Художественный бал наделал в городе много шума. Битлы и некоторые другие группы, постоянно посещавшие «Джек», реагировали на это так, будто им сделали здоровую инъекцию адреналина. Как-то вечером Джордж Харрисон сказал мне: «Это было очень здорово, Эл, только вот музыка была не нашей. Ты мог бы помочь нам пробиться.»

«О'кей, Джордж, я сделаю все, что в моих силах. Но вам надо больше практиковаться, вам еще далеко до совершенства.»

«Мы будем стараться, — пообещал Джордж. — Ей-богу, мы будем стараться. А ты уж организуй все как надо.»

Именно тогда у меня родилась мысль организовать концерт бит-музыки. Чтобы поглубже окунуться в эту атмосферу, я пошел в «Ливерпуль-Эмпайр» на концерт Эдди Кокрэна и Джина Винсента.

То, что я там увидел, поразило меня: юные зрители визжали и извивались на своих местах, а девочки баловались со своими органами, когда в зале было темно. Меня захватила вся эта животная атмосфера, и я почувствовал запах денег. Больших денег.

Ларри Парнс был тогда самым крупным импресарио. Я перекупил у него все шоу, звездами которых были Винсент и Кокрэн, и снял в аренду ливерпульский стадион, где проходили соревнования по боксу. Он вмещает около шести тысяч зрителей. Это было мое первое настоящее дело, и я дрожал от возбуждения. Все приготовления шли хорошо, билеты продавались прекрасно. Я предчувствовал, что вот-вот стану в один ряд с крупнейшими деятелями шоу-бизнеса.

За несколько дней до шоу, крутя ручку приемника, я вдруг услышал, что знаменитые звезды рока, Эдди Кокрэн и Джин Винсент попали в автомобильную катастрофу: Кокрэн погиб, а Винсент получил серьезную травму. Конечно, мне было жаль этих ребят, но первое, о чем я тогда подумал, это: «Мое шоу провалилось. Первое крупное дело и — на тебе: у меня отняли половину звезд.»

Я тут же позвонил в Лондон Ларри Парнсу. Он сказал, что все не так страшно: Джин Винсент хоть и получил травму, но будет продолжать выступать. Тем не менее Парнс посоветовал мне отменить шоу, чтобы не злить фанов, которые придут на Кокрэна и увидят, что его нет. Даже смерть не является достаточным оправданием для суровых ливерпульских юнцов.

Смерть бедняги Эдди заставила меня обратиться к ливерпульским группам, ко всем сразу. Я пригласил Джерри и Пейсмейкеров (Задающих Темп), Боба Эванса с его Пятью Пенсами, Рори Шторма с Ураганами, Дэрри Уилки с Сениорами и одну вокальную группу с карликом. Не могу вспомнить, как эта группа называлась, но прекрасно помню их номер, потому что в нужное время карлик солировал: он пел «би-боп-а-лу-боп». Когда наступал момент для соло, он вдруг отскакивал в сторону микрофона, как будто кто-то сзади внезапно воткнул ему палец в задницу.

Битлы пришли как зрители. Я считал, что им еще рано выступать в таком шоу.

Вечер прошел блестяще, с начала и до конца. Распорядители — огромные верзилы, привыкшие иметь дело с фанатами бокса — рассадили ребятишек и затем, как обычно, пошли в знаменитую боксерскую пивнушку на соседней улице. Вот тут-то и началось столпотворение. Очень скоро ребята пришли в такое возбуждение, что сами стали ломать стулья и штурмовать сцену. Когда на ринге появился Джин Винсент, возбуждение достигло апогея. Мы с Ларри Парнсом бегали вокруг ринга и отгоняли особенно ретивых фанов, пытавшихся добраться до Винсента. Мы давили им пальцы своими сапогами. Нам помогали ребята из ливерпульских групп. Они все — люди крепкие. Им удалось доставить Джина на сцену и эвакуировать его в целости и сохранности, хотя далось это нелегко. Ларри Парнс пыхтел, сопел и все время повторял: «Все! Это в первый и последний раз!»

Был момент, когда я думал, что фаны разнесут стадион в щепки. Положение спас Рори Сторм. Этот парень сильно заикался, хотя, когда он начинал петь, заикание чудесным образом пропадало. В разгар этого безумия Рори прыгнул на сцену и закричал «Р-р-ребята! — зал замер, как завороженный. — К-к-кончайте б-б-базар!» И все успокоились. Высокий светловолосый парень, Рори был великолепен на сцене и умел властвовать над толпой. Ему тоже суждено было рано умереть.

