Таким образом, задачей Бонапарта было принять основное вооружение (хотя позже он заменит четырехфунтовые пушки шестифунтовыми и увеличит количество двенадцатифунтовых), а также обеспечить эффективность использования возросшей мобильности и огневой мощи армии посредством неустанных тренировок и учений. В соответствии с системой Грибоваля, в каждом полку насчитывалось двадцать рот, каждый полк имел так называемые depot – складские помещения, а также собственную учебную часть. Бонапарт поставил себе цель добиться, чтобы каждый офицер-артиллерист и по возможности каждый сержант понимал математические принципы наведения на цель и умел читать карты. Теоретически полевые орудия могли вести неприцельный огонь со скоростью двенадцать выстрелов в минуту. Бонапарт считал такую стрельбу напрасной тратой боеприпасов. При этом он настаивал, что минимальный показатель в три прицельных выстрела в минуту можно улучшить. Его тактика концентрации огневой мощи, конечно, помогла увеличить скорострельность каждого орудия. Артиллерия не просто была специализацией Бонапарта: орудия воплощали собой принципы власти, которая всегда занимала все его помыслы. Задача власти, по его мнению, была не только подавить любое сопротивление его воле, но, что скорее, внушить страх – страх столь сильный, чтобы вообще не было необходимости применять силу. Нужно заставить противника бояться вас, как только страх заползает в душу врага – сражение наполовину выиграно. Лучшее средство подстегнуть ужас – это грохот и разрушительные взрывы пушечных выстрелов, как справедливо считал Бонапарт. Но выстрелы должны быть точны. Бонапарт знал: солдаты – фаталисты, как и он сам, особенно под жерлами больших пушек. Они верили, что если на артиллерийском снаряде или ядре не стоит твой «номер», бояться нечего, и ядра, падающие где-то там, далеко от них, только усиливали их стоицизм. Такова была психология боя Бонапарта, и невозможно переоценить роль, которую играл огонь артиллерии в его победе на поле боя.
Когда Бонапарта освободили из тюрьмы, он был по-прежнему одержим идеей применить на итальянском фронте свои приемы ведения боевых действий при помощи артиллерии. В то лето из-за суматохи в Париже вокруг Робеспьера кампанию отложили, а австрийцы, при поддержке с моря военно-морского флота Великобритании, подошли к генуэзскому побережью. Из Парижа пришел приказ – оставаться на оборонительных позициях. Но это противоречило всем инстинктам Бонапарта, и как только его выпустили из-под ареста, он стал убеждать генерала Пьера Дюмербиона, командующего армией, осторожного старого служаку, нанести 17 сентября 1794 года упреждающий удар. Этот тактический прием – разделить противников и разбить их по отдельности – станет еще одним принципом Бонапарта. Он решил вклиниться между армиями Австрии и Савойи. 21 сентября, в соответствии с планом Бонапарта, австрийские войска были атакованы и разбиты у городка Дего, на реке Савона, при этом они потеряли в бою сорок две пушки. Поскольку это было первое полевое сражение, которым командовал Бонапарт, стоит особо отметить неожиданность, стремительность и направление удара – атака проводилась с тыла. Это был любимый тактический прием Бонапарта, он старался применять его везде, где это было возможно. Бонапарт чувствовал: чтобы закрепить успех, нужно быстро продолжать наступление, продвигаясь вглубь итальянской равнины. Но Дюмербион отверг это решение и 24 сентября, желая закончить «на высокой ноте», отдал приказ отступить на оборонительные позиции. Через два месяца он ушел в отставку, но прежде благородно приписал успех всей кампании молодому командующему своей артиллерией.
По сути лишившись должности, Бонапарт поехал в Париж, следуя своему принципу: идти туда, где сосредоточена власть. Его целью было добиться, чтобы политическая элита оценила его как военного советника, и таким образом подняться до верховного командования. Первые попытки оказались тщетными; именно в тот период, зимой 1794–1795 года, он подумывал поехать служить в Турцию. Успех пришел к нему не сразу. Конвент намеревался предложить новую конституцию, которая должна была быть принята на референдуме. Но участники Конвента хотели сохранить за собой места и жалование, поэтому параллельно был издан декрет, по которому две трети мест в новом Законодательном собрании должны были занять члены старого Конвента. Это решение было крайне непопулярным, и в качестве меры предосторожности власти наделили виконта де Барраса (1755–1829) plein pouvoir[7] для поддержания порядка.
