Луминар впервые дал понять Винсенту, что знает, с кем имеет дело, и с любопытством ожидал реакции. И остался разочарован.

– Это потому, что за деревьями ты не видишь леса, – вздохнул чуд. – А за своей ненавистью ко мне… Кстати, совершенно иррациональной ненавистью, ведь лично тебе я ничего не сделал. Так вот, за своей ненавистью ко мне ты отказываешься видеть личность. Я для тебя – образ. Это, конечно, льстит, однако рабочим отношениям такой подход мешает.

«Что я сейчас слышу? Лекцию по выстраиванию рабочих отношений внутри корпорации?»

– А я для тебя кто? – поинтересовался вампир.

– Назначенный соратник, – тут же ответил Винсент. – И я, поверь, отношусь к нашему сотрудничеству профессионально.

– Конечно, это ведь ты резал масанов, а не наоборот, – не сдержался Герро.

– Я извинился.

– Гм…

Однако старик, как выяснилось, говорил серьёзно.

– И потому не понимаю претензий: твои сородичи не раз и не два имели прекрасную возможность убить меня, и я не виноват в том, что они этими возможностями не воспользовались. – Шарге помолчал, обдумывая свои слова, после чего легко рассмеялся: – Нет, соврал: пожалуй, именно я в этом виноват. Я убивал их быстрее и качественнее, чем они меня.

Это заявление Луминар не мог оспорить при всём желании.

– Думаю, Ярга специально свёл нас вместе, – продолжил тем временем чуд. – Решил посмотреть, как отнесётся к сотрудничеству с Гиллингемским Мясником один из самых здравомыслящих масанов.

– Ради чего? – Лесть насчёт «самого здравомыслящего» Герро оставил без внимания.

– Ради того, что Ярга впервые в жизни формирует межрасовую армию и учится делать её монолитной, – охотно объяснил Винсент. – Ему нужны вы, армия вечно голодных кровососов, ему нужен я, гениальный мастер големов, вот он и экспериментирует.

– Я не подопытная крыса.

– Ага.

Одному Спящему известно, как же сильно наглый чуд доставал Герро. Особенно раздражало постоянно проскальзывающее высокомерие. И омерзительная привычка всегда считать себя правым тоже раздражала, приводя порой в совершеннейшее неистовство.

А ещё бесило то, как легко, без лишних просьб и вопросов, Шарге перешел на «ты». Просто стал называть Герро на «ты», и всё, словно так надо. Луминар, разумеется, немедленно ответил тем же, однако именно ответил, стал говорить «ты» вторым, и это обстоятельство доводило вампира до белого каления.

В общем, если Ярга и в самом деле моделировал на них межрасовые взаимоотношения, то он выбрал не самые удачные образцы.

– Куда собираешься деть тело? – Винсент щёлкнул мёртвого китайца по лбу.

– Как обычно: отправлю в океан.

– А рыбаки не найдут?

Учитывая, что «Чёрный абрис» бросил якорь в виду Патайи, вопрос был вполне логичен.

– Мои ребята отвезут тело подальше, на большую глубину.

– Хорошо. – Герро вдруг подумал, что опять проигрывает диалог: он словно отчитывается перед чудом в своих действиях. И следующая фраза чуда тоже не порадовала вампира:

– Операцию проведём вечером, пора забрать нашего милого мальчугана из этого ужасающего гнезда порока.

– Парень действительно важен?

Вопрос вырвался сам собой. Луминару было неприятно признавать, что Ярга не полностью ввёл его в курс дела, ограничившись сухим «Я крайне заинтересован в объекте», но дальше терпеть не мог: он хотел знать подробности. И к некоторому его удивлению, ответ чуда прозвучал по-деловому, без намёка на издёвку:

– Наш объект – любимый племянник великого магистра де Гира. Похищением щенка Ярга намеревается подобраться к самой вершине Ордена.

