— Она скоро проснется.

— Будь по-моему, я бы не дала вам спать неделю!

Говорила Клэр Хортон, явно очень рассерженная.

— Не сомневаюсь, не дали бы, — ответил низкий мужской голос, который Шейлу одновременно и раздражал, и очаровывал. — Кофе принесли?

— Сейчас муж принесет его, — сказала Клэр. — Так вести себя просто преступно, несколько часов не составили бы никакой разницы.

И снова заговорил мужчина, миролюбиво, но твердо:

— Для жены мирового судьи, миссис Хортон, вы проявляете удивительное недоверие к старшему офицеру, представителю закона. Я надеюсь, что вы не проявляете такого же неуважения к местной полиции?

Раздался резкий звук: Клэр Хортон с всхлипом втянула в себя воздух. Последовал шорох — видимо, Клэр вышла из комнаты. Этот краткий спор и слова «старший офицер, представитель закона» более, чем все остальное, заставили Шейлу проснуться и почти прийти в себя. Она открыла глаза, и на этот раз свет был мягким, со столика у кровати. Он освещал лицо очень большого мужчины, видимо того, кто только что говорил. Он буквально горой возвышался над ней. За дверью послышались дребезжание чашек и голос Клэр, негромкий, но отчетливый:

— Я не желаю, чтобы меня оскорбляли в собственном доме!

— Мисс Бернс, — проговорил большой мужчина, — вы когда-нибудь раньше видели человека, найденного вами мертвым на дороге?

До этого момента Шейла и думать забыла о мертвеце. Внезапно в ее голове возникло его лицо, лицо, которое она, совершенно точно, никогда раньше не видела.

— Нет, — кое-как пробормотала она.

— Вы уверены?

— Абсолютно, — подтвердила Шейла.

— А в Бэнфорде вы когда-нибудь раньше бывали?

— Я проезжала через него, когда путешествовала по Котсвольду, вот и все.

— Вы знаете кого-либо в Бэнфорде? — продолжал спрашивать этот мужчина. Он не сводил с нее пристального, немигающего взгляда, как бы заставляя говорить правду.

— Ни единой души, — ответила Шейла. Усталость, на несколько минут оставившая ее, наваливалась снова. — Не может быть, что вы разбудили меня, только чтобы спросить об этом?

— Да, именно так. Мне очень жаль, что вынужден был вас разбудить, но это очень и очень важно. Скажите, имя Коллис вам что-нибудь говорит? К, О, два Л, И, С — Коллис, — настойчиво повторил он.

Шейла задумалась на некоторое время, потом ответила:

— Нет. Я знаю двух человек: по имени Коллинз и по имени Колин.

— Это Коллис, — повторил он. — Почему вы ехали так поздно по этой сельской дороге?

— Судя по карте, так было короче, — объяснила она, — а Эрик… — У нее перехватило дыхание, и в первый раз она выказала нежелание говорить и замолчала. Какое право имел этот человек задавать ей подобные вопросы? Она увидела, как взгляд его синих глаз стал суров и губы осуждающе поджались. Долгую минуту они смотрели друг другу в глаза, пока наконец мужчина не смягчился немного, не став, правда, от этого менее грозным.

— Мисс Бернс, — тихо произнес он, — вы, кажется, случайно оказались замешанной в особо важное преступление. Чем быстрее вы ответите на мои вопросы, тем скорее с вас будут сняты все подозрения, и вы сможете лечь спать. Но на эти вопросы необходимо ответить.

Молчание, наступившее после этих слов, прервал Джим Хортон, проговоривший от двери враждебным тоном:

— Я принес кофе, Доулиш.

— Спасибо. Хотите кофе, мисс Бернс?

Она заколебалась. У нее появилось огромное желание заупрямиться, пойти наперекор этому человеку. Возможно, это желание подогревалось отношением Хортона, но ей очень хотелось пить и надо было что-то сделать, чтобы прояснилось в голове. Она постаралась приподняться и сесть поудобнее.

— Да, пожалуйста, черный.

В поле ее зрения появился Джим Хортон. Он поставил поднос на прикроватный столик и налил кофе. На подносе стояла только одна чашка.

Великан подождал с хорошо сдерживаемым нетерпением, пока Шейла выпила кофе, и сразу начал задавать свои вопросы, как будто перерыва не было вовсе.

