Его интерес к общественным проблемам, отличная память, увлечения и фантазии, склонность к обобщениям не были лишены некоторой наивности, проявления которой мы находим и у его сына. Они не «объясняют» творчество писателя, но характеризуют его отношение к окружающему миру и его самого как человека.
Как уже упоминалось, настоящая фамилия Бернара Франсуа была Бальса, но он посчитал более звучным название одной из деревень в его родных местах — Бальзак, а после Революции скромно прибавил к своей новой фамилии частицу «де». Сын его в посвятительных надписях гордо употреблял её и даже претендовал на принадлежность к дворянскому роду Бальзак д'Энтраг, к тому времени уже угасшему Впрочем, в парижских салонах никто никогда не обманывался насчёт дворянского происхождения Оноре де Бальзака.
Этот переход от Бальса к Бальзаку, а потом к де Бальзаку оставил по себе заметный след. Перечитаем первые страницы «Евгении Гранде»:
«Со времени его назначения председателем суда первой инстанции в Сомюре этот молодой человек добавил к фамилии Крюшо слова “де Бонфон” и вёл дело к тому, чтобы де Бонфон возобладал над Крюшо. Ради этого он подписывался “К. де Бонфон”. Мало осведомлённый проситель, который при посещении имел неосторожность назвать его господином Крюшо, очень скоро убеждался в своём промахе». Таковы французы: гордясь тем, что они совершили Революцию, они упрямо мечтают себя облагородить. Но, возможно, это ещё один из способов добиться равноправия…
Лора Сюрвиль в своих мемуарах о госпоже де Бальзак пишет довольно уклончиво. Эта очаровательная и кокетливая юная особа, которая, очевидно, быстро покорила сердце пятидесятилетнего мужчины, кажется, без особой охоты входила в роль матери. Оноре и его сестры почти не знали простых радостей семейного очага. Даже вернувшись от кормилицы, они жили между родителями, больше озабоченными своими светскими и служебными делами, нежели общением с детьми. Госпожа (де) Бальзак была с ними требовательна и строга. Её приступы веселья и нежности были такими же неожиданными, как проливные дожди, и так же внезапно прекращались.
Более того, в 1807 году, когда Оноре было восемь лет, произошло событие, оставившее в его жизни глубокий след. Его отослали в пансион коллежа ораторийцев в Вандоме, где он пробыл до 1813 года. В том же 1807 году его мать родила сына Анри. С этим связана одна семейная тайна Бальзаков, которая позднее стала секретом Полишинеля, но Оноре уже тогда о чём-то догадывался и что-то подозревал. Анри был сыном не Бернара Франсуа Бальзака, а одного друга семьи, жившего поблизости в собственной усадьбе, некоего де Маргона.
Сам Бернар Франсуа по этому поводу не питал никаких иллюзий, но, будучи фаталистом, не подавал виду, что знает правду.
Позднее Оноре де Бальзак бывал в гостях у четы де Маргон, и в их имении Саше, старинном и красивом замке, до сих пор можно видеть уединённую комнату, в которой писатель имел возможность спокойно работать вдали от Парижа и своих кредиторов, глядя на мирные туренские пейзажи.
Но пока что юный Оноре представлял себе, как его мать, пока он тоскует в мрачных стенах коллежа ораторийцев, расточает ласки этому не вовремя родившемуся братишке, который почему-то стал и останется впредь её любимцем. Можно вообразить, каково было подростку в пансионе, вдали от родных, вдали от сестры, с которой он в детстве пережил моменты настоящей нежности, думать, что в это самое время тот, другой, стал центром внимания и заботы… Бальзаку болезненно недоставало материнской любви. И неудивительно, что, повзрослев, он стал искать внимания зрелых женщин, таких, например, как его первая пассия госпожа де Берни или, позднее, герцогиня д'Абрантес. Он с горечью убедился, что не может доверять матери, которую описывал как особу непредсказуемую, «несносную в течение пяти часов подряд и в какой-то момент весёлую и приветливую», неоправданно строгую, холодную и отстранённую. А рядом — молчаливый и, видимо, покорившийся своей участи отец.
