30
Мы меняли статус, мы переставали быть никем, конечно, это не была еще слава, но сарафанное радио работало лучше некуда, и к вечеру второго съемочного дня все знали, что у Francuzi встреча с почетным президентом Черногории. Не говоря уж о том, что мы совершили прогулку на вертолете с бесспорной звездой большого кино, а значит, ко всему, имели еще права на особое отношение со стороны «обслуживающего персонала», Марко и Джулии: bonjour, Francuzi, все ли так, как вам хотелось бы? чашечку чая? или кофе?
Рядом с именным стулом Джереми Айронса теперь стоят складные стулья для нас. Конечно, на них пока не написали наши имена, но начало положено — и хорошее начало! Нелла Бибица уже вполне серьезно обдумывает, как увеличить роль Алена, и тренер-сценарист лихорадочно дописывает-переписывает бесконечно меняющийся сценарий. Даже поведение лжеморяков, составлявших массовку, изменилось: они больше не осмеливаются беспокоить Алена, который, между прочим, выпивая с ними, не смотрел на них свысока, а вел себя как drug, — тем не менее отныне они решаются подойти к нему только за автографом. Сказав все это, наверное, нет смысла добавлять, что Джон-Мордашка теперь уже точно на грани нервного срыва, что он круглосуточно висит на телефоне и круглосуточно обрушивает на своего лондонского агента весь гнев и всю досаду. Черт знает что такое эти съемки, да чтоб его заставили еще когда-нибудь сниматься в Черногории, у этих дикарей, — нет уж, черта с два, лучше повеситься!
Звонит мой мобильник, алло-алло, более чем профессионально отзываюсь я, полностью войдя в роль личного психолога-консультанта молодого героя-любовника, на глазах вырастающего в звезду, алло, да?
В трубке голос Станы, то и дело прерываемый треском и гудками, она за минуту заваливает меня тоннами информации. Сейчас Стана на Эгейском море, в круизе со Снежаной, ведущей телевидения КГБ, и Снежаниными приятелями-дельцами, но (если я правильно поняла) с этой самой представительницей КГБ у Станы не очень-то ладится, Снежана — настоящая нимфоманка, как бы она это ни скрывала, разве такое скроешь, она же трахается с этими парнями с утра до ночи и с ночи до утра, на этой яхте только и происходит, что сплошные оргии, и Стана чувствует, что она тут ни при чем, а к тому же ее укачивает.
И к тому же она узнала из абсолютно надежных источников, что депутатка парламента точно увела у нее роль медсестры, сарафанное радио и здесь ловится, и сучке Ангелине это так не пройдет, Стана подаст в суд на сучку Ангелину, зря, что ли, она платит своему белградскому адвокату, пусть начинает процесс, сучка же ей всю дорогу только лапшу на уши вешала… В заключение Стана спрашивает, не в курсе ли я, на когда назначены съемки эпизодов со шлюхой, потому что она подумывает все-таки на эту роль согласиться. Наша подружка в полном неистовстве, и она еще некоторое время несет ерунду — например, говорит о том, как явится на съемки и все перевернет здесь вверх дном.
— Уж я-то им устрррою, костей не соберррут! — повторяет разгневанная Стана несколько раз.
Черт побери, и что ответить? Пусть даже все эти угрозы только для блезиру, я же все-таки Стану немножко знаю и представляю себе, на что она способна. Узнать, как она просила, о том, на какие дни назначены съемки эпизодов с шлюхой, я напрочь забыла — ну и бормочу в трубку, что, увы, новостей пока никаких, тут, в Будве, вообще сплошная неразбериха… Я изо всех сил стараюсь преуменьшить достоинства фильма и значение всего, что здесь происходит: одни только маленькие пустяковые роли, да-да, никакого масштаба, но обещаю — клянусь тебе, вот просто землю ем, — что, как только буду знать больше, сразу скажу.
Уф, вешаю трубку, оборачиваюсь и вижу… угадайте кого?.. Депутатку парламента, да, в форме медсестры именно депутатка парламента, ни малейшего сомнения.
Проходящий мимо Вук, который всегда в курсе всего, подтверждает подмигиванием: да-да, точно, это она.
