Но, с другой стороны, в подобном поведении нет ничего особенного. В ее возрасте многие девочки ведут себя точно так же, но со временем это проходит.
Но вот наркотики — этого исключить нельзя. Нынче наркотики повсюду, говорят, их пробуют даже дети из вполне благополучных семей. Вдруг Дженни запиралась в своей комнате именно по этой причине? Никогда раньше Барбара не задумывалась ни о чем подобном; мысль о наркотиках попросту не приходила ей в голову.
Конечно, прошлой ночью что-то было не так. Она чувствовала, Дженни нуждалась в ней. Не следовало ей уезжать так далеко от дочери. Гроза, так перекликавшаяся с ее мыслями… и этот сон. Ей было ниспослано предупреждение, а она не вняла. Не придала этому значения. Ну что бы ей взять да позвонить домой? На факсе было обозначено время — три часа пять минут, значит трагедия скорее всего произошла около полуночи. А гроза — гроза разыгралась около четырех по здешнему времени. В Нью-Йорке тогда было десять вечера, и беды еще не случилось. Дочь наверняка находилась дома. И почему она не позвонила? Поговорила бы с Дженни, почувствовала, что та расстроена, и наверняка сумела бы ей помочь. Прояви она такт и терпение, Дженни непременно рассказала бы, что у нее не так. У нее была возможность спасти свою дочь! Почувствовать по голосу: с ней что-то неладно. Ведь когда Дженни была маленькой, это удавалось без труда. Они были близки, как две части неразрывного единого целого. И вот прошлой ночью Дженни нуждалась в ней, а она даже не удосужилась набрать номер.
И такое бессердечие она проявила по отношению к дочери, которую любила больше всего на свете! Предпочла думать, что у Дженни все в порядке! Что с любой проблемой девочка в первую очередь побежит к маме! Внушила себе, будто между ними сохраняются особые отношения. Не желая замечать ничего другого.
А ведь Дженни и правда обращалась к ней. Тогда, на каникулах в Санубел, где они отдыхали без Пола, девочка ясно дала понять, что обеспокоена ухудшением отношений между родителями и во всех семейных неурядицах винит себя. Конечно, тогда она попыталась утешить, успокоить дочку, но не слишком-то в этом преуспела. Не зря ведь Дженни говорила, что ей хочется исчезнуть, чтобы только у мамы с папой все наладилось.
Сердце Барбары сжалось, дыхание ее стало прерывистым.
Беда стряслась около полуночи. Приблизительно в это время. Но… где же тогда был Пол? За все время пребывания на курорте Барбара вспомнила о нем впервые, но даже сейчас ей вовсе не хотелось бы увидеть его, разделить с ним свое горе. Она не желала ни утешать его, ни выслушивать от него слов утешения, и не испытывала к нему ни малейшей жалости. Должно быть, он стал для нее чужим еще тогда, когда впервые поднял на нее руку. Этот человек ничего для нее не значил. В их совместной жизни не было смысла.
Ничто, кроме Дженни, их не связывало: наверное, она знала это уже давно, но не хотела сознаваться даже себе. А ее нежелание развода объяснялось не только заботой о дочери, но и боязнью разрушить собственный привычный уклад жизни. Чтобы уйти от мужа, ей недоставало мужества. Но теперь все по-другому.
Если у нее хватит сил пережить случившееся, она сумеет преодолеть все, и не станет больше притворяться ради сохранения брака. Если Дженни каким-то чудом выживет, она посвятит свою жизнь тому, чтобы обеспечить новую, счастливую жизнь для них обеих. Но зачем тешить себя несбыточными надеждами? В факсе говорится о трагической гибели. Ясно и недвусмысленно. Ей необходимо лететь домой. Нужно велеть консьержу заказать билет на первый же рейс в Нью-Йорк. Она должна… — Вы чем-то расстроены? Что-то случилось? — Барбара непроизвольно протянула листок Диди.
Удивляясь тому, что в этой бумажке могло так расстроить разом обеих ее знакомых, Диди пробежала глазами текст.
«Падение с высоты в состоянии наркотического опьянения…» — Да, не удивительно, что они выглядят ошеломленными. Но откуда пришло сообщение? Обратный адрес не прочитать, буквы смазаны… А вдруг… — она похолодела от ужаса — вдруг несчастье случилось с Майклом или Адамом?
