Марфуша приготовила кувшин для умывания. Соня же не прореагировала и продолжала метаться в праведном гневе.

Наконец горничная утомилась выслушивать излияния юной фурии:

– Софья Николаевна, вы так к завтраку опоздаете. Агриппина Леонидовна будут очень недовольны…

Упоминание о маменьке несколько умерили гнев Сонечки, она соблаговолила умыться, причесаться и надеть простое домашнее платье.

– Ох, барышня, как вы там на балу-то? – сокрушалась Марфуша.

– А что такое?

– Уж больно декольте на платье открытое, как бы вы не зазябли в такой-то холод!

Сонечка передёрнула плечиками: не замёрзнет! – в мазурках, польках, вальсах, кадрилях некогда об этом и думать!

После утреннего туалета Соня спустилась к завтраку в гостиную. Всё семейство Бироевых уже было в сборе.

– Соня, прошу тебя, голубушка, больше не опаздывай, – пожурила её маменька.

Елизавета та и вовсе уставилась на младшую сестру с победоносным видом, словно говоря: на балу тебя ждёт неприятный сюрприз!

Соня прекрасно понимала, что мстительная сестрица может придумать что угодно дома, но чтобы при людях, да ещё на балу – ей было сомнительно. Поэтому, она преспокойно приступила к утренней трапезе.

– Девочки, – начал Николай Дмитриевич. – Ровно в полдень мы выезжаем, до имения графини – не менее двух часов по такой-то заснеженной дороге. По всей видимости, от кареты придётся отказаться: поедем на санях.

Соня обрадовалась: она любила созерцать пейзажи, сидя в санях, под тёплым пледом. Лиза же фыркнула. Отец семейства ни коим образом не отреагировал на недовольство старшей дочери.

– Одевайтесь теплее, лучше всего – лисьи шубы, – подытожила маменька.

Елизавета опять изобразила на лице кислую мину, она страсть как не любила шубы, ей казалось, что она в них похожа на купчиху и это весьма претило её нездоровому самолюбию.

Наконец к полудню барышни были готовы: Соня в своём нежно-персиковом наряде и коралловом ожерелье выглядела безупречно; старшая же, Елизавета, в платье бледно– лимонного цвета с маменькиным жемчужным гарнитуром, также была хороша, особенно для тех, кто не ведал о её скверном характере.

Личный парикмахер Агриппины Леонидовны, из крепостных, постарался нынче на славу: причёски барышень смотрелись прелестно, а ловко вплетенные искусственные цветы придавали их миловидным лицам особенную свежесть молодости.

Агриппина Леонидовна придирчивым взглядом окинула дочерей, и не найдя в их внешнем виде ни малейшего изъяна, осталась весьма довольна.

– Думаю без мужей, вы не останетесь! – констатировала она. Особенно барыня была уверена в успехе Сонечки.

Горничные принесли лисьи шубы, тёплые шляпки, подбитые беличьим мехом и шерстяные шали.

Наконец все оделись и вышли во внутренний двор, где стояли сани. Девочки сели рядом, их родители – напротив. Кучер заботливо накрыл тёплыми пледами ноги своих господ, откинул меховой верх, словно у пролётки; взобрался на козлы, хлестнул кнутом тройку отменных орловских рысаков, застоявшихся на морозе, – сани тронулись.

Мороз стоял отменный, под полозьями саней трещал наст. Соня укуталась в шерстяную шаль, её щёки зарделись и начали пощипывать. Елизавета же подняла воротник шубы, уткнувшись в него носом, не желая ни с кем разговаривать. Прочем, сие обстоятельство никого и не удручало.

«Я увижу его… Он, как всегда, будет в форме… А может быть, – во фраке. Я никогда не видела Сергея во фраке, не сомневаюсь, что он будет великолепен. Он непременно пригласит меня танцевать: иначе просто не может быть! Если конечно Лизка-злыдня что-нибудь не подстроит… Не думаю, что она сможет это сделать в чужом доме…» – мысли Сонечки путались, она убаюканная поскрипыванием полозьев о снег, задремала. Ей даже приснился сон, словно она кружиться в венском вальсе с Серёжей и вот он смотри на неё, улыбается, и…о ужас! – на его правом глазу – чёрная повязка!

