Командир решил атаковать цель на отходе, атаковать кормовыми аппаратами. Конечно, так как их всего два, вероятность попадания уменьшалась. Но командир был уверен не только в правильности своего маневрирования, но и в точности расчетов старпома и в опытности торпедистов кормового отсека.
Тем временем, и это было счастье, с мощным гулом мимо проскочил эсминец. Не заметив низко сидящую в волнах лодку, он на полном ходу помчался в хвост конвоя. И как вовремя это произошло! Спустя несколько секунд, наклонившись над визирной линейкой и увидев в прорезь прицела медленно наползающий силуэт корабля, командир коротко выдохнул:
— Аппараты, пли!
Привычно глянул на часы: 02.50…
Легкий, чуть заметный толчок известил: торпеда вышла! Через четырнадцать секунд — второй.
— Вперед полный!
Торопливо отстукивая свое, летели секунды. Вот промчалось тридцать, пятьдесят. Взрывов все еще нет. Пролетела минута, полторы…
— Ну, старпом, промазали мы! — в сердцах бросил Маринеско. И тут, расколов огненной полосой тьму ночи, громыхнул взрыв. Огромный столб пламени взметнулся в районе мостика корабля. Секунды спустя точно такой же огненный столб взвихрился возле второй дымовой трубы. Высоко в небо взлетели раскаленные обломки и рваные куски металла. И вслед за этим над кораблем взвился огромный шар черного дыма, затем сплошная стена пламени охватила все судно.
Одну минуту, две, три бушевало огненное облако, жадно пожирающее деревянные детали корпуса и надстроек, стремительно слизывающее краску с бортов судна, а корабли охранения, будто их охватило оцепенение, продолжали идти прежним курсом. Потом наконец разом развернулись в разные стороны и только после этого бросились к горящему судну. Но тут неожиданно раздался троекратный оглушительный грохот. Во все стороны от торпедированного судна, словно от гигантского костра, брызнули искры.
— О-о, — удивились подводники, — две торпеды, а взрывов пять?!
Три гидравлических удара обрушились на лодку — видимо, на корабле взорвались котлы или же сдетонировал боезапас. Мгновенно зарево, охватившее судно, исчезло. Зато разом вспыхнуло несколько прожекторных лучей.
Со всех сторон, включив прожекторы, к тонущему судну бросились корабли дозора и дальнего охранения. Над морем повисли гирлянды осветительных ракет. Сухо залаяли автоматические пушки. Однако трассы их шли в разные стороны. Вероятно, на кораблях не знали и не понимали, откуда пришла смерть.
Совершив хитроумный послезалповый маневр, «тринадцатая» на полном ходу оторвалась от дозорных кораблей и незадачливого охранения, так и не обнаруживших ее. А потом, уйдя в темную часть горизонта, спустя почти четыре часа «тринадцатая» ушла на глубину и легла на грунт.
В историческом журнале лодки появилась новая запись: «10 февраля на фарватере в районе Устки в 2 часа 50 минут потоплен военный транспорт водоизмещением 15 тысяч тонн».
Да, это оказался не вспомогательный крейсер типа «Эмден», как поначалу сообщала радиограмма штаба флота, а военный транспорт «Генерал фон Штойбен». Тот самый «Генерал фон Штойбен», который был построен в 1922 году как туристское судно и считался по тем временам одним из самых больших и современных пароходов. Водоизмещение судна было 14 660 тонн, длина — 168 метров, ширина — 20, скорость хода — 16 узлов, экипаж — 356 человек. Комфортабельные каюты парохода рассчитаны были на 1100 пассажиров. Правда, история поведала о том, что при репатриации немецких поселенцев из Латвии в 1937 году, например, во время одного из рейсов он взял на борт 2042 пассажира из Риги.
Оказалось, что и это не рекорд. 1945 год заставил принять на борт уже 3600 человек — личный состав танковой дивизии, перебрасываемой для усиления обороны Берлина. Только теперь путешествие их закончилось смертной морской купелью. Охранявшие его миноносцы и подоспевшие корабли дозора сумели спасти только около 300 человек…
Надо отдать должное штурману: когда он подтвердил, что обнаружен крейсер типа «Эмден», он не так уж грубо ошибся, сбитый с толку штабной радиограммой. Силуэт «Штойбена» на самом деле поразительно напоминал силуэт крейсера. Тем более что на Балтике такой корабль был всего-навсего один. Не ошибиться было трудно.
