Подводная лодка на минимально возможном ходу маневрировала, послушно воле командира выбирая безопасную позицию. Вот и сейчас она направилась вроде бы навстречу гибели — туда, где только что грохнули взрывы. Но в этом был тонкий и точный командирский расчет: там, где глубинные бомбы взбулгачили море, поставив стену воздушных пузырей, «асдики» фашистов слепы и глухи. Они не обнаружат подлодку, пока море не успокоится. Поэтому «тринадцатая» может смело идти сквозь эту «стенку». Причем туда, где ее не будут искать, а если и обнаружат — не будут бомбить. Идти к месту, где затонул «Густлоф» и где еще плавают, ожидая спасения, сотни пассажиров…

Гребные электродвигатели подводной лодки давали самое малое число оборотов — лишь бы она только слушалась рулей и была бы не слышна. Это сбивало фашистских акустиков с толку. Конечно, глубина, а она была очень малой — всего 45 метров, не позволяла делать резкие маневры. Ведь лодка имеет длину 78 метров, глубина же чуть не вдвое меньшая. Попробуй боцман чуть ошибиться, круче переложить горизонтальные рули. Дно рядышком — все может кончиться плохо. К тому же уходить ближе к грунту просто нельзя, потому что в этом районе вполне возможны донные мины. И в то же время, если подвсплыть на 10–15 метров, можно угодить под таран любого из преследующих кораблей. Такой вот расклад.

Рядом с командиром — предельно внимательный инженер-механик лодки Яков Спиридонович Коваленко. Он напряженно следит за показаниями приборов, выслушивает доклады специалистов, распоряжается электриками и трюмными, тут же предлагая командиру возможные варианты решений. Как никто другой, Александр Иванович понимает, что в такой сложной обстановке главное — собранность, точность решений, умение найти самый оптимальный вариант. Без хороших помощников-специалистов это невозможно.

Взрывы глубинок грохочут то совсем рядом, то подальше, то совсем в другом месте — мечутся фашистские сторожевики, то и дело теряют лодку. Да и где найти, если командир успел уже вывести «тринадцатую» из самого опасного положения, когда она была прижата тонущим лайнером к береговой черте, а с флангов подоспели вражеские корабли охранения. Это была настоящая ловушка! Теперь-то несколько легче: простор для уклонения. Кто-то из рулевых-сигнальщиков, раскрыв уже четвертую коробку, выкладывает спички, ведя подсчет. Давно уже перевалило за сотню, вот-вот вторая будет. А трюмный старшина Поспелов исчеркал черточками весь кожух воздухопровода — более двухсот! Вот сколько глубинок грохнуло то вблизи, то вдали от «тринадцатой». Неистовствуют фашистские противолодочники!

Тем временем на помощь лайнеру, и это обнаружил гидроакустик Шнапцев, подоспели тяжелый крейсер и несколько миноносцев. Как потом выяснилось (после возвращения «тринадцатой» из боевого похода), это был тяжелый крейсер «Адмирал Хиппер» со своим охранением. Теперь-то создалось безвыходное, казалось, положение! Но не тут-то было. Снова командир направил лодку туда, где лежал затонувший лайнер. Во-первых, потому, что у него масса металла побольше и на его фоне «тринадцатая» затеряется. А кроме того, у Маринеско был психологический расчет: там, где барахтаются еще не выловленные пассажиры «Густлофа», фашисты бомбить не будут! А уж спрятавшись от сторожевиков да отдышавшись и осмотревшись, можно вырваться поглубже…

Только и у гитлеровцев были неплохие специалисты. Сумели все-таки опять обнаружить лодку. Снова настигли. Снова засыпали бомбами. Полетели осколки взорвавшихся ламп и плафонов, погасло освещение, выскочили предохранители из гнезд. Хорошо, что начеку, наготове были подводники. Знали, наверняка знали, что может случиться при бомбежке, — уже не раз попадали под нее. Быстро устранили повреждения.

Тем временем командир исхитрился опять развернуть лодку и направить туда, где лежал лайнер…

«Такая карусель продолжалась более четырех часов, — рассказывал мне позднее сигнальщик Виноградов. — Свыше двухсот сорока глубинок сбросили фашисты на „тринадцатую“, да без толку…»

Взбулгаченные взрывами, перемешанные с поднятым с морского дна илом волны окрасились в буро-желтый цвет на площади в несколько квадратных километров. Десятки тонн тротила сгорели, не причинив лодке большого вреда. А ведь одной-двух глубинок за глаза хватило бы, чтобы уничтожить ее, если бы точнее, метче были гитлеровские противолодочники. Но не вышло у них, не получилось!

В состязании с опытом, навыками и знаниями гитлеровских командиров и специалистов дерзкая мысль Александра Ивановича, мастерство его подчиненных оказались более весомыми.

Так оно и должно было быть: шла борьба, ставка в которой — жизнь или смерть. Это понимал каждый. Подводники, находившиеся в несравненно более невыгодном и опасном положении, отдавали без остатка все накопленные за годы войны мастерство, силу и выучку, мужество и волю, проявляли хитрость и изворотливость. Они боролись за свою жизнь. Потому и выиграли в этой жестокой неравной схватке!

Их немыслимый по опасности и тяжести труд нашел отражение в сухих, лаконичных строках, отметивших в журнале боевых действий за 30 января 1945 года следующее:

Сколько же скрыто за этими сухими строками! Огромный физический труд, страшная нервная перегрузка, максимальное напряжение ума.

«Вспоминая эту дерзкую атаку, — писал впоследствии инженер-механик лодки Я. С. Коваленко, — часто думаю, каким же хладнокровием и спокойствием, железной выдержкой и находчивостью, умением быстро ориентироваться в сложной обстановке должен обладать командир, чтобы достигнуть победы в борьбе с сильным врагом. Благодаря тому, что этими качествами в достаточной степени обладал Александр Иванович Маринеско, нам удалось нанести противнику ошеломляющий удар в сложнейшей обстановке и уйти почти без повреждений».

Что и говорить, далеко не каждый боевой поход можно приравнять к этому, январско-февральскому, по насыщенности психологического воздействия, пережитого каждым членом экипажа подводной лодки.

Моряки еще не знали, ради какой победы перенесли такие испытания. Знали одно: торпедировали крупное судно, лайнер. И не представляли себе, какой же переполох вызвало это событие в гитлеровских верхах. Правда, не только мы, но и далеко не все немцы знали, что же произошло.

Немецкие историки в одних работах намеками, в других вполне открытым текстом сообщали позднее, что произошло в тот день в Берлине.

… На шестнадцатиметровой глубине под зданием имперской канцелярии в одном из отсеков железобетонного бункера шло очередное совещание гитлеровской ставки. Фюрер был вне себя: обстановка в многочисленных «котлах», в войсках, прижатых к побережью Балтийского моря, становилась отчаянной. Было очевидно, что настала пора эвакуировать остатки 28-го армейского корпуса из-под Мемеля, так же как и ряд частей группы армий «Центр» генерал-полковника Рейнгардта в Земландии, группы армий «Север» генерал-полковника Рендулича в Курляндии. Да и в группе армий «Висла», подчиненной непосредственно рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру, назревала чреватая бедой обстановка. Они обороняли второй после Берлина по важности район рейха — район Данцигской бухты, — и трогать их не следовало бы. Однако положение Берлина было угрожающим. Необходимо было стянуть все наличные силы к Берлину, чтобы усилить сопротивление, чтобы задержать Красную Армию, пока фюрер сговорится с Западом.