Вспоминая сейчас этот вечер, я часто думаю о Битлах, которые были тогда среди публики. Что они чувствовали? Кричали ли они и безумствовали, как все? Предчувствовали ли они, что очень скоро подобный ажиотаж уступит место сценам в тысячу раз более неистовым на их собственных концертах?

После шоу мы все пошли в «Джек» — снять напряжение и чего-нибудь выпить. Я наконец-то нашел свое место в жизни: буду устраивать концерты, только еще более грандиозные, с участием ливерпульских групп. Эти группы магически действовали на публику. В них было что-то новое, свежее, вызывавшее мгновенную, необычную, дикую реакцию. Я уже представлял себя фигурой не менее важной, чем сам Ларри Парнс.

Парнс, этот великий шоу-мэн, разумеется, сразу оценил большой потенциал моих ливерпульских групп. Он сказал, что, возможно, привлечет кое-какие из местных ансамблей к участию в качестве бэкинг-групп (сопровождающих) в турне таких звезд, как Даффи Пауэр и Джонни Джентл. В скором времени этим двум звездам предстояло совершить турне по Шотландии. Мне было известно, что лондонские музыканты неохотно соглашаются на такие поездки; по той простой причине, что Парнс слишком мало им платит. А мои ребята жили бедно и были готовы на любые условия.

Спустя пару дней Битлы появились в «Джеке» и заказали кофе с тостами: на большее у них не было денег. Я стоял у двери, ведущей на кухню. Джон Леннон подошел ко мне с угрожающим видом и спросил со своим странным ливерпульским акцентом: «Слушай, Эл, почему ты не хочешь сделать что-нибудь для нас?» Вид у него был очень хулиганский. «Сделать что?» — спросил я, хотя прекрасно знал, о чем идет речь. Тогда я не думал, что они хотят выбиться в профессионалы. Я считал, что музыка для них — только хобби и средство немного подработать. «Не крути! — сказал Джон. — Мы слышали, как вы с Парнсом говорили о группах. Как насчет нас?» Дальше пошел разговор примерно в таком духе: «Что насчет вас?» Леннон стал говорить о том, что они все время прогрессируют, стал перечислять инструменты, на которых они могут играть. Но я-то знал, что у них нет ударника. «Постой, постой! — сказал я. — А ударник? У вас же нет ударника, черт тя дери!» «Это верно, — признал Джон, и нервно затянулся грязным окурком, — у нас в самом деле нет ударника. Ты прав, черт тя дери!» Чтобы раздразнить его еще больше, я продолжал: «Разве будет приличный звук без ударника, а? Так вот: сначала достаньте ударника, а потом приходите с вашими просьбами.» «В крайнем случае мы можем обойтись без ударника, — сказал Джон, сверкнув своей волчьей улыбкой. — Не так уж он нужен, ударник.» Я не верил своим ушам. «Ты, наверное, шутишь, Джон. Без ударника дело не пойдет. Не будет настоящего ансамбля, настоящего звука.» «Ах, черт! Не знаю я, бля, ударников, бля, никаких», — в сердцах воскликнул Джон. В Ливерпуле, среди определенной части местного населения, считалось особым шиком вставлять в свою речь как можно больше неприличных слов. Некоторые виртуозы умудрялись даже вставлять ругательства в середину, расщепляя слова. Например: «Ты до-бля-лжен-бля мне ве-бля-рить. И не па-бля-чкай мне мо-бля-зги.» Очень колоритная речь. Я пообещал Джону найти им ударника. Ведь они здорово помогли мне с теми же декорациями. И, несмотря на свой битницкий экстерьер, они были, в сущности, славными малыми.

Джон отошел к другим Битлам, и они, сбившись в кучку, стали совещаться. Они всегда были маленькой спаянной группой и воздвигали вокруг себя невидимую стену, защищаясь от посторонних.

В этот момент вошел парень по имени Кэсс. У него была группа, которая называлась Кэсс и Казановас.

Я сказал: «Иди сюда, Кэсс. Я хочу представить тебя моим друзьям — БИТЛЗ.» Я потащил его к Битлам, а он говорит: «Как ты сказал?» «БИТЛЗ. Ребята, это Кэсс из группы Казановы. Кэсс, им очень нужен ударник. Ты не можешь помочь?»

В общем, Кэсс достал им ударника. Это был Томми Мур, рабочий бутылочного завода на окраине Ливерпуля. Битлы были тинэйджерами, когда Мур вошел в и жизнь, а ему было уже 25. Он, должно быть, казался им стариком. Но играл Томми здорово. (На днях Джордж Харрисон сказал мне в присутствии Ринго: «Томми Мур — лучший ударник из всех, которые у нас когда-либо были». Говоря это, он смотрел прямо на Ринго. Тот очень смутился.)