Как бы то ни было, потопление «Генерала фон Штойбена» оказалось еще одним ощутительнейшим ударом подводной лодки «С-13», которую вел в атаку мужественный и тактически высокограмотный командир.
Любопытнейшее свидетельство о микроклимате в экипаже (как сказали бы нынче), о мире чувств и переживаний команды подводной лодки на заключительном этапе войны нашел я в предоставленных мне записях радиста «С-13» матроса Михаила Коробейника. Написанные бесхитростно, простым языком, не склонным ко всякого рода реверансам и экивокам, они сказали мне, побывавшему, как говорят, в «шкуре» подводника, о жизни, быте, мыслях и переживаниях моряков куда больше, чем тома заумных «научных» рассуждений, в которых подчас и суть теряется, и душа исчезает.
Однако обратимся к дневнику. «Новый, 1945 год встречали на финском пароходике „Полярная звезда“, где жили мы в каютах с 27 декабря. Сначала посмотрели артиллерийский салют, послушали звон церковных колоколов, потом выпили за Новый год, за счастье родных и близких. В таком виде сошел на берег вместе с В. Ревякиным и А. Припутнем. По глупости Алексей попал в полицейское управление. Вызванному туда комдиву он признался, что был в городе не один. Словом, все мы оказались на гауптвахте. Лишь 6 января в связи с подготовкой лодки к новому боевому походу возвратились с „губы“. А тут ходят тревожные слухи то о расформировании экипажа, то об очередном боевом походе. С нетерпением ждем приказа о выходе в море, чтобы оправдать себя за проступки, добиться снова уважения командования. Обидно: десять дней назад за предыдущий боевой поход быть награжденным (кстати, М. Коробейнику за тот поход вручили истинно морскую медаль — медаль Ушакова. — В. Г.), а сегодня получить строгий выговор с предупреждением от комсомольской организации. Словом, утеряно доверие товарищей, знавших меня умелым и дисциплинированным моряком. Надо во что бы то ни стало доказать, что случившееся — случайность…»
Итак, чувства горечи, обиды, разочарования матросов. Подобное, не будем скрывать, испытывал и командир лодки Александр Иванович Маринеско, — мягко говоря, «задержавшийся в гостях» у хозяйки финской гостиницы-ресторана после встречи Нового года. Вольность, допущенная командиром, справедливо бросила тень на его доброе имя.
Так возникло парадоксальное явление: еще вчера в октябрьско-ноябрьском боевом походе героически проявившие себя в море командир и некоторые члены экипажа оказались как бы опальными, так как были повинны в прегрешениях, в нарушении воинской дисциплины. Что было, то было!
Можно без преувеличения сказать: весь экипаж подлодки ждал выхода в боевой поход как возможности реабилитировать свой коллектив делом. Каждый мечтал о больших и звучных победах, которые сразу доказали бы, что моряки «тринадцатой» случайно допустили эту горькую оплошность, споткнулись «на ровном месте».
Психологически можно понять сложившуюся ситуацию. Естественно, человек имеет свои пределы выдержки и стойкости: человек есть человек, — живое существо, не механизм. Недаром даже такой строгий в вопросах дисциплины, субординации и нравственности человек, как начальник Главного политического управления Военно-Морского Флота армейский комиссар 2-го ранга Иван Васильевич Рогов, уже в самом начале войны на совещании политработников заявил: «Снимите с людей, ежечасно глядящих в глаза смерти, лишнюю опеку. Дайте вернувшемуся из похода командиру встряхнуться, пусть он погуляет в свое удовольствие, он этого заслужил. Не шпыняйте его, а лучше создайте ему для этого условия…»
«Иван Грозный», как звали Рогова моряки, прекрасно понимал психологическое состояние людей в условиях боя, особенно же в условиях боя подводного, когда особую трудность составляет неопределенность положения. Невыносимо тяжело из-за невозможности своими глазами посмотреть на опасность, сориентироваться и что-то предпринять. А больше того — из-за невозможности дать сдачи, когда тебя засыпают глубинками или по борту скребут минрепы минного заграждения. Все это до предела напрягает нервы, ведет к психологическим стрессам, а порой и к нервным срывам.
