Они были темно-красного цвета; все тело покрывала поросль жестких, похожих на перья, волос. Голова крепилась на теле шеей, такой гибкой и длинной, что напоминала шею рептилий; на голове красовался ярко-желтый клюв и гребешок более длинных волос на макушке.

Их передние лапы отчасти напоминали человеческие руки, и они ими хорошо пользовались – судя по хижинам, сложенным из камней, настолько хорошо выбранных и подогнанных друг к другу, что стояли очень прочно. Они занимались и сельским хозяйством, представленным выращиванием грибов и разведением каких-то гигантских насекомых, служивших им эквивалентом крупного скота.

Уж конечно, они были достаточно необычны, чтобы приковывать внимание – слишком сильно, как я неожиданно поняла, когда огляделась по сторонам и увидела, что Бартаре исчезла. Среди группы ее тоже нигде не было. И, пытаясь отыскать ее, я выясняла, что и Оомарк тоже пропал.

Я отошла от края выступа; моя первая вялая тревога перерастала в уверенность, что детей надо найти, и быстро. Но когда я захотела поговорить со смотрителем, или с инструктором, или даже с кем-то из других детей, то обнаружила – к растущему страху, – что то сдерживание, мешавшее мне обратиться за помощью и справиться с Бартаре там, в городе, вернулось. Я могла думать о том, что мне надо было сделать; однако сделать это было невозможно. Но, казалось, ничто не мешало мне уйти с выступа. Я вернулась по тропинке. Никто даже не голову не повернул посмотреть мне в след, или что-нибудь спросить, хотя мне очень хотелось, чтобы это случилось.

Должно быть, я обнаружила уход Бартаре и Оомарка несколько раньше, чем этого ожидала девочка, так как я все же заметила их впереди, но не по дороге на парковку флиттеров, а карабкающихся по скалам вверх и вправо. Из-за наложенного на меня сдерживания я не могла привлечь к себе внимание, поэтому все, что мне осталось, это следовать за ними.

Ясно было, что, чтобы взбираться наверх, мне нужны свободными обе руки, так что мне следовало сделать выбор между записывающим устройством и сумкой с провиантом. У последней был крепкий несущий ремень, потому я поставила записывающее устройство на землю у поворота, где собиралась свернуть за детьми. Я надеялась, это будет отметкой пройденного пути.

Еще я боялась, что то, что сдавило мои способности бить тревогу – чтобы это ни было, – не даст мне оставить и этот маленький указатель. Но нет, я смогла оставить его там. Я даже могла без помех идти за детьми.

Они уже исчезли из виду, и если я не хотела потерять их где-то среди этого нагромождения скал, нужно было спешить. Хотя я была в хорошей физической форме – благодаря воспитанию в детском доме, – но, возможно, никогда не взобралась на первый выступ, если б не суровая необходимость, потому что это оказалось намного труднее, чем выглядело снизу. Склон был ненадежным, со скользящими камнями, которые каскадом обваливались, если потерять осторожность. И я полностью сконцентрировалась на том, что было прямо передо мной.

Я добралась до вершины подъема и оглядела путь передо мной, чтобы убедиться, что еще не полностью потеряла детей. Они уже взбирались на следующий уступ. Правда, Оомарк отставал, и время от времени Бартаре останавливалась его подождать. Что она говорила, мне не было слышно, но каждый раз этого хватало, чтобы ненадолго обеспечить ему короткий прилив энергии. Я оставалась на месте, следя, как они добираются до вершины того другого холма, потому что очень сильно подозревала: увидь Бартаре, что я преследую их так близко, она предприняла бы шаги, чтобы остановить меня. Я могла следовать только в некотором отдалении, пока мы не достигли местности, рельеф которой способствовал более легкому путешествию.

Как только они оказались на гребне горы, я продолжила преследование. Затем наконец смогла глянуть вниз на длинную полоску относительно ровной территории. Правда, скалистые породы здесь были так многочисленны, а земля так неровна, – зарубки изборожденных скал, груды обдуваемых ветром обветшалых больших валунов – что ходить здесь нужно было медленно и осторожно, такое это было место.