Впившись глазами в листок, она перечитала факс, пытаясь осмыслить его значение «Эмоциональное состояние выясняется»… Это едва ли может относиться к Майклу: у него не было эмоциональных проблем, за исключением последствий той давней истории, злосчастной лыжной прогулки. Тогда на нервной почве у мальчика началась чесотка: неделями он докрасна расчесывал тело, а стонать во сне не прекращал несколько месяцев. Этот студент, которого она сама привела в их дом, наверняка приставал к Майклу. А может быть, и к Адаму. Но с того случая прошли годы, а других причин для сильного расстройства у Майкла вроде бы не было. Он всегда был веселым, покладистым и неунывающим ребенком. Нет, с ним такого случиться не могло. Но что касается его старшего брата… С Адамом дело обстоит иначе.
Желудок ее скрутило узлом, руки и ноги онемели. Волной нахлынули пугающие воспоминания… Адама всегда отличала тяга к пыльным чердачным закоулкам: его неудержимо тянуло туда, хотя в распоряжении мальчика имелась собственная, обставленная и украшенная специально для него комната. Именно на чердаке, за корзинами и коробками, прятался он в тот день, когда вообразил, будто не понимавшая по-английски Мария не желает с ним разговаривать. Да и потом чердак становился его убежищем при любом огорчении. А оттуда имелся выход на крышу. Она словно воочию увидела Адама на скользкой кровле, вцепившегося в черепицу. Возможно, он уже тогда собирался броситься вниз, и этому помешало лишь ее возвращение. Конечно, тогда она убедила себя в том, что этой выходкой мальчик просто хотел привлечь к себе внимание и заставить отца приехать домой. Ей казалось, что за этим стоит лишь сиюминутная мальчишеская обида. Но вдруг там имело место и нечто большее? Листок бумаги выпал из ее онемевших пальцев. Диди отрешенно проследила за тем, как он упал на стол, и продолжала стоять, не отводя взгляда от скатерти, словно на ней мог быть написан невидимый ответ.
Мог ли он и вправду замышлять самоубийство? Во время поездки на Палм-Бич она не расспрашивала его ни о чем подобном, хотела, чтобы тот страшный день поскорее забылся. Да и как бы ни был Адам расстроен, до такого он бы не дошел. Не мог ее мальчик покончить с собой; такое и предполагать-то нелепо. Да и не было для этого никаких причин. Она была так привязана к нему и с самого рождения почти никогда с ним не расставалась. И хотя держала прислугу, проводила дома почти все время. Правда, как раз в тот день, когда из-за отказа Джорджа поехать с ними на каникулы ей пришлось отлучиться, чтобы подготовиться к отъезду, Адам и вылез на крышу. Непроизвольно, синхронно с ее мыслями, правая кисть Диди сжималась в кулак и разжималась.
«Падение с высоты». Так сказано в факсе. Несчастный случай. Вот что это было — несчастный случай. Факс послали в три часа пять минут, стало быть, беда стряслась поздно вечером, после одиннадцати. Усилием воли Диди заставила себя сосредоточиться, задавшись вопросом, как мог провести Адам пятницу. Наверное, встречался с приятелями. Как раз в прошлую среду, в Палм-Бич, он вроде бы сказал, что его друзья частенько устраивают вечеринки, предпочитая то время, когда родителей нет дома. Никто не стоит над душой, делай, что хочешь. Она не услышала в его словах ничего, кроме бравады, но сейчас казалось, что это могло объяснить случившееся. И по времени все совпадает — как раз для вечеринки. Положим, он пригласил ребят и отвел их наверх, показать чердак. Кто-то увидел люк на крышу, спросил, можно ли им воспользоваться, и Адам приставил лестницу и вылез наружу. Просто, чтобы покрасоваться перед товарищами; он ведь множество раз проделывал это безо всякого вреда. Выбрался на крышу и случайно сорвался… Не намеренно, а именно случайно. Но какие странные совпадения: в ночь, когда родился Адам, бушевала буря. Мартовской ночью, перед тем как он вылез на крышу, разразился снежный буран. И вот вчера эта ночная гроза! Получалось, будто угрожавшей ее старшему сыну опасности непременно сопутствовало ненастье.
