- Минечка, прости! Я – не удержался. Ты был вчера неправ. Ты подставил меня перед сестрой. И тебе действительно нельзя пить водку!

Но в Мишке что-то сломалось. Ему не хотелось извинений. Ему не хотелось секса. Он устало посмотрел на друга:

- Ладно. Проехали.

- Миня, я всё объясню!... – торопливо начал Олег.

Но во входной двери завозился ключ.

- Оставь при себе! – бросил ему Мишка и пошел встречать хозяев.

Наташа с Вадимом притащили тяжелые сумки.

- А нас нельзя было попросить помочь? – спросил Мишка с укором.

Наташа после вчерашнего боялась посмотреть ему в лицо. Но он, судя по всему, взял себя в руки и забрал ситуацию под контроль. Протянул руку за сумкой и сказал, переходя на «ты»:

- Давай, на кухню отнесу. Ну, зачем было надрываться? Мы же дома!

Наташа отдала ему сумки. Посмотрела на брата, с растерянным и виноватым видом маячащего у Мишки за спиной. Переодевшись, пришла на кухню. Миша с тарелкой стоял у окна и доедал завтрак.

- Подожди, мы накупили вкусного. Сейчас достану! – сказала она.

- Не надо. Я уже поел.

Наташа чувствовала, что должна сейчас сделать для него что-то хорошее. И, наклонившись над пакетами и вытаскивая из них пачки и коробки, она сказала, как о привычном:

- Олег говорил, у тебя по матанализу* – пятерка?

- Да. А что?

- Понимаешь, мы здесь все – гуманитарии. Ты – единственный технарь. А у Вадика – курсовик по интегралам. И некого спросить. Поможешь?

Он понял ее извинения. И принял их.

- Вадим! – окликнул он, проходя в большую комнату, где Олегов племянник сидел перед телевизором. – Мама сказала, у тебя с интегралами засада? Пойдем, разберемся.

Вадим неохотно пожал плечом. Но за Мишкиной спиной молчаливо возникли мама и дядя Олег. Тогда студент встал, выключил телик и первым пошел в свою комнату. Спустя несколько минут до Наташи, разложившей в большой комнате швейную машинку, доносились спокойные и размеренные Мишкины слова:

- Таблицу интегралов открывай. Есть она в учебнике? Отлично!... Теперь бери лист и выписывай сверху формулу интегрирования сложной функции….

Это был первый их конфликт, не растаявший бесследно в первые же несколько часов.

Весь день Олег пытался остаться с Мишей наедине, но тот избегал его, отстранялся. Занимался с Вадимом интегралами, вызвался с Наташей ехать за Райкой и бабушкой, на обратном пути согласился пофотографировать их в Центре.

Кто воспитывал подростков, знает, как тяжело вкладывать ум-разум в их бунтующие головы. Вот почему Наташа любых приехавших гостей зазывала в музеи, в монастырь* или просто побродить по улицам. Она брала с собой Раю и Вадика и, проводя экскурсию гостям, старалась попутно вложить в юные головы знания, нужные если не в жизни, то хотя бы для школы.

Погода была яркая: морозец, солнце, искрящийся снег. Райка охотно купилась на перспективу новых фоток для «вконтакта». Они вышли из маршрутки у Театра Кукол, фотографировались у Спаса в Рядах, на Молочной Горе, дошли до беседки*. Наташа вскользь рассказывала про Романовых, Сусанина, революцию. Мишка слушал, что-то спрашивал, отвечал на вопросы про Новгород, а потом вдруг начал так живо и сочно говорить про Петергоф, что Рая обиделась:

- Мам, почему ты меня туда никогда не возила? Мы ж были в Питере?!

Вечером Мишка перекидывал за кухонные шкафы провода стиральной машины, которую криворуко подключил осенью случайный шабашник. Потом - сидел в интернете. Олег, утром собиравшийся извиняться, а днем репетировавший фразу «ты меня специально заставляешь мучиться?!», к вечеру обиделся и первым ушел спать. И когда Мишка, наконец, пришел ложиться, Олег жестко, без вопроса сказал:

- Давай договоримся: ту тему закрыли. Я тебя больше никогда в жизни не трону, даже не проси.

- Окей! - ответил Миша и повернулся лицом к стене на своей скрипучей раскладушке.

