Что же произошло? Русские войска овладели Ригой? Очистили от шведов Ингрию и дельту Невы? Отнюдь. Порадовала Москву единственно рать князя А.Н. Трубецкого, 12 (22) октября принудившая к капитуляции Юрьев (Дерпт). На прочих направлениях русские войска потерпели полное фиаско. В Карелии не увенчалась победой четырехмесячная осада (с июня по октябрь) Корелы (Кексгольма). На Неве после пяти месяцев блокады (с июня по ноябрь) устоял Орешек (Нотебург, ныне Шлиссельбург). За Ригу боролись и вовсе полтора месяца, с 19 (29) августа по 5 (15) октября. По дороге пришлось повозиться с Динабургом и Кукенойсом. Первая крепость после штурма пала в ночь с 30 на 31 июля (9 на 10 августа), вторая — в ночь с 13 (23) на 14 (24) августа 1656 г. Предопределило рижский конфуз отсутствие флота. А дерзкая вылазка гарнизона 2(12) октября ускорила день ретирады главной армии, при которой обретался и Алексей Михайлович. Через Полоцк, Витебск и Смоленск 26 ноября (6 декабря) царь перевел свою ставку в Вязьму, где обосновался до конца года{59}.
Как видим, пропагандистский «снаряд» главного калибра поразил не «боголюбцев», а самого застрельщика шведской кампании — патриарха Никона. Повторить триумф предыдущих двух лет Россия не смогла, да и не могла изначально, ибо без кораблей воевать с северным соседом наступательно было нереально. Поражение в Прибалтике существенно повысило авторитет Неронова. Дополнительные дивиденды ему сулили и дипломатические игры московской дипломатии вокруг Литвы и польской короны. 12 (22) августа 1656 г. австриец А. Аллегретти открыл в Вильно мирный конгресс, надеясь покончить с русско-польской войной, чего искренне желали и по обе линии фронта. Понятно, что на первых конференциях и русские, и поляки требовали все. Сокращая, шаг за шагом, список претензий, среди прочих, и русскую инициативу об избрании польским вице-королем царя или царевича, Н.И. Одоевский и И.-К. Красиньский к 28 августа (7 сентября) нащупали компромисс: русская военная помощь в обмен на Смоленское и Новгородсеверское воеводства плюс присягнувшие в 1654 г. Москве украинские земли. По «Черкассам» делегации запросили санкцию у своих государей, почему «съезды» прервались на три недели.
Первым 20 (30) сентября озвучил реакцию своего монарха Н.И. Одоевский: либо Россия арендует на двадцать лет «всю Литву с Белою Русью и Украиною», либо сейм избирает в ближайшем будущем Алексея Михайловича вице-королем («обранным государем») Речи Посполитой, ужимающейся до Польши и Литвы. Ультиматум, абсурдный и заведомо невыполнимый, мгновенно застопорил переговорный процесс. Еще месяц цесарцы тщетно пытались исправить ситуацию. Поляки пообещали избрание за восстановление территориальной целостности республики. Но глава русской делегации не мог нарушить царскую, вернее патриаршью волю. Наконец, 24 октября (3 ноября) 1656 г. Аллегретти предложил оппонентам ограничиться перемирием до созыва Польского сейма, уполномоченного вершить судьбу польского трона. С чем и русские, и поляки согласились. Яну-Казимиру финал конгресса развязал руки для борьбы за изгнание шведов из оккупированных воеводств. А чему радовался Алексей Михайлович, узнав о перемирии? Перспективе укрепления своего главного врага? Или химерным обещаниям добиться избрания русского царя королем польским?!
Впрочем, основная ответственность за провал конференции в Вильно лежит на патриархе московском. Это он, будучи фактическим лидером государства, предпочел отсрочить урегулирование русско-польского конфликта, и потому подогревал честолюбие молодого Романова грандиозными проектами. Только зачем? Очередная загадка, мучающая историков, и парадоксальная, если опять же внешнюю политику рассматривать отдельно от внутренней. Внутри же России, между прочим, весной, летом и осенью 1656 г. народ знакомился с изменениями в церковном уставе и выражал собственное мнение по каждому пункту и в целом. Десятки, а то и сотни активистов от партии «боголюбцев» помогали им не совершить ошибку. Никон подобной армии самоотверженных агитаторов не имел. Его козыри — Смоленский триумф, Переяславская рада, разгром католичества в Литве, а еще скорое освобождение православных в Ингрии и Молдавии, признание русского протектората католиками Польши.
