Жажда удивила его, но он чувствовал ее так же отчетливо, как и скольжение ее языка, встречавшегося с его собственным, как и стальной захват ее рук на его талии. У него было такое чувство, что она была удивлена своей реакцией не меньше него.

Осторожно, потому что не мог противиться, он поцеловал ее снова, потерся о ее рот губами в нежной ласке, похожей скорее на прощание, нежели на приветствие, пытаясь успокоить их обоих, увести подальше от состояния, в котором они были готовы сорвать друг с друга нижнее белье. Потом поднял голову.

Не сработало. Смотря вниз на нее, на раскрасневшееся лицо, влажный рот, чувствуя, как ее грудь, прижатая к его груди, опускается и поднимается с каждым вздохом, он все равно хотел забраться к ней в трусики. Он снова наклонился, чтобы попробовать ее, потом еще раз. И только потом он действительно был готов отпустить ее и отойти на шаг назад.

Ее глаза распахнулись, взгляд медленно очистился от теней замешательства и ошеломления, становясь пронзительно серым. Волна жара прилила к щекам, пока она смотрела на него, внезапно округлив глаза.

– О, Боже мой.

Он был полностью согласен.

– Нам нужно ехать, – сказал он, все еще сжимая ее шею сзади и лаская большим пальцем нежную кожу за ухом. – Мы не можем остаться здесь.

– Нет. Конечно, нет, – сказала она. Цвет ее лица стал еще ярче, но взгляд не отрывался от его глаз, ни на мгновение. Она была так же ошарашена, как и он, ее пульс бешено бился под его ладонью.

Да поможет ему Бог.

– Или мы можем снять номер. – Слова, хриплые и чувственные, вырвались раньше, чем он успел подумать. Он хотел комнату, комнату с кроватью и обнаженной Реган в ней. Он хотел пробыть там остаток ночи и утро. Он хотел знать, что заводит ее, и получить шанс свести ее с ума. Только шанс.

Выражение ее лица обещало ему такой шанс. Она обезумит для него, совершенно обезумит. Это было адское искушение – взять ее и сделать своей.

– Нет. – Слово было едва слышным, но он услышал его громким и ясным.

– Нет? – Он замедлил движения пальца, ласкавшего ее кожу, его брови сошлись вместе. Какую часть того, что он чувствовал, не чувствовала она?

Она слегка встряхнула головой и повернулась к Джанетт, движения ее были неловкими, голос надтреснутым.

– Нет, я… хм, не думаю, ну, я… мне нужно позвонить Никки и удостовериться, что с Уилсоном все в порядке. И потом, что там с этими другим парнями: Бренсоном и мужчиной, который был с ним? – Он отпустил ее. Не было необходимости давить. Она плавилась от его поцелуя. Он будет довольствоваться этим – довольствоваться этим всю дорогу домой. Ухмылка тронула его губы. Он будет охотиться за ней, за маленькой мисс МакКинни с ее осторожными пуговками, осторожной работой и совершенно безумными поцелуями.

– Ими занимается Кристиан Хокинс, – заверил он, оборачиваясь и открывая дверь. – Он позвонит мне, когда у него что-то появиться.

Она обернулась и посмотрела на него.

– Кристиан Хокинс? Ты с ним разговаривал? Тот, которого приговорили к пожизненному заключению?

– На самом деле, они продержали его всего пару лет. – Но достаточно долго, чтобы изменить навсегда. Превратить девятнадцатилетнюю опытную гибкость в чистую закаленную сталь с острым лезвием. Никто больше не лез к Кристиану Хокинсу. Никто не смел лезть к Супермену.

– Но он убил сына сенатора. – Обвинение было вялым, заточенным под гранит общих знаний.

Это было самое паршивое в СМИ. Они были только рады простирнуть грязное белье на первой же странице, но искупление грехов едва ли попадало в газеты, особенно, если кто-то могущественный желал, чтобы правду замолчали.

– Нет, он этого не делал, но о его освобождении мало писали. – Он даже немного преувеличил, потому что сам вообще об этом никогда не читал.

– Он был невиновен? Боже правый! – Ее рука взлетела ко рту, потом остановилась у основания шеи. – Газеты распяли его.

Куин никогда не использовал слово «невиновный» в отношении Хокинса даже до тюрьмы, но он не заслужил того, что с ним сделали – он был всего лишь уличным пацаном, оказавшимся в неудачное время в неудачном месте.

