Хотел летописец пропеть гимн национальному герою, а вышло наоборот, охарактеризовал не с лучшей стороны. Мало того, что вождь украинской революции, согрешив, не устыдился иронизировать об этом письменно, так еще опустился до прямого доноса на своих новых товарищей. А как иначе рассматривать фразу из письма коронному гетману Польши Потоцкому: «Войска запорожского поели на сих часех, непременно, [и]меют виехати в путь свой» к королю. Иными словами, намекнул господину гетману, что коли поторопиться, то можно перехватить делегацию по дороге…

Впрочем, хватит о героическом вымысле. Пора познакомиться с подлинным обращением Богдана Хмельницкого к кастеляну Краковскому и гетману коронному Николаю Потоцкому, написанному в Запорожье. Оно называется «Исчисление обид», и в нем ни о каких послах к монарху и привилегиях несчастной Украины не упоминается. Зато перечислены все несправедливости, причиненные Хмельницкому «панами украинскими урядниками», начиная с Чаплинского, отобравшего Субботово и запоровшего насмерть его сына, и кончая неким Дашевским, забавы ради рубанувшего саблей Хмельницкому по голове, благо защищенной железным шлемом. Но ценен документ не этим, а раскрытием причины объявления Хмельницкого вне закона. Сотника Чигиринского погубил донос казака, «какого-то Песта Хама», хорунжему коронному Конецпольскому о том, что «заклятый друг» Чаплинского «замышлял отправить на море вооруженныя суда», то есть совершить набег на Крым и тем самым, вопреки вердикту сейма и Сената, реанимировать план Владислава IV по втягиванию Польши в войну с Турцией. Естественно, хорунжий велел ликвидировать неугомонного казака. А тот успел улизнуть и спрятаться в неприступной Запорожской Сечи, откуда не преминул уведомить гетмана коронного, что запорожцы «избрали себе вождем Хмельницкого».

Любопытный поворот. За какие такие заслуги рядовой сотник, погрязший в судебных спорах с поляками, выбился в атаманы знаменитой Запорожской Сечи? А ни за какие, если не считать спасения от ляхов королевского письма, того самого, которое фигурирует в летописце Дворецких, на тему которого так красочно нафантазировал Величко. И письмо то, конечно же, Богдан (Зиновий) Михайлович взял у Барабаша, войскового есаула, с мая 1648 г. наказного гетмана реестровых казаков. Ну а тому «секретный пакет» вручил Владислав IV весной 1646 г., когда условился с казаками о высадке морского десанта в Крыму летом — осенью того же года. Правда, автор «Летописи самовидца» (по мнению историков, Роман Анисьевич Ракуша-Романовский, генеральный подскарбий гетмана Брюховецкого, сын рядового казака армии Хмельницкого) уверен, что у короля выпросил «писмо, албо привилей, на робление челнов на море мимо ведомости гетманов коронных» Иван Илльяш, спрятавший его в Переяславле. Впрочем, вернее всего, что с монархом в 1646 г. встречались оба «есаула» — и Барабаш, и Илльяш.

Обнародовать содержимое «пакета» надлежало по получении от короля особого сигнала, какового, увы, не дождались. Так что «Песта Хам» знал, о чем доносил, и наверняка видел у Хмельницкого документ. Однако изветчик не подозревал, зачем сотнику тот понадобился. О конфиденциальном визите к Бараба-гау и Илльяшу летом 1647 г. человека из Варшавы первой после Хмельницкого на рубеже 1647/1648 гг. услышала запорожская старшина. Тогда сообща и постановили, во-первых, действовать в союзе с Владиславом IV, то есть поднимать украинцев на борьбу с магнатским произволом, во-вторых, руководство движением доверить тому, с кем государь знаком, а значит, согласится иметь и контакт, и дело — Богдану Хмельницкому. По итогам совещания текст королевского послания соответствующе интерпретировали («на волности казацкие… привилей короля»), после чего для приободрения войска (с нами король!) поведали о нем казакам. А от казаков слух о короле-защитнике разлетелся во все концы Украины и со временем «осел» в мемуарах, «диариушах» и летописцах участников антипольской войны^{27}.