Три весёлых молодца, Вернон Венсон, Ричард Феллоу и Кольдер де Бер дружили столько, сколько себя помнили, а себя они помнили, по орденским меркам, всего ничего: по двадцать три года на рыжую голову. Случилось так, что семьи их жили по соседству, в старом московском доме, в огромном дворе которого – а в детстве дворы обязательно кажутся огромными, ибо они и есть мир, – и познакомились трое пацанят. Сначала лежали в колясках, периодически наполняя окрестности весёлыми или жалобными воплями, потом окуппировали песочницу, храбро отбивая набеги чужой, не рыжей ребятни, потом оседлали велосипеды, зимой – санки и лыжи, играли в снежки, строили крепости, дрались, побеждали, проигрывали, стискивали зубы и шли дальше. В общем, всё, как было у отцов, чья крепость – горделивый Замок, – тремя высотными башнями поднималась неподалёку от двора, в самом начале проспекта Вернадского. И плевать мальчишкам было на то, что Рикки и Кольдер – Горностаи, а Вернон – Дракон. Плевать, потому что все они были чудами: рыжими, храбрыми, драчливыми и гордыми.

И ещё они верили в счастливое будущее.

Верили до тех пор, пока жизнь не преподнесла им пару уроков, доходчиво разъяснив дерзким пацанам, что сюрпризы бывают не только приятными.

В положенное время мальчишки – точнее, уже юноши – подали прошения о приёме в школу гвардии, каковые, в силу наличия у всех друзей магических способностей, были удовлетворены. Вернон, Кольдер и Рикки сделали первый шаг к исполнению заветной мечты всех пацанов Ордена – стать могущественным боевым магом. Стать защитником великой Чуди. Стать героем.

И даже первый, самый тяжкий год, который юные волшебники проходили в мастерской «козерогов», показался ребятам лучшим временем жизни. Да, их гоняли преподаватели, безжалостно отсекая тех, кто не сможет прорваться к цели вопреки всему. Да, над ними насмехались старшекурсники, выдавая их неопытность за глупость, а слабость – за бесперспективность. Да, они обзавелись шрамами от драк и неудачных опытов. Но не сломались и не склонились. Вернон, Кольдер и Ричард показали, что в гвардию пришли будущие рыцари, и через год с гордостью сменили шапочки новичков на мантии полноправных студентов школы.

А ещё через месяц Рикки потерял сознание, наводя элементарный морок, и после тщательного обследования лучшие врачи мира – эрлийцы – вынесли юноше приговор: магический регресс, редчайшее генетическое отклонение, постепенно пожирающее природные способности к колдовству. Всего за четыре месяца Феллоу соскользнул с уровня «возможно командор» до нуля и лишился всякой надежды на военную карьеру.

Однако добрый нрав остался при нём.

– Вставайте, придурки!

– Мля, пасть закрой, кретин.

– Подъём!

– Кто-нибудь, убейте идиота.

– Хватит дрыхнуть, уроды!

– Что ему надо? – пробормотал Аэрба.

– Наши жизни, – глухо отозвался Вернон. Дракону казалось, что голову стискивают железные обручи. С гвоздями. Раскалённые. Приблизительно семьсот четырнадцать штук.

– В вашем друге совсем нет сострадания.

– Он ампутировал его в младенчестве.

– Когда вы спите, от вас сильнее пахнет!

Кольдер перекатился на спину, пару секунд разглядывал потолок, пытаясь сфокусировать взгляд на точечном светильнике, после чего простонал:

– В эту страну поставляется аспирин? Я куплю годовой запас…

– В такую маленькую голову годовой запас не влезет.

– Сейчас – легко.

– Выпей томатного сока.

– Ни слова о еде. – Вернон скосил глаз на зачесавшуюся руку и увидел, что его ладонь пересекает полудохлый краб. – У нас разбился аквариум?

– Я бы запомнил.

– Не хотите убивать его – убейте меня. И выключите, в конце концов, свет.

Каждый боролся с наступающим днём по-своему. Предусмотрительный Кольдер ещё с вечера раздобыл маску для сна и потому очнулся последним, ещё более сообразительный Аэрба залёг в гостиной, прямо под кондиционером, и кресла защитили его от жарких солнечных лучей. Вернон под утро отправился в туалет, да там и продолжил сон, и только молоденький Рикки застрял на террасе, пережил все прелести тропического рассвета, потом тропического утра, потом тропического дня и, разбуженный ими всеми, отправился будить приятелей. Приблизительно в четыре пополудни.

– Хватит ныть! Мы на курорте! – Рикки включил телевизор. – Тут весело!

– Кто вы все и что делаете на борту? – осведомился Аэрба. – Пшли вон!