Чуть позже является тренер-сценарист с новой версией эпизода. Он перестроил текст — так, чтобы психологически усилить роли, и значительно увеличил сцену с Аленом, тем самым возводя его в ранг актера второго плана. И тут Нелла Бибица снова заводит свою песню насчет стрижки.
— Придется подрезать тебе волосы сегодня же, это необходимо для крупных планов, да, это необходимо, говорит Алену режиссерша. — Они должны быть чуть-чуть короче, — уточняет она, видя, что артист вот-вот впадет в истерику.
Приговор обжалованию не подлежит, обсуждению тоже. Впрочем, для того, чтобы «чуть-чуть» подстричь Алена, из Рима в качестве подкрепления вызвали звезду парикмахерского дела, она причесывала Мастроянни, она стригла самого Феллини и даже Алена Делона, и она уже обсудила эту деликатную проблему с режиссершей… В общем, Ален в конце концов соглашается вверить свою шевелюру в руки римской звезды.
О согласии героя-любовника подстричься У итальянского парикмахера тут же узнает Мистер X со своей командой сербских цирюльниц, и у всей команды с ним во главе начинается острый приступ уязвленного самолюбия: вот, значит, как им здесь доверяют, вот как, значит, их здесь ценят, да их на этих съемках держат за полное дерьмо, и все, что тут делается, сплошное подтверждение того, что тут, с одной стороны, эксплуататоры, а с другой — плохо оплачиваемые эксплуатируемые… Короче, в результате острого приступа вражда между сербской и итальянской командами усиливается, в нее вмешивается сербский продюсер, который начинает орать и ссориться с итальянским продюсером из-за всей этой истории с нехваткой уважения, а на площадке поговаривают, будто он-то сам уже все бросил и свалил с фильма.
— Господи, что же с нами будет, — охает одна из сербских гримерш.
Нервы гримерши внезапно сдают, и она принимается голосить, закрыв лицо руками: да что ж это такое, сербов как будто прокляли, ничего, кроме несчастий, со времен войны, с тех пор, как их страны больше не существует. Они теперь никто, ничто и звать никак — для всех, все над ними издеваются, все их предали, начиная с собственного правительства и кончая продюсером. Ален тем временем пытается выучить новый текст с помощью тренера-сценариста, который теперь уже, видимо, сожалеет о том, что увеличил его роль, а итальянский продюсер ругается с английским.
Но тут, как и следовало ожидать, возвращается выходивший, оказывается, всего на минутку сербский продюсер, и киногруппа в полном составе делает вид, будто ничего не случилось.
— Мотор! — орет Марко в мегафон.
— Начали! — восклицает Нелла Бибица.
И съемки идут до рассвета, уже не прерываемые никакими серьезными инцидентами.
31
Когда мы возвращаемся в Будву, на часах ровно десять. Мы совершенно измотаны, как, впрочем, и должно быть после трудовой ночи. Дорога все такая же скверная, водитель-черногорец все такой же отчаянный. В микроавтобусе Мистер X всячески демонстрирует, как серьезно на нас обиделся из-за истории со стрижкой, и его поддерживает Стоян, бросая на нас полные невысказанных упреков взгляды. Ангелина тоже оказалась в их лагере, потому что ей вечером позвонила адвокат Станы и вела себя очень агрессивно, даже угрожала. Поскольку, эта адвокатша сказала, менеджер по кастингу не держит слова, она обещает данному менеджеру кучу неприятностей, ну а что адвокатша Ангелине сделает, ну, надавит на несчастного менеджера, что толку-то, если у менеджера, то есть у нее, у Ангелины, на самом деле с того дня, как начались еще даже не съемки, а только пробы, не было ни малейшей реальной возможности на этот самый кастинг повлиять…
Заходим в номер и едва успеваем скользнуть под простыню, как наши мобильники, которые мы забыли выключить, начинают на два голоса трезвонить. Всю квартиру перебудили!
— Алло, алло! — говорю я надтреснутым, ну прямо Цеца, голосом.
— Кха-кха, — откашливается в трубку Ален. — Да, а что? А? Что случилось-то? — кричит он, тараща глаза, весь растрепанный.