Заключение мира с поляками осенью 1656 г., в разгар поединка с нероновцами за симпатии большинства русских людей, на фоне скромных результатов похода против Швеции, в одночасье сдувало «мыльный пузырь» достижений патриарха до двух аргументов — смоленского и украинского, зато не мнимых, а настоящих. Однако Никон боялся, что этого мало, недостаточно, что Виленский мир разочарует обывателя и в итоге подстегнет рост числа сторонников чернеца Григория. «Собинный друг» царя думал Виленским перемирием подстраховаться, выиграть дополнительные полгода для привыкания прихожан к обрядовой реформе. Год 1657-й быстро рассеял иллюзии святейшего владыки и со всей очевидностью обнажил печальный факт: кумир Алексея Михайловича допустил второй после шведской авантюры стратегический просчет, катастрофически осложнив международное положение России.
К сожалению, Никон не часто выезжал за стены Земляного вала, и практически никогда, чтобы посмотреть, чем и как живет российская провинция. 1656 г., реформационный, не стал бы исключением, кабы не одна хворь. 1 (11) сентября патриарх покинул Москву, желая присутствовать при освящении соборного храма в Иверском монастыре, втором любимом его детище после Ново-Иерусалимской обители на реке Истра. Ехал с официальным визитом, с большой свитой, почему отклоняться куда-либо от главного маршрута не планировал. 6 (16) сентября добрались до Твери. И тут Никон слег. Проболел почти с месяц. Пойдя на поправку, скрашивал досуг общением с горожанами под видом раздачи милостыни. Раздавал самым разным людям — нищим, узникам тюрем, вдовам, раненым солдатам, монастырским старцам. Поднимался ли кем-либо из счастливчиков вопрос о новых обрядах? Наверняка, хотя источники, зафиксировавшие размеры подаяний, о темах коротких бесед умалчивают.
И вот любопытное следствие тверского недуга. Ретируясь от Риги, Алексей Михайлович захотел свидеться с наставником в Вязьме. 18 (28) октября Никон поспешил в тыловую штаб-квартиру русской армии. По дороге заглянул в село Тургиново, прежнюю вотчину Н.И. Романова, и в Иосифо-Волоцкий монастырь, северо-восточнее Волоколамска. 5 (15) ноября достиг места встречи, где история с хождением в народ повторилась. Царя ждали ровно три недели, и патриарх не сидел сложа руки, знакомился с образом жизни горожан, окрестных крестьян и монахов. Около 6(16) декабря он простился с монархом и устремился к Торжку, Вышнему Волочку, в Иверский монастырь, на берега Валдайского озера. Но не через Тверь, а нехоженой тропой — старицкой. 16 (26) декабря храм на Валдае освятили, и патриарх, побыв несколько дней среди монастырских иноков и крестьян, повернул назад, в Вязьму. И вот примечательный нюанс. Опять по новому пути — озеро Селигер, Нилова пустынь, Осташково, Селижарово, Ржев. Из Вязьмы прямиком направился в Москву, посетив Можайск, Лужецкий монастырь и Боровск. 4 (14) января 1657 г. Никон возвратился в столицу. Возвратился крайне удрученным и подавленным.
Неронов немногим его опередил, совершив перед тем тот же подвиг — окунулся в rynty народной жизни. Поглубже, чем патриарх, и не в каретах, а пешком или на телегах. Не смущая собеседников блестящей свитой, а в одиночестве или в скромной компании подобных ему бродяг. Однако с тем же удручающим для себя результатом. Оба по иронии судьбы, независимо друг от друга, зато параллельно наблюдали за тем, как подданные православного царя «проголосовали» за церковную реформу. И то, что чернец ни с того ни с сего заторопился с покаянием в Москву, а святейший владыка явился туда же в отрешенном состоянии, свидетельствовало об одном. Невзирая на энергичное сопротивление радикалов-«боголюбцев», Никон «плебисцит» выиграл. Крестьянство в деревне, посадские в городе в большинстве своем формулу — обряды за землю — приняли, и не прочь были креститься троеперстно, кланяться в пояс, вкушать антидор, шествовать вокруг храмов по-иному, если граница московской державы на западе отодвигалась за Смоленск и Днепр. Приверженцев старины, дорожащих обрядовой незыблемостью, обнаруживалось слишком мало. И, это уже неприятно поразило соперника Неронова, ни рижский конфуз, ни блеф с польско-литовским и молдавским престолами никак не влияли на набиравшую мощь тенденцию. «Образумить» всех мог разве что военный разгром России с утратой завоеваний 1654 г., который в декабре 1656 г. на горизонте еще не просматривался.