— Почему вы так поздно ехали, мисс Бернс?

— Я хотела сегодня к ночи попасть в Оксфорд, — ответила она.

— Какое дело у вас в Оксфорде?

Она задержала дыхание.

— Я… я собиралась увидеться с другом.

— Что за друг?

Она разозлилась.

— Это вас совершенно не касается.

— Я с этим полностью согласен, — сказал Хортон.

Шейла яростно уставилась на великана, но постепенно выражение его лица заставило ее гнев рассеяться. У него было, как говорится, хорошее лицо, а во взгляде его васильковых глаз были прямота и искренность. Он сидел, не говоря ни слова, внимательно наблюдал за ней, а она видела Хортона рядом с ним и понимала, что тот одобряет ее позицию. Но именно великан удерживал на себе ее внимание и каким-то образом давал ей понять, что понимает ее мучения. Не было у нее для этого другого слова: именно мучения ее души и сердца.

— Нам очень поможет, а вы избавитесь от многих неприятностей, если все расскажете мне, — мягко произнес он. — Это очень личное?

— Да, очень.

— Вам будет легче говорить без мистера Хортона?

— Нет… — Она тяжело дышала.

— Я полицейский, — напомнил ей Доулиш. — Все, что вы мне расскажете абсолютно конфиденциально, таким и останется, если только не будет доказана связь с серией преступлений, которые я расследую.

— Но это не связано! — воскликнула она. — Никак не может быть связано!

— Джим, — великан повернул голову, — оставьте нас наедине на несколько минут.

— Если это то, чего хочет мисс Бернс, — напыщенно произнес Хортон. — Как вы, мисс Бернс?

— Пожалуйста, — попросила Шейла, — это не потому, что я не доверяю…

Она оборвала фразу, не зная, как выразиться поточнее, чтобы при этом не обидеть человека, который был добр к ней, но все-таки был ей чужим.

Хортон кивнул ей и вышел, бросив грубовато:

— Позовите меня, если понадоблюсь.

Значит, он не обиделся. Правда, дверь он за собой захлопнул, но это было неважно. А важной была улыбка на лице великана, игравшая в его глазах и около уголков рта. Шейла интуитивно чувствовала, что ему можно доверять. Почти сразу, даже не осознав толком почему, она стала говорить свободнее, чем с кем бы то ни было за последние недели… Что недели… Месяцы! Сначала она рассказывала невразумительно, перескакивая с одного аспекта своих взаимоотношений с Эриком на другой, но постепенно рассказ стал более логичным, развертывался плавно, и в ее памяти стали всплывать забытые или полузабытые ощущения.

— Знаю, в каком-то смысле это нехорошо, — говорила она. — Меня всегда так воспитывали, что… Но я ничего не могла поделать с тем, что чувствую, и сегодня нормы поведения другие… Сначала я не могла в это поверить, правда, не могла… Видите ли, он мне сразу сказал, что женат, и женат счастливо. В каком-то смысле это было самым ужасным… что он счастлив. Если бы его жена была стерва, все это не было бы так… У нас было несколько чудесных месяцев. Эрика перевели в Плимут, а его жена оставалась в Лондоне с детьми… Потом его снова перевели, в Оксфорд, и мы могли видеться только изредка, потому что субботы и воскресенья он должен был проводить дома, он так всегда делал. А я в течение недели должна была оставаться в Плимуте. Я могла бы продать свое дело и открыть его где-нибудь еще, но Эрик никогда не был уверен, сколько он пробудет на одном месте… Он консультант по вопросам эффективности в бизнесе… А теперь он едет в Австралию открывать там отделение своей фирмы. И… и на этот раз это не временная работа: он продал свой дом, они уезжают насовсем. Я… я поехала сегодня в Лондон, чтобы… чтобы выяснить. Я не могла поверить, когда он мне сказал об этом. Но это правда.

Она замолчала, вспоминая, как это все было, все, к чему она стремилась, всю надежду, и отчаяние, и вину, и гордость — все, что испытывала в эти последние месяцы. И еще в ней жил страх с той минуты, когда Эрик сообщил ей, что он принял должность в Австралии и собирается туда, страх, что он делает это, чтобы уехать от нее.