– Он выжил, – сказал Куин, объединяя все яркие события в два слова.

– Я помню его, – сказала она. Замешательство внезапно было забыто. – Помню, как болтала с ним в Рэббит Вэлли. «Выжил» хорошо его описывает.

– Ты проводила время с Хокинсом? – Сукин сын. Хокинс никогда не упоминал разговоры с роскошной внучкой дока МакКинни.

Она кивнула.

– На самом деле, мы были достаточно близки. Он нравился Уилсону, и тот пару раз включал нас вместе в команду, отвечавшую за припасы. Ему было тяжело думать, что один из его летних мальчиков совершил убийство.

– Да, – рассеянно отозвался Куин. Вспоминать об этом было тяжело, но он по большей части думал о команде, отвечавшей за припасы. Долбанной эфемерной команде. Он никогда не попадал туда, ни разу. А Реган и Хокинс практически каждый раз. Но он хорошо помнил Реган, сидящую в кабине грузовика с аспирантами, в то время как Хокинс всегда был в кузове пикапа, работая мускулами, загружавшими машину припасами.

Теперь ему стало интересно, сколько раз Реган ездила из города в кузове грузовика с Хокинсом.

Сукин сын.

– Ну, шансы на то, что он как-нибудь зайдет к тебе домой велики, может, ты даже увидишь его сегодня. Вероятно, ему нужно будет поговорить с тобой, или снова с Уилсоном, или пересечься с Кидом. – Проклятье. Он ревновал. Какой пинок под зад. Но все было как было, потому что он знал Хокинса, знал, какой эффект Супермен производит на женщин, особенно на роскошных женщин, жаждущих опасных приключений и прогулки по дикой стороне.

Хокинс обеспечил этим немало представительниц прекрасного пола.

Проклятье.

– Вероятно, тебе стоит предупредить Никки, что у нее сегодня может появиться большая компания, – сказал он, пытаясь подавить ревность.

– Никки. Точно. – Слабый след ее румянца вернулся. – Я позвоню ей, и, может, тебе стоит поговорить с Кидом и сказать ему… – Она остановилась посреди предложения, будто вдруг поняла, что именно хотела сказать.

– Сказать ему? – настоял он.

– Сказать ему, ну… – Она еще немного поколебалась. Ее рука поднялась и пригладила непокорный локон. – Ну, у Никки есть одна фишка по отношению к мужчинам, что-то типа художественного насилия, которое включает мужчин. – На ее лице появилось страдальческое выражение, как будто она не была уверена, что это – чем бы «это» ни было – было менее личным, чем она пыталась представить. – Ну, это как бы такое направление искусства, связанное, думаю, с тем, что она никогда не знала своего отца, и я не хочу, чтобы Кид оказался втянутым во что-то, что может скомпрометировать его способность выполнять свою работу. В смысле, он же такой молодой, и, может быть, если бы его предупредили, что, ну знаешь, Никки может создать некоторые трудности… – Ее голос стих.

«Очаровательно», – подумал Куин, наблюдая за неровным ходом ее слов, который должен был объяснить ему что-то, в чем он не видел никакого смысла. Но это его не слишком беспокоило.

– Так Никки – художник?

– Да.

– А сколько ей сейчас лет? Где-то двадцать один-двадцать два? – Он помнил ее младшую сестру по Рэббит Вэлли еще ребенком.

– Двадцать-один, – подтвердила она.

Куин ухмыльнулся.

– Не волнуйся. Кид – профессионал. Нет на земле ни одной девушки в возрасте двадцати одного года, которая смогла бы втянуть его в то, во что он не хотел бы быть втянутым. – И наравне с неприятностями Куин рассматривал и шелковые простыни.

Сомнение на ее лице лишь подстегнули его ухмылку. Он подумал, что такое волнение очень мило с ее стороны, мило и совершенно нелогично. Кид был тверд как скала, заточен лучшими военными подразделениями под элитное оружие, обучен думать на два шага вперед врага под огнем, под водой и перед лицом превосходящих сил противника. Если за время, прошедшее с сегодняшнего утра не было объявлено о военном наступлении на Боулдер, то во всем северном Колорадо не было ничего, с чем Кид не смог бы справиться самостоятельно и одной рукой.