в народ, расходятся, растворяются, как благовонный фимиам, по всему храму, и… сердце чувствует неизреченную радость, блаженство. Вот так служил отец архимандрит Вениамин. А служил он часто – каждое воскресенье и каждый праздник.

Хочется рассказать еще о том, как он, обратясь к народу, говорил проповедь или отпуст. Проповедь он говорил всегда с крестом, по окончании Литургии. Подняв крест над самым лицом своим, он говорил слово. Впечатление было непередаваемое. Через крест с Распятием Христа лилась дивная богодухновенная речь. Лицо архимандрита Вениамина светилось каким-то тихим сиянием. Ясный и звучный голос, баритон, волнами расходился по храму и слышался в каждом уголке и… в каждом сердце.

В те годы (1948–1950) собственного храма Духовная школа не имела, поэтому на службу ходили в лаврские храмы. Семинаристы и студенты Академии в храм шли рядами по два человека. Это было довольно трогательное зрелище. Верующие смотрели на пеструю (костюмов специальных тогда еще не было) длинную цепочку, и умилялись душой, и плакали.

Отец Архимандрит жил в лаврской келии. Это был небольшой уголок с бедной обстановкой. В переднем углу – много икон, горит неугасимая лампада. Небольшой стол, стул, книги и кое-что из необходимых вещей и принадлежностей. А внутренняя келейная жизнь, ночные молитвенные часы, слезы – кто их может описать? Кто их видел? Кому они ведомы?.. Да, можно не сомневаться, что малая и убогая келейка много видела тайных подвигов, сокровенных трудов, Богу одному ведомых, которые совершал архимандрит Вениамин в тиши глубокой ночи. Утром его всегда можно было видеть идущим на братский молебен, собранным, с несколько бледным, строгим лицом. А затем шел он в Духовную школу, чтобы вновь и вновь отдать все свои силы на великое дело воспитания молодых пастырей.

Отец Вениамин занимал кафедру Пастырского богословия – предмет довольно трудный, сложный, тем более что по этому предмету было очень мало пособий. Отец Архимандрит вел свой предмет умело, с любовью. Студенты Академии всегда его слушали с захватывающим интересом и вниманием. Читал он свои академические лекции, сидя за кафедрой. Лицо освещала добрая улыбка. Речь лилась плавно, четко, а лекции имели аскетический уклон и были необыкновенно увлекательными. Студенты их любили и слушали с затаенным дыханием. После отца Вениамина остался сборник лекций по Пастырскому богословию. Читал я их. Чудесные лекции. Глубокие, прочувствованные, душевные. Думаю, что, питаясь дивным содержанием этих лекций, многие, многие студенты стали теперь добрыми пастырями и выполняют успешно, во славу Божию, свой великий пастырский долг.

Вспоминается мне одна из многих проповедей отца Вениамина, сказанная им в виде беседы после обеда в академической столовой. Дело в том, что до 1952 года в Академии был один замечательный обычай, который теперь упразднен: когда студенты приходили на обед, то непременно был с ними и отец Инспектор. Он наблюдал за порядком, за подачей пищи – словом, за всем, что было нужно. Когда заканчивался обед и умолкал чтец Житий святых, начинал говорить отец Инспектор. Он обычно говорил какое-либо назидание – или на тему праздника, или относительно дисциплины, или делал какие-нибудь сообщения. И вот помню я, как сейчас, содержание проповеди отца Инспектора, кажется, чуть ли не на праздник Воздвижения Креста Господня. Он говорил о Кресте. Крест – наша сила, наше украшение, наша радость. Жизнь христианская крестна. Любовь христианская, и особенно пастырская, сугубо крестна, да и вся Вселенная создана во образ креста. Север, Юг, Восток, Запад.

Мы живем в кресте, с крестом и крест носим в себе. На Кресте распят Христос Спаситель за нас грешных, мы должны распинать свою плоть греховную за Христа Бога нашего. Крест – «ангелов слава, демонов язва…».

Это слово о кресте мне врезалось в память на всю жизнь. Да, отец Инспектор любил говорить о кресте. Он, видимо, горячо хотел внедрить в юные сердца студентов смысл крестной пастырской жизни. Он хотел, чтобы юные пастыри не боялись креста и крестных жизненных страданий, но желали всей своей юной душой этих страданий. Он хотел показать, что в кресте самое высокое счастье человеческой жизни. И что чем больше человек страдает за имя Христа Распятого, тем он больше проникается великой радостью и счастьем. Святые Мученики! Они шли на страдания за имя Христово, и лица их сияли брачным веселием. Да ведь и у каждого христианина, не только пастыря, жизнь крестна, жертвенна. А вот мы, наоборот, ничего так не боимся, как страданий, ничего так не избегаем, как их. Мы боимся, выходит, Креста Христова. Не понимаем его Красоты и Сладости. Избегаем крестной жизни.

Вот я пишу эти строки, и мне вспоминается рассказ одной почтенной женщины, которая говорила следующее. Она ухаживала за больной монахиней, или даже схимонахиней. Эта болящая уже несколько лет лежала на одре. И вот однажды, когда в комнате никого не было, кроме них двоих, болящая тихонько подозвала эту женщину и на ее глазах открыла на себе одеяло до половины. Там у ее ног лежала труба, ну, может быть, с полметра длиной. Толстая железная труба. Подтянув ее поближе, больная выдернула тряпку из одного конца этой трубы, и… что же там оказалось?.. Пачки денег. Много, много денег. Ужас охватил женщину. Она чуть не убежала из дома. «Матушка, – сказала удивленная женщина, – да ты бы лучше раздала эти деньги в монастыри, и там бы за тебя молились! А то вот умрешь, и твои племянники пропьют их и прогуляют». Но матушка как-то неохотно соглашалась на эти слова доброй женщины и, заткнув трубу грязной тряпкой, снова натянула на себя одеяло.

Вот тебе и крестная жизнь. Сколько страданий несет человек, сколько мук, и змий сребролюбия рано или поздно задушит несчастную жертву… Боже, сохрани нас всех от этого! Я говорю о том, что крестная жизнь требует от нас полного вручения себя воле Божией, безграничной надежды на Него, а не на прах и пепел.

И вот, как учил нас отец Инспектор крестной пастырской жизни, так он и сам шел путем крестоносца, да и умер, как великий страдалец. Был тихий майский вечер. Солнце, купаясь в огненно-фиолетовых лучах, уходило на закат. К главным вратам Духовной школы подошла легковая автомашина. Усталый и озадаченный, вышел из нее отец Инспектор. Он благословил собравшихся и быстро удалился в свою квартиру (он уже жил в Академии, в отдельной комнатке). Буквально через три минуты после приезда по всем уголкам школы поползли слухи: отец Инспектор скоро будет епископом.