Неожиданно Соня проснулась. Лиза, заметившая, сто сестра задремала, тотчас съехидничала:

– Что с одноглазым кадриль выплясывала?

Соня вздрогнула, почувствовав в словах сестрицы недоброе.

Дом графини Преображенской поразил Бироевых своим размахом и роскошью, так что у Николая Дмитриевича сразу же улетучились последние сомнения по поводу принятого приглашения.

Имение Преображенское, разбитое на берегу живописного старинного пруда, занимало обширные земли. За кованой оградой виднелись постройки: барский трёхэтажный дом, выполненный в строгом классическом стиле; домовая церковь, рядом с ней – дом настоятеля, далее же – центральное строение усадьбы, двухэтажный дом для приёма гостей с видом на пруд и парк, где по обыкновению графиня устраивала различные празднества, в том числе и балы.

На въезде в усадьбу, через распахнутые кованые ворота, что ведут во внутренний двор имения, уже толпилась вереница всевозможных саней и карет. Сонечка выглянула из-под откидного верха, стараясь разглядеть в этом скоплении Сергея, но, увы, безуспешно.

Наконец сани Бироевых достигли парадной: Николай Дмитриевич огляделся и сделал знак лакеям. Один из них тот час, проявляя проворность и отменную вышколенность, которой бы позавидовали бы лучшие дома английских лордов и французских аристократов, помогли семейству выйти из саней.

Лакей распахнул перед Бироевыми тяжёлую массивную дверь, к ним поспешила горничная и приняла шубы и шляпки.

В доме для гостей было тепло, даже жарко: камины, располагавшиеся на каждом этаже, топились вовсю. Девушки придирчиво посмотрели на себя в зеркало и направились вслед за родителями и другими гостями на второй этаж, где находился танцевальный зал.

Зал был огромным, отполированный, начищенный мастикой паркетный пол блестел так, что на него гости ступали с опаской, боясь поскользнуться, но как выяснилось, – напрасно.

Оркестровый балкон, достаточно большой, что вмещал свободно, по-крайней мере, полтора десятка музыкантов утопал в цветах, расточающих дивный аромат. Около стен стояли столики со множеством напитков и закусок в новомодном стиле шведского стола – подходишь и берёшь, что тебе по душе.

Гостей собралось предостаточно. Николай Дмитриевич не без удовольствия поздоровался со знакомым семейством, представив свою супругу и дочерей. Соня и Лиза мило улыбнулись – и только, ведь их заботило совершенно другое, нежели пустая болтовня с такими же барышнями навыдане, как и они сами.

Молодые люди, от восемнадцати до двадцати пяти лет, а также некоторые зрелые мужи, которым было явно под тридцать, не без удовольствия разглядывали пребывающих гостей, в особенности юных барышень.

Соня постоянно высматривала поручика, но, безуспешно. Она даже не заметила, что находится под пристальными взглядами кавалеров, явно обсуждающих её и одобрительно кивая.

Соня же, как благовоспитанная барышня, сделала вид, что не замечает этого, но всё же придала лицу благожелательное выражение.

Елизавета же и вовсе исчезла. Впрочем, чету Бироевых, это не обеспокоило.

Неожиданно к Николаю Дмитриевичу подошёл некий молодой человек, весьма приятной наружности, представился как Романовский Владимир Викторович и испросил отеческого разрешения поухаживать за Сонечкой.

Николай Дмитриевич был наслышан о семействе Романовских, он прекрасно знал, что оно поднялось в своё время на военных поставках минувшей войны 1812 года, и считалось одним из самых состоятельных в Москве. Разумеется, господин Бироев, не преминул представить своего нового знакомого Владимира Викторовича, любимице – Софье Николаевне.

Соня и Владимир обменялись светскими любезностями, и вскоре появилась хозяйка дома. Графиня Преображенская, несмотря на свой зрелый возраст, выглядела великолепно. Это отметили не только мужчины своим непредвзятым взглядом, но женщины и даже юные барышни.

Графиня поблагодарила гостей, что те не побоялись январского мороза и приняли приглашение, прибыв на бал. Грянула музыка, по традиции бал открывался венским вальсом. Графиня и её кавалер, некто красавец-майор Драгунского полка, закружились, скользя по блестящему паркетному полу, словно воспаряя над ним.