Оомарк определенно отставал. Даже когда Бартаре разворачивалась и ждала, с похвалой ли или с критикой, он устало тащился медленным шагом. Он опустил голову, и, казалось, больше никогда не оторвет взгляда от земли под ногами. Но он не останавливался, и, наверное, Бартаре приходилось довольствоваться тем, что было.

Они пересекли открытую местность и исчезли. Мне понадобилось больше времени, чтобы повторить их путь. Добравшись до дальней стороны, я обнаружила другой откос, еще длиннее и круче. Почти прямо подо мной стояла Бартаре, опираясь спиной об эту скалистую стену. Ее руки лежали на бедрах, а голова быстро поворачивалась справа – налево, справа – налево.

Оомарк все еще спускался по стене. Потом он судорожно набрал воздуха в грудь и упал. Я обмерла, когда он не поднялся снова, а продолжил лежать у ног Бартаре. Ее нетерпение бросалось в глаза: она резко наклонилась и обеими руками схватилась за ткань его пиджака, там, где та обхватывает плечи, и потащила его, поставив сначала на колени, а потом на ноги. И хотя он снова держался на ногах, она не отпускала его, будто, если бы отпустила, он упал бы.

Обрыв представлял собой стену широкого открытого пространства, которая, может быть, когда-то была рекой, давным-давно высохшей. Хотя то тут то там среди валунов виднелись колючие кустики, здесь не было ни малейших следов лишайника или мха.

Большинство камней – темного серо-коричневого цвета. Но то здесь, то там среди них виднелись камни совершенно другого оттенка, так что они сразу бросались в глаза. Темно-красные шары не совсем правильной формы. Некоторые доходили детям до плеч. Другие можно было поднять и взять в руки. И они были разбросаны повсюду, будто какой-то гигант лениво швырнул вниз пригоршню цветных булыжников, так что они упали и вразброс покатились.

Взглянув на них один раз, начинаешь приглядываться к ним пристальнее. Кое-где они лежали близко друг к другу, а кое-где на расстоянии. Один, среднего размера, где-то не выше пояса Бартаре, располагался недалеко.

Таща за собой Оомарка, девочка подошла к этому камню и подобрала булыжник. Она ударила им по красному шару. В ответ прозвучала музыкальная нота, как звон колокольчика. Бартаре слушала, пока не смолкло и слабое эхо.

Она снова обхватила плечи Оомарка и резко, сильно его встряхнула. Я видела, как ее губы движутся, хотя не могла уловить шепота.

Но что бы она ни говорила, это действовало. Он наклонился взять кусочек камня и облокотился о булыжник, который она уже ударила, в то время как его сестра перешла к большему камню.

Она махнула рукой. Оомарк ударил по своему булыжнику, а она в это же время ударила по тому, который выбрала. Прозвучали две ноты – но они заметно различались.

Бартаре покачала головой и кивнула Оомарку. Они пошли пробовать вторую пару. Но ее не смутило то, что она сочла неудачей. Оказалось, Бартаре готова была проработать всю равнину. Когда они отошли уже довольно далеко, я тоже спустилась с обрыва.

Вся моя надежда была на то, что Бартаре так погружена в это занятие, что не увидит меня, хотя что буду делать, если попадусь – я не имела ни малейшего понятия. Только была уверена, что моей обязанностью было оставаться с детьми.

Я добиралась до дна долины, оглушаемая почти непрерывным звоном музыкальных камней. Иногда они звучали почти в унисон. А как-то раз Бартаре подала Оомарку сигнал, чтобы он попробовал еще раз. Но что бы она ни искала, ей пока не удавалось этого найти.

Они прошли уже половину этой долины, когда я последовала за ними, петляя между камнями. Я поскользнулась и выставила вперед руку, чтобы не упасть. Коснулась ладонью одного из красных шаров – и отдернула руку. Будто моя кожа и плоть на мгновение прикоснулись к горячей печи, может, не настолько горячей, чтобы обжечь, но достаточно теплой, чтобы напугать.

Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru