Глава 17
Кид понял, что у них неприятности, когда разогнал Надин до смертельных девяноста миль в час на извилистой дороге, ведущей в отель Сауферн Кросс, а две машины, следовавшие за ними, повторили маневр.
Твою мать, это его вина. Ему ни за что не нужно было позволять Никки валять дурака в той чудовищной ванной.
Он резко вернул Порше на четвертую, потом на третью и вписался в следующий поворот. Кид был весьма близко знаком с подъездом к Сауферн Кросс – тупиковой дорогой, ведущей в отель и никуда больше. С полмили впереди начиналась полоса обгона, которая могла стать их билетом из этого варева, при условии, что он воспользуется ей правильно. Если только один из водителей позади не способен сделать «полицейский разворот» на очень высокой скорости в очень узком пространстве с отвесной стеной с одной стороны и пропастью с другой.
Он мог поспорить, что они не настолько безумны, чтобы рискнуть.
Проклятье, да он сам не был настолько безумен. Нет, он просто собирался сделать его чертовски хорошо, чисто и быстро.
Он проверял зеркало заднего вида с тех пор, как въехал в Боулдер, но хвоста не видел, пока не оказался на горной дороге. И это охрененно его беспокоило. Ублюдки, должно быть, подцепили их у дома МакКинни, а он – что? Заводился от запаха духов Никки МакКинни, наполнявшего Надин? Замечал как клочок лайкры, заменяющий ей юбку, плотно обтягивал зад, когда она садилась на изогнутое сидение? И самое тупое: не думал ли он (и не раз, и не два, представьте себе), как она чертовски хорошо смотрится в его машине?
Что за чертовщина с ним творится?
Ему нужно чаще трахаться. Никаких сомнений. Но теперь он хотел ее, с этими непослушными черно-пурпурными волосами, с этими сияющими серыми глазами и ртом, который, казалось, говорил: «Поцелуй меня, Кид», каждый раз, как он смотрел в его сторону. Но если он не начнет думать башкой, а не членом, он добьется того, что их прикончат, и тогда он может распрощаться со всеми шансами заняться любовью с самой прекрасной, самой непостижимой женщиной, которую когда-либо встречал.
А этого не случиться.
– Пригнитесь, оставайтесь в таком положении и зажмите уши руками, – потребовал он.
– Что происходит? – спросила она, не выполнив, как он заметил, ни одного приказа.
Господи. Женщины. Немудрено, что их не допускают до битвы.
– Нас преследуют. И если будут стрелять, я бы предпочел, чтобы вас не ранило.
– Ранило? Вы имеете в виду пулей? – Голос звучал недоверчиво, объективно недоверчиво. Какой бы дикой она не была, ранения не входили в ее обычный распорядок дня.
– Надин частично бронированная, так что, если вы просто опустите голову на колени, мэм, то будите в безопасности.
Ну, так в любом случае безопаснее, при условии, что не ранят его, они не разобьются и все остальное пойдет по плану.
Потом он вспомнил, что у него на самом деле не было плана, кроме как дернуть ручной тормоз, крутануть руль и войти в занос, представляющий собой петлевое скольжение с поворотом на 180°, которое будет гарантировать, что они окажутся лицом в другом направлении. Если они выживут, он выключит фары и, быстро переключая скорости, вернет их к безумной скорости, что унесет машину в горы. Надин была целиком выкрашена в черный цвет, без видимых хромированных элементов. Стелс Порше – вот что она из себя представляла, а в такую ночь, когда только серебро луны прячется за верхушками деревьев, была вероятность, что следующие за ними парни даже не увидят ее, промчись она рядом. Вместо этого, они будут заняты поисками задних габаритов, которые, по их мнению, должны быть где-то впереди за изгибом дороги.
– Бронированная? Вы сказали, что эта машина бронированная? – спросила Никки, наконец обретя голос. Он, определенно, звучал нервно, но вот голова ее до сих пор не была прижата к коленям. – Почему?
– Я купил ее у парня, который жил в Панаме во времена режима Норьеги, и у нас осталось тридцать секунд до того, как эта малышка резко остановится и развернется на одном месте. Не поднимайте, я повторяю, не поднимайте головы, пока я вам не позволю, потому что, если парни на хвосте начнут пальбу, я буду отстреливаться. Двадцать секунд.
Он разогнал Надин еще сильнее, проносясь по изгибам в ожидании тех пары секунд, что выведут их из поля зрения, когда они достигнут полосы обгона и смогут совершить разворот. Скорости было достаточно, чтобы до нее дошло: краем глаза он заметил, как она быстро нагнулась вниз.
Он снова взглянул в зеркало заднего вида, и, когда оно очистилась, полностью очистилось, он приготовился и начал сбрасывать передачи. Когда под колесами Порше начала скользить белая полоса, он осуществил маневр как долбаный Дюк из Хаззарда. Надин развернулась, шины завизжали, тормоза загорелись. Кид вырубил свет, включил первую передачу, прижал машину к самому краю отвесной стены ущелья и остановился там, переводя дыхание и всматриваясь в темное и узкое дорожное плечо.
Черт. Пульс дико подскочил. Пот выступил на лице и подмышками. Сердце оказалось в горле, но он не терял ни секунды. Достал Моссберг и положил дробовик на раму открытого окна. Первая машина просвистела мимо; вторая последовала через шесть ударов сердца. Два Мерседеса, что вполне соответствовало вкусам Ропера.
Он отпустил сцепление и вывел Надин на дорогу. Преодолев очередной поворот, он включил свет и дал по газам. Через четверть мили он понял, что его уловка не сработала. Или, выражаясь корректнее, сработала только наполовину.
Пара фар виднелась в зеркале заднего вида, но только одна. Разделяй и властвуй – вот, что проделали парни Ропера. Они сработали быстро, значит, у них есть рации. Когда первый водитель не догнал Порше, они, очевидно, решили послать второго обратно в ущелье.
Три коротких бах-бах-бах и предсмертные судороги бокового зеркала Надин стерли последние сомнения в голове Кида насчет их преследователей. Кусочки стекла отвалились, когда зеркало окончательно исчезло, оставляя каркас, висевший сбоку.
– О черт, о черт, о черт, – услышал он ругань Никки. Теперь она сидела в позе, близкой к эмбриональной, поджав ноги под себя и прижавшись плечами к коленям.
Ропер всегда играл ради крови. Остальные слизняки из его команды были не лучше, но одна машина, полная головорезов с пушками, была все же приятнее, чем две. От них Кид мог уйти.
Он снова перевел Надин на пятую и преодолел дорожный изгиб – и едва не впилился в задницу гребаного минивэна на своей полосе. С другой стороны приближался огромный кемпер. Оба еле тащились. Он ударил по тормозам, сильно, потому ударил второй раз, потом в третий, ударял до тех пор, пока чуть ли не танцевал на них чечетку.
«Откуда, черт возьми, – подумал он, – мог взяться минивэн?». Еще сорок секунд назад, когда они въезжали в ущелье, дорожное движение сводилось к нулю. Потом он вспомнил подъездную дорогу, ведущую к одинокой лачуге, перед полосой обгона. Должно быть, минивэн выехал оттуда, попав на шоссе в самый неподходящий момент.
Кемпер выбрал время также неудачно. Он медленно громыхал вперед, блокируя путь к отступлению. Никки МакКинни по-прежнему сидела съежившись. В голове мелькнуло, что нужно было бы предупредить ее об аварийной посадке, но времени не оставалось. Правда состояла в том, что она никогда не узнает, что ее убило. С Мерседесом, дышащим Надин в выхлопную трубу, они уничтожат минивэн и самих себя примерно через две гребаных секунды.
Все произошло очень быстро. Он вцепился в руль, поиграл тормозами, выругался и взмолился одновременно. За мгновение до столкновения, кемпер прокатился мимо минивэна, освободив узкий дорожный просвет, и Кид рванулся вперед. Места было так мало, что задний габарит кемпера прошел в каких-то шести дюймах от окна Порше. Разбившиеся остатки левого бокового зеркала Надин остались в прошлом.
На паре колес, оторвавшись другой стороной от земли на два фута, они проскользнули по узкому пространству дороги, нависавшей над пропастью. Потом Кид смог вернуть Порше на шоссе перед минивэном. Мерседес проследовал за ними тем же путем и, подняв столбы пыли, пристроился за Надин.
