Они не могли сдержать смех. Тот, который был черноволос и черноглаз, противно скалился, а кудрявый блондин с ясными, светлыми глазами утирал слезы. Их рассмешило глуповатое изумление на лице официантки, ее полезшие на лоб брови и отвалившаяся челюсть. Она их не видела, но чувствовала. Светлоглазый перестал смеяться первым.
– Ладно, – сказал он дружку, – пошутили и хватит. Видишь, как ее напугали. Бедная, славная, сегодня с утра ее день не заладился, как, впрочем, вся жизнь с рождения. А ты еще добавил с этим лифчиком…
– Жрать надо меньше, – зло бросил в ответ брюнет, – вот сиськи и не будут выпрыгивать.
– Но ведь это ты расстегнул, я твои шуточки знаю. Вечно ты пакостничаешь. А правда, она хороша? Не находишь?
Черные воронки зрачков втянули волнистый силуэт женщины.
– Не нравится, – отрезал он. Ночные тени легли на худое лицо, он посмотрел на друга и мрачно произнес: – Мужа нет, детей нет, тот, которого ждет сегодня, обманет.
– А все потому, – завелся кудрявый, – что зеркала лукавят. Они показывают ей толстую и некрасивую, совсем не ее. А она – просто чудо, сейчас покажу.
Он встал, подошел вплотную к женщине и приложил ладонь к ее горячему лбу. Официантка закрыла глаза, улыбнулась, и лицо ее посветлело, расслабилось. Постояв так совсем недолго, она очнулась и увидела в ночном окне отражение рыжеволосой красавицы, на голове которой светилась разноцветными огоньками диковинная корона. И пусть это была всего лишь стоящая за спиной елка, женщине стало хорошо и весело. Она выпрямилась, качнула бедрами и легко пошла дальше сметать крошки.
Блондин радостно махнул крылом – колыхнулась юбка вокруг ее крутых бедер, взметнулись и повисли краешки скатертей и салфеток. Казалось, женщина вот-вот взлетит.
– Не поможет, – кисло усмехнулся Черный, – я ее мать вспомнил. Девчонку должны были сразу к нам забрать, никто ее тут не хотел. Родители – алкоголики. Она в семье четвертая, по пьяни сработанная. Вылезла из чрева синяя, слабая, даже кричать не могла, но ты тогда вмешался, неужели не помнишь? Кстати, она тоже в моем списке сегодня.
– Ну конечно, теперь вспомнил. Это лет тридцать назад было или побольше. Точно. В этот город нас тогда и спустили. Я тебя не забыл. Понравился ты мне. Обычно ваши несговорчивые, а ты уступил. Ведь часто между нами до драки доходит. Все никак вы не можете смириться, что жизнь сильнее смерти. Молодец, что тогда ее жить оставил. Видишь, какая хорошая выросла. Погоди, а зачем опять забирать?
– Ну что хорошего! Как не нужна была никому, так и будет. Ты у нее спроси, каково ей. Знаешь, сколько раз она меня звала?
– Тебя звала, а на меня надеялась. Ей сегодня только тридцать три стукнет – все впереди: и счастье, и горе, вся жизнь…
– Вот что меня всегда раздражает в Белых, так это их романтическая глупость, – сморщился, как от зубной боли, Черный, – ты же по первому крику знаешь, во что все выльется, кто и зачем на свет появился, ан нет – опять бредовые иллюзии, что там заметят, перепишут, вмешаются. Очень надо. Как заложено, так и будет, а мы вечно надоедаем Ему своими криками: помоги тут, помоги там.
– Миленький, мы же – Хранители! Нас зовут, мы приходим. Его руки и уши. Давай лучше решим, куда и к кому в первую очередь. А рыженькой нашей я все же сделаю маленький рождественский подарочек, не возражаешь?
– Да на здоровье, только не в коня корм. Ее хоть под принца или, как они теперь тут любят говорить, под олигарха подсунь – ничего не изменится.
– А мы попробуем, попробуем. А олигарх, он что, тоже на белом коне?
– Может и на белом, но чаще на «Мерседесе». А ты что, давно не спускался?
– Спускался, только не сюда.
– Ясно. А мне – хоть не улетай, каждый день работа.