Дома их завертела суета: риэлтерские агентства, сайты объявлений, продажа машины, поиск квартиры. Но разлад, начавшийся в Костроме, не исчез. Да, они как-то переговорили, слепили извинения-оправдания. Занимались сексом, целовались, привычными словами объяснялись друг другу в любви. Но что-то важное ушло от них. Искренность? Доверие? Свобода говорить друг с другом на любые темы?

Миша не смог забыть костромскую сцену. «Я тебе хоть что-нибудь сломал? …А на скорой тебя увозили?» - раз за разом крутилось у него в голове. Он перебирал в памяти и прежние, старые оговорки и недомолвки, и случаи, когда Олег «пережимал» его, был жёсток с ним на грани фола. И ему уже казалось, что Олег его использовал «вслепую». Он теперь ясно видел, как боится Олег оставаться наедине с сыном. Ему казалось правильным всё обсудить, переговорить. Но Олег замыкался, уходил от разговора. И эта попытка скрыть от близкого человека что-то важное казалась Мише предательством.

А Олег во многом не смог бы признаться даже самому себе. Общение с сыном его тяготило: по-взрослому разговаривать с Юркой было рано. Сюсюкать Олег не умел. Не то что  Миша, который легко, без напряга, жил с малышом одной жизнью: сажал его на горшок, ругал за чумазые руки, придумывал какие-то немудреные игры или сам с удовольствием вёлся на затеянную маленьким игру.

- Минь, он, может, твой сын, а не мой? – спрашивал иногда Олег со смехом.

- Давай, я его усыновлю? – предлагал Мишка. И по его тону было не понять: шутит он или - всерьез.

К концу марта они въехали в новую, свою, квартиру, совсем недалеко от Светиного дома. Проводив гостей после небольшого новоселья, расслабленный от коньячка Олег обвил Любимого за шею:

- Минь, чего ты у меня смурной такой в последнее время? По ремню моему соскучился, а?

- Нет, - холодно ответил тот.

Олег запнулся. Снял руку с Мишкиного плеча. И проговорил тоже посуровевшим тоном:

- Извини, если обидел. Хотел, как лучше.

- Лучше -  не бывает, - неприветливо отрезал Миша.

После новоселья начался ремонт. Вечерами Мишка то бетонную стяжку клал в ванной, то стругал полки для балкона, то краны чинил.

- Спать идешь? – звал его Олег.

- Сейчас, закончу,… - а приходил уже за полночь.

И когда Олег подкатывал к нему под бок, вел пальцами по бедру к ягодице, Мишка накрывал его руку своею ладонью:

- Лёль, я – устал, - и закутывался в одеяло.

- Ты меня больше не хочешь? – не сдержался, наконец, Олег.

- Нет. С чего ты взял?

- Когда у нас было в последний раз - помнишь?

- Позавчера? – с неохотой спросил Мишка.

- Восемь дней назад!

- Ты считал?

- Считал, - в голосе Олега был металл. – У тебя кто-то появился?

- Нет. Просто нет настроения.

Мишка отворачивался к стене и засыпал. И не знал, не чувствовал, что Олег, дождавшись, когда его дыхание станет спокойным и ровным, долго ласковыми пальцами выводит у него на спине и плече буквы: «Минечка, не уходи! Не бросай! Я люблю тебя, Минька!»

   *   *   *

Света позвонила в четвертом часу утра:

- У Юрика тридцать девять и шесть!

Олег обмер:

- Скорую вызвала? Жди, мы приедем. Миня, вставай!

Мишка, умотанный работой и стеклением балкона, спросонку никак не мог врубиться, что случилось. А Олег тряс его за плечо, одновременно набирая какой-то телефонный номер:

- Юрка заболел. Вставай! - и сразу, без  перехода, в трубку: - Игорь, извини, что бужу. Есть у тебя знакомая детская реанимация? Срочно надо.

Мишка сообразил, наконец, что к чему. Они бежали по ночным дворам, когда еще раз позвонила Света:

- Агнина. В больницу везут.

Пока они добрались до Светкиного дома, скорая уже уехала. Они пошли пешком к больнице, но Света позвонила еще раз и сказала, что температура спала, ребенок спит, жизнь его вне опасности. Они возвращались домой по предрассветному городу. Недавно прошла Пасха. И над дверями частых в этом районе церквей светились надписи «ХВ»*.

- Я думал, ты его совсем не любишь, - сказал Мишка.

- Зачем ты про меня так? – в голосе Олега прозвучали укор и обида.