Этот болезненный конфликт с годами так и не сгладился. Сохранились письма Бальзака матери, в которых он не стесняется говорить ей в крайне резких выражениях всё, что о ней думает: «Ты навсегда останешься курицей, которая снесла яйцо от какого-то пернатого не с птичьего двора…» А вот он пишет в пятидесятилетнем возрасте: «Богу и тебе хорошо известно, что, когда я появился на свет, ты меня не баловала своей нежностью и ласками. И ты правильно сделала, потому что, если бы ты любила меня так, как любила Анри, я наверняка был бы там, где он теперь; и в этом смысле ты мне хорошая мать». Какая едкая ирония судьбы: Анри де Бальзак ничего заметного в своей жизни не совершил. После дальних странствий, в результате которых, как ожидалось, он должен был приобрести состояние, он вернулся во Францию без гроша в кармане в сопровождении какой-то вдовы, на которой женился на острове Маврикий, и её сына. И чтобы ему помочь, госпожа де Бальзак попросила денег у Оноре!
Об этой своей душевной драме Бальзак писал и в письмах госпоже Ганской: «У меня никогда не было матери… Я никогда не открывал тебе эту свою рану, она была слишком ужасна, её надо видеть, чтобы в неё поверить». Главным разочарованием своего детства и бесконечными вопросами, им порождёнными, романист наделил Феликса де Ванденеса, героя «Лилии долины»: «Какое честолюбие я мог задеть своим рождением? Каких физических или моральных страданий стоила мне холодность матери? Выходит, я был дитём долга, чьё рождение состоялось по принуждению, а жизнь стала упрёком?» В «Лилии долины» показано, каким образом то, что поначалу было любовным влечением Феликса к госпоже де Морсоф, превращается в подобие сыновнего чувства. Порою возникает ощущение, что все эротические фантазии Бальзака колеблются между образами матери и любовницы. В романе «Баламутка» выведена мать, немилосердная к своему «хорошему» сыну и весьма снисходительная к другому, негодяю.
Другое глубокое переживание детства было связано у Бальзака с Вандомским коллежем ораторийцев. Заведение это до сих пор существует, и, разумеется, нынешняя его атмосфера не имеет ничего общего с той, что царила там почти два века тому назад. В «Луи Ламбере» Бальзак, основываясь на своих воспоминаниях об этом заведении, довольно точно описал его. Переступившие порог его суровых монастырских зданий оставались там надолго: каникул не полагалось, посещение родными — по особому разрешению, прогулки — по строгому распорядку. Дисциплина была суровой: «Классическая медная линейка с честью исполняла там свою жуткую роль. Некогда изобретённые иезуитами наказания, столь же пагубные для психики, как и для тела, полностью сохранились от старых порядков. По определённым дням воспитанники обязаны были писать письма родным, а также ходить на исповедь. Наши грехи, как и наши чувства, находились под контролем».
Воспитанника Бальзака там знали «крупным пухлощёким, румяным мальчиком, у которого зимой вечно зябли руки и ноги; он был молчун, из него трудно было вытянуть слово». Другой педагог описал Оноре более снисходительно, отметив, что он «был по характеру медлителен, но благодушен и поведения хорошего». В целом — персонаж, вызывающий некоторую жалость.
Известный печальный эпизод в повести «Луи Ламбер», когда герой украдкой пишет «Трактат о воле», который у него по доносу безжалостно конфискует наставник, по уверению Лоры Сюрвиль, произошёл с её братом. У мрачных коллежей-тюрем было, по крайней мере, одно достоинство: они будили у своих узников, юных непризнанных гениев, воображение и заставляли их мечтать…
Одно можно считать несомненным: в Вандомском коллеже, где замкнутая среда и суровая дисциплина порождали между детьми ссоры, насмешки и насилие, Бальзак прошёл суровую школу.
И ещё одно достоверно установлено: успехами в учёбе он не блистал, тушевался среди сверстников и всех сторонился. Ему в коллеже было плохо. Плохо до такой степени, что в 1813 году его пришлось оттуда срочно забрать домой. Он замкнулся в себе. В наши дни это называют депрессией.