Бонапарт еще под Тулоном познакомился с Баррасом, беспринципным бывшим офицером-роялистом, который был связан с якобинцами. От Барраса Бонапарт узнал, насколько эффективны могут быть жестокие репрессии против роялистов, и как торжество революционной «справедливости» можно использовать для накопления богатства и захвата ключевых позиций. Баррас снова переметнулся на другую сторону в 1794 году, способствуя прекращению террора и казни тех, кто его устроил. Он стал наиболее влиятельным членом Директории, которая сменила Законодательное собрание Робеспьера. Он был уже богат, пережил всевозможные перемены, подарки и превратности судьбы и умер богачом при Реставрации. Он был также известен как волокита и распутник. Одной из его любовниц была моложавая красавица-креолка, вдова, Мари-Жозеф-Таше де ля Пажери (1763–1814). Она родилась в Вест-Индии, на шесть лет раньше Бонапарта. Женщина принадлежала к дворянскому сословию (по рождению и количеству титулованных родственников), но была бедна и могла пробить себе дорогу наверх, рассчитывая лишь на свой ум и очарование. И тем и другим природа щедро наградила ее, и в шестнадцать лет она вышла замуж за богатого аристократа Александра де Богарне, который встал на сторону революции и был одним из самых выдающихся ее генералов. У супругов было двое детей, один из которых, Евгений де Богарне, позже стал ключевой фигурой в планах Бонапарта.
Но в 1793 году Богарне потерпел поражение при осаде Майнца, позже был обвинен в измене и попал на гильотину. Его жена также некоторое время провела в тюрьме, ее тоже могла постичь участь супруга. Важно помнить, что практически всем основным фигурам Франции той поры в тот или иной период угрожала смерть, они видели, как их друзья, родные, враги или коллеги шли на эшафот, и это выработало определенный стоицизм или равнодушие, с которым эти люди взирали на кровопролитие. После смерти мужа Жозефина старалась держаться «на плаву» в парижском светском обществе, где она блистала в эти смутные, страшные времена, заводя бесчисленные романы со многими политиками, пока не стала любовницей могущественного Барраса.
Однако в 1794 году Баррас нашел себе добычу помоложе. Но он хотел сохранить дружбу с Жозефиной, поэтому у него возник план избавиться от прежней любовницы, отдав ее своему подопечному, которого Баррас считал весьма многообещающим. Можно написать – и уже написаны – сотни книг о взаимоотношениях Бонапарта и Жозефины, но многие аспекты этих отношений так и остаются неясными, а посему – спорными. Кажется очевидным только одно: поначалу страстью пылал только Бонапарт. Жозефину, у которой был отменный вкус, чрезвычайно поражали и смущали недостатки (каковыми она их считала) этого низкорослого, тощего, бледного молодого солдата. Баррас елейным тоном до небес превозносил Бонапарта, по причинам, которые ей не составило труда разгадать. Может, этого офицера и ожидало прекрасное будущее, но в данный момент он ничего не мог ей предложить. Мы не знаем, как де Баррас вынудил ее принять ухаживания Бонапарта. Вероятнее всего, ответное чувство в ней пробудила молодая горячность, которую он проявлял со всей отчаянной решимостью, на какую только был способен. Она была искушенной, пресыщенной женщиной, – подозреваю, это и было основной причиной того, что Бонапарт влюбился в нее, потому что он никогда прежде не встречал женщин подобного типа, – но, увлекшись им, она смогла ответить Бонапарту такой же неукротимой страстью.
В любом случае, когда они были готовы связать себя узами брака, положение Бонапарта снова изменилось. Летом и ранней осенью 1795 года в стране росло недовольство Конвентом, который дискредитировал себя планом сохранения собственной власти. Некоторые районы Парижа оставались полностью средневековыми: узкие улочки обрамляли ряды ветхих полуразвалившихся домишек, где в крошечных каморках ютились тысячи бедняков. Все эти люди могли огромной толпой выплеснуться на улицы города, они наводили ужас на регулярные войска, лишенные решительного командования. Но эта толпа состояла как минимум из трех разных групп: якобинцев – самых отчаянных, роялистов, которые теперь почувствовали ветер перемен, и так называемых modérés[8]. В начале октября все эти три группы объединились для того, чтобы свергнуть Конвент. Баррас не доверял номинальному командующему внутренних войск. Он назначил Бонапарта его заместителем и отдал ему в подчинение все части регулярной армии в Париже.