Между тем Николай Потоцкий «Исчисление обид» воспринял, как ультиматум: либо ясновельможный пан добивается сатисфакции по всем претензиям Хмельницкого, либо новый вожак запорожцев весной исполнит августейшее пожелание и нападет с моря на Крым с целью нарушения «мира з турским солтаном». Проигнорировать наглость вчерашнего сотника кастелян Краковский не мог, и все из-за таинственного письма Владислава IV, буквально парализовавшего волю польской администрации на Украине. Даже воевода Брацлавский Адам Кисель в грамотке от 18 (28) марта 1648 г русскому воеводе Ю.А. Долгорукову не постеснялся беспомощно посетовать на угрозу казацкого похода на Крым по вине «простого холопа» Хмельницкого, об удивительной «дружбе» которого с государем в те дни судачила вся Польша. Так, 18 (28) июня 1648 г. в Брянске в беседе с русскими стрельцами шляхтич Христоф Силич продемонстрировал свою осведомленность: «Король де Владислав дал пану Хмелицкому перед соймом лист, что ему итить на море… И тот де Хмелицкой с тем листом запал и молчал полгода и потом… почал збирать войско Запорогов».

Что уж говорить о гетмане Потоцком, обязанном подавить мятеж, не оскорбив высочайшей персоны. Разумеется, он проглотил наживку атамана и начал диалог. С месяц длилась челночная дипломатия. Похоже, Богдану Михайловичу пообещали все — и помилование, и возмещение убытков, и моральную компенсацию, лишь бы запорожцы передумали идти на татар. Последним в Сечь приехал ротмистр Хмелецкий. Ему и «посчастливилось» выслушать второй ультиматум: выведите польскую армию из Украины, поляков из реестровых полков, отмените режим 1638 г. Только теперь кастелян Краковский понял, что напрасно надеялся переубедить Хмельницкого и что тот ловко провел его, выиграв время для укрепления запорожской цитадели «на острове Буцке, называемом Днепровским». И полякам ее придется-таки штурмовать.

Однако как быть с королевским письмом?! Прежде чем полки двинутся на запорожцев, Владислав IV должен дезавуировать «козырную карту» Хмельницкого. Вот и взялся за перо господин гетман коронный в мартовские дни 1648 г., чтобы обрисовать высочайшей особе серьезность обстановки и аккуратно добавить: «Для предохранения отечества от этого зловредного человека есть у вашей королевской милости сильное средство, именно то средство, которое ваша королевская милость предлагать изволили — дозволить своевольным вылазки на море, сколько им угодно будет. Не расположен Хмельницкий к тому, чтобы выйти на море, а хочет в прежнем жить своеволии и ниспровергнуть священные узаконения Речи Посполитой… По моему суждению, я предпочел бы сперва позаботиться о том… чтобы нынешние бунты прекращены были, а тогда уже, по мере необходимости, можно будет думать о способе и порядке отправления казаков на море».

Стоит отметить: процитированные строки Потоцкий писал, зная, что никакого набега на Крым запорожцами не планируется, ибо приблизительно в феврале Хмельницкий поручил трем верным людям заключить с крымским ханом пакт о взаимопомощи. Разумеется, красочная история Величко об успешном визите в Бахчисарай Богдана Михайловича и затем избрании 19 апреля гетманом выдумана летописцем для пущей героизации своего кумира. Настоящий Хмельницкий на риск отлучки куда-либо, тем более в непредсказуемый Бахчисарай, права не имел, да и современники — от Потоцкого и Киселя до Ракуши-Романовского и крымского полоняника Данилки Чичиринова — не подтверждают басен канцеляриста. А курчанин Никита Гридин, вырвавшийся из татарского плена и застрявший в Запорожье на полтора года, своими глазами видел, как «Богдан Хмельницкой пришол в Запороское войско с королевскими листами за 3 недели до масленицы. И посылал де… х крымскому царю… послов двожды, по королевскому веленью на ляхов на помочь звать крымскова царя со всею ордою». Очевидно, именно весть о посольстве мгновенно накалила атмосферу в польском лагере, и разгневанный гетман распорядился начать карательную операцию немедленно тремя полками — Каневским, Переяславским и Чигиринским. Универсал с предложением «сечевикам» сложить оружие и выдать «самого» подписан им 10 (20) февраля 1648 г.