Они парили над городом, похожим на праздничный пирог. Он был нарядным и вкусно пах свежим снегом. Узкие кривые улочки петляли, обтекая невысокие дома, и сливались в устье широкой площади. На ней стояла главная достопримечательность города – здание Городского Совета. Когда-то давно его поставили на месте полуразрушенного Храма. Почему так случилось, уже никто не помнил. Те, кто разрушал и строил, давно умерли, а их детей интересовали куда более важные вещи. Как, например, перестроить тот самый Совет, в прошлом Храм, в большой Магазин, где можно будет купить все – от бутылки кефира до «мягкого уголка».
Беленький вертел головой и восхищался изменениями, произошедшими в благосостоянии горожан. Ему нравилось, что на улицах много дорогих машин, а витрины магазинов заполнены снедью. Он видел красиво одетых женщин и толстые кошельки мужчин, ему нравилось заглядывать в окна квартир и ресторанов, за которыми ломились от еды и питья празднично накрытые столы. Черный замечал другое – как неприветливы лица горожан. Как скользят и прижимаются к домам пешеходы, стараясь не угодить под колеса никого не пропускающих машин. Как лихорадочно блестят глаза игроков и продажных женщин, сколько пьяных и злых, больных и бездомных.
Они опустились на крышу больницы. Так обычно начинался любой визит черно-белой пары. Тут их особенно ждали.
– Ты как хочешь, а я проявляться не буду, – поежившись, сказал Черный, – крылья за последнее время сильно разрослись. Под пальто уже не спрячешь, неудобно, болят, если сдавишь.
– Эх, не к добру, – поник головой Беленький, – значит, опять вам работы прибавится. Неужели война?
– Необязательно. Тут и без войны есть что делать. Назад посмотри.
Златокудрая голова обернулась вокруг оси. Ночной горизонт светился ядовитыми сполохами желто-зеленого света. Клубы дыма и огня вырывались из труб в небо.
– Химкомбинат, – прокомментировал Черный. – Хозяин тут не живет, не дурак. Его семейство давно и надежно обосновалось в чистенькой горной стране. Сегодня увидишь, кого родит молоденькая наладчица этого комбината. Даже наши выродки кошмарные – ни в какое сравнение. Но это так, экзотика. Предстоит борьба за власть. На днях, Хозяин «лыжи откинет» на горнолыжном курорте. Ему в этом помогут, а тут такое начнется! Работы будет – не соскучишься. Кстати, новый, который замочит старого Хозяина, сегодня уже кутит в этом городе, он – будущий олигарх, так что, если хочешь, можешь свою Рыжую подложить, только я бы не советовал, эти ребята – не подарок.
– А вдруг он влюбится? – мечтательно закатив глазки, спросил Беленький.
– Тьфу ты, глупость какая! Да он не умеет. Знает, что так бывает, но не получается. И потом, не в эту же корову. Он себе первых красавиц купить может.
– А наша не продается.
– Значит, не предлагали.
– А давай попробуем, – взвизгнул Беленький, невысоко взлетев от возбуждения. – Представляешь, он ей золото, брильянты, а она ему: нет, только любовь! Ничего не надо – только любовь до гроба.
Черный сочувственно посмотрел на порозовевшего от чувств дружка и покачал головой:
– Жаль мне тебя, идиота. Летел бы ты домой или еще куда подальше, нечего тебе в этом городе делать. Короче, ты проявляться собираешься или как?
– Знаешь, лучше я найду сегодня приятное тело и материализуюсь. Оно, хоть неудобно, но всегда надежнее, – заявил решительно Беленький, – люди не всегда понимают, что мы уже пришли. Неспокойные такие, суетливые, все чего-то боятся, не верят. А когда рядом сядешь медсестричкой ласковой или другом закадычным воплотишься, за руку возьмешь или там стаканчик нальешь, все сразу меняется. Я так недавно одну девчонку у вас выудил. Она на подоконнике восьмого этажа стояла, а ваш уже подлетал. Ну что мне делать, опять перья драть? Я в парнишку смазливого влез, сел на соседнем балконе и давай с ней заигрывать. Не прыгнула, а ваш покружил около да улетел ни с чем. Слушай, а я придумал! – вспорхнул Беленький и от радости просиял, как ночная звезда. – Я назад в ресторанчик слетаю, понравилась мне Рыжая, в нее и нырну. Теплая она, большая и добрая. Настоящий ангел. Вот мы сегодня вместе и поработаем.
