— Да, спеси у тебя более, чем достаточно, — сухо согласилась Эмили.

Перри пожал плечами.

— Что ж, я все тебе расскажу про этот обед, только обещай ничего не говорить ни Илзи, ни Тедди. Я не желаю, чтобы они смеялись надо мной. Пришел я на Куинн-стрит вовремя... я не забыл ничего из того, что ты говорила насчет ботинок, и галстука, и ногтей, и носового платка, так что снаружи я был в полном порядке. Но, когда я добрался до дома, начались мои беды. Дом такой большой и великолепный, что я почувствовал себя как-то не очень... не то чтоб сдрейфил... я тогда еще не струхнул... но только вроде как был готов в любую минуту подскочить... как чужая кошка, когда ее пытаются погладить. Я нажал кнопку звонка. Она, конечно же, застряла, и звонок продолжал надрываться как сумасшедший. Я слышал, какой трезвон идет по всей громадной передней, и думал: «Наверняка, они решат, что у меня не хватает ума отпустить кнопку, прежде чем кто-нибудь выйдет к двери», — и это меня жутко смутило. Еще пуще смутила меня горничная. Я не знал, должен я пожать ей руку или нет.

— Что ты, Перри!

— Ну да, не знал. Я еще никогда не заходил в дома, где были бы такие горничные, как эта — вся разряженная, в чепчике и вычурном передничке. Я почувствовал себя не в своей тарелке.

— Неужели ты пожал ей руку?

— Нет.

Эмили вздохнула с облегчением.

— Она просто подержала дверь открытой, и я вошел. Я не знал, что делать дальше. Думаю, так и стоял бы там как вкопанный, но тут в холл вышел сам мистер Харди. Вот он, действительно, пожал мне руку и показал, куда девать... то есть куда повесить... шляпу и пальто, а потом повел меня в гостиную, чтобы представить своей жене. Пол был скользкий как лед... и, когда я ступил на коврик перед дверью гостиной, этот коврик так и поехал у меня под ногами... ну, и я полетел, и проехал по полу вперед ногами прямо к миссис Харди. Лежал я при этом на спине, а вот если бы на животе, то это было бы самое что ни на есть натуральное восточное приветствие, правда?

Эмили не смогла удержаться от смеха.

— Ох, Перри!

— Но, Эмили, это ей-же-ей была не моя вина. Никакие на свете этикеты не могли этого предотвратить. Конечно, я чувствовал себя как дурак, но встал и засмеялся. Остальные не смеялись. Они все славные люди. Миссис Харди осталась совершенно невозмутима... и выразила надежду, что я не пострадал, а доктор Харди сказал, что он сам не раз поскальзывался в доме, с тех пор как они отказались от добрых старых ковров и предпочли им половики и голый паркет. Я был так перепуган, что боялся двинуться с места, и тут же сел в ближайшее кресло, а в нем уже сидела собачонка — китайский мопс миссис Харди. О нет, я не задавил эту собачонку насмерть; я перепугался куда больше, чем она. Когда я наконец перебрался в другое кресло, пот градом катился у меня с лица. Тут как раз вошли другие гости, так что все вроде как отвлеклись от меня, и я смог малость оглядеться. Мне казалось, что у меня примерно десять пар рук и ног. И ботинки у меня были слишком большие и грубые. Затем я заметил, что сунул руки в карманы и насвистываю.

— О Перри... — начала Эмили, но оборвала фразу. Какой смысл что-то говорить?

— Я знал, что это неприлично, и потому перестал свистеть и вынул руки из карманов... но тут же начал грызть ногти. В конце концов я сунул руки под себя и сел на них. Ноги я поджал под кресло и сидел так, пока нас не пригласили в столовую... сидел так крепко, что, когда в комнату вошла, переваливаясь как утица, толстая старая леди и все остальные ребята вскочили на ноги, я не встал... решил, что это вроде как ни к чему: вокруг было полно свободных стульев. Но потом мне пришло в голову, что это, наверное, какой-то выверт этикета и мне тоже надо было встать. Надо было?

— Разумеется, — сказала Эмили устало. — Разве ты не помнишь, как Илзи бранила тебя за это самое?

— Ох, забыл я... Илзи вечно меня чихвостит. Но век живи, век учись. Впредь уж не забуду, ручаюсь. Там были еще три или четыре малых — новый учитель французского и парочка банкиров — и несколько дам. Вышел я, уже не растянувшись на полу, и очутился на стуле между мисс Харди и толстой леди, о которой говорил. Я только взглянул на стол.... и вот тогда-то, Эмили, я узнал, что значит настоящий страх. Прежде я и не знал, что это такое — ей-богу, не знал. Ужасное чувство. Я по-настоящему струсил. Раньше я думал, что у вас в Молодом Месяце, когда приходят гости, всё по последнему слову светского шика, но такого, как за этим столом, я в жизни не видел — все такое сверкающее и блестящее, а уж вилок, и ложек, и всего прочего у каждого прибора столько, что хватит на всех, кто сел за стол. Возле моего прибора еще лежал кусок хлеба, завернутый в салфетку, и он вывалился и полетел на пол. Я почувствовал, что у меня по лицу и шее разливается краска. Или, как ты выражаешься, румянец смущения. Я никогда прежде не краснел, сколько себя помню. Я не знал, следует ли мне встать и поднять его или нет. Затем горничная принесла мне другой такой же. Я пользовался не той ложкой для супа, какой надо было, но очень старался не забыть все, что твоя тетя Лора говорила насчет того, как правильно есть суп. Первые несколько ложек прошли неплохо... а потом я заинтересовался словами одного малого за столом... и принялся заглатывать.

— Неужели ты и тарелку наклонил, чтобы вычерпать последнюю ложку? — спросила Эмили в ужасе.

— Нет, я как раз собирался ее наклонить, когда вспомнил, что это неприлично. Хотя было ужасно жалко оставлять эту последнюю ложку. Суп был ужасно вкусный, а я хотел есть. А вот эта славная старая дама рядом со мной свою тарелку наклонила и последнюю ложку вычерпала! С мясом и овощами дело у меня пошло неплохо, если не считать одного... Я подцепил кучу мяса и картош... картофеля на мою вилку и как раз нес ее ко рту, когда заметил, что миссис Харди смотрит на меня, и вспомнил, что мне не следовало наваливать столько на вилку... и я вздрогнул... и все это свалилось на мою салфетку. Я не знал, будет ли это по правилам этикета, если я сниму все это с салфетки и положу обратно в мою тарелку, так что решил оставить как есть. Пудинг был что надо... только я ел его ложкой... той, которой ел суп... а все остальные вилками. Но все равно мне было ужасно вкусно, и я насчет этих ложек-вилок не особенно задумывался. Вы в Молодом Месяце всегда едите пудинг только ложками.

— Но почему ты не смотрел, как едят остальные, и не брал с них пример?

— Слишком был растерян. Но я вот что скажу... при всем их шике, еда была ничуть не лучше, чем у вас в Молодом Месяце... нет, даже не такая хорошая — ни в коем разе. Твоя тетя Элизабет готовит так, что запросто очко даст вперед всем кушаньям Харди... да и на тарелку они накладывают столько, что человеку еле-еле хватает! Когда обед кончился, мы вернулись в парадную гостиную... у них она называется приемной... и дела у меня пошли уже не так плохо. Ничего из ряда вон выходящего я не совершил — только опрокинул книжный шкаф.

— Перри!

— Да он был такой хлипкий. Я прислонился к нему, когда говорил с мистером Харди, и прислонился, должно быть, слишком крепко, так как этот чертов шкаф опрокинулся. Но то, что пришлось поднять его и поставить книги на место, похоже, помогло мне сделаться раскованнее, и после этого я уже не был таким косноязычным. Дальше тоже все у меня шло неплохо... только иногда вырывалось жаргонное словечко. Честное слово, я пожалел, что не последовал твоему совету и не отучился от жаргона давным-давно. Один раз толстая старая леди согласилась с чем-то, что я сказал — у нее есть не только три подбородка, но и здравый смысл, — и я так обрадовался ее поддержке, что от восторга выпалил: «Молодчага!» И еще думаю, я немного хвастался. Неужели я слишком много хвастаюсь, Эмили?

Этот вопрос никогда прежде не вставал перед Перри.

— Да, — ответила Эмили искренне, — и это очень плохая манера.

— Ну, потом мне стало вроде как стыдно. Я думаю, мне еще ужасно многому надо научиться, Эмили Я собираюсь купить себе книжку по этикету и заучить ее наизусть. Я не хотел бы пережить такой вечер еще раз. Но под конец все стало совсем неплохо. Джим Харди увел меня в свою берлогу, и мы сыграли в шашки. Я разбил его в пух и прах. С моим шашечным этикетом все в порядке, можешь не сомневаться. А миссис Харди сказала, что моя речь на дебатах была лучшей из всех, какие она когда- либо слышала от мальчика моего возраста, и захотела узнать, кем я собираюсь стать. Она отличная тетечка и здорово умеет создать светскую атмосферу. Это одна из причин, почему я хочу, чтобы ты, Эмили, когда придет время, вышла за меня: мне нужна жена с мозгами.