– Что мы будем делать с этим убитым комиссаром? – спросил он Спикена, шефа новостного отдела.

Спикен сидел положив ноги на стол и жевал апельсин.

– Оставим для него первую полосу, колонку новостей, седьмую, восьмую полосу и центральный разворот, – ответил тот, не подняв головы.

– Как поступим с новостью о том, что главная подозреваемая – его жена? – спросил Шюман, присаживаясь на краешек стола, демонстративно подвинувшись ближе к ботинкам шефа отдела.

Спикен понял намек и сбросил ноги со стола.

– Ты имеешь в виду, каким кеглем наберем этот заголовок? – спросил он и выбросил апельсиновую кожуру в мусорную корзину.

– Если мы назовем Давида Линдхольма жертвой убийства и тут же скажем, что в убийстве подозревают его жену, то тем самым назовем ее убийцей, – заметил главный редактор.

– И что? – Спикен удивленно воззрился на шефа.

– Но ее пока даже не допрашивали, – пояснил Шюман.

– Это вопрос времени, – парировал Спикен и снова уставился в экран компьютера. – Кроме того, все уже успели это произнести вслух. Наши конкуренты и даже уважаемые утренние газеты назвали участников преступления по именам.

«Ладно, – подумал Шюман, – этическую инициативу я проявил».

– Где ты достаешь апельсины в это время года? – спросил он.

– Они немного жестковаты, но я и сам такой же, – пошутил Спикен.

К его столу подошла Берит Хамрин – с сумкой на плече и плащом, перекинутым через руку.

– Ты написала отличную статью для сегодняшнего номера, – сказал Шюман, стараясь подбодрить Берит. – Какие-нибудь отклики уже есть?

Берит остановилась перед главным редактором и кивнула в сторону монитора Спикена.

– Я хочу сказать о Юлии Линдхольм. Мы приняли решение назвать ее в Интернете убийцей?

– Под «мы» Берит имеет в виду всех журналистов Швеции, – язвительно произнес Спикен.

– Насколько я понимаю, только еще одна вечерняя газета и одна из утренних выдали сюжеты о том, что подозреваемая – его жена, – заметил Шюман.

– Нам не надо называть имя его жены, – вставил Спикен.

Берит подошла еще ближе к Шюману.

– Сам факт, что мы публикуем имя Давида Линдхольма, описывая, как он был убит в своей постели, а потом пишем, что подозреваемая – его жена, означает, что нам и не надо называть ее по имени. Всякий, кто знает Юлию, сразу поймет, кого мы имеем в виду.

– Но мы должны освещать сенсационные убийства, – возмущенно произнес Спикен.

– Я бы не стала называть то, что мы сейчас публикуем на нашем сайте, освещением, – сказала Берит Хамрин. – Нормальные люди называют это сплетнями. До тех пор, пока в полиции не подтвердили подозрение, все наши публикации – не более чем слухи.

Андерс Шюман заметил, что сидящие за соседними столами сотрудники поднимают головы и начинают прислушиваться. Хорошо это или плохо? Является ли публичное обсуждение этических проблем признаком здорового климата, или это признак слабости главного редактора?

Шюман решил, что верно скорее последнее.

– Давайте продолжим этот разговор у меня в кабинете, – сказал он, жестом приглашая коллег в свою каморку.

Берит Хамрин принялась надевать плащ.

– Мне надо встретиться с моим источником, – сказала она.

Берит повернулась и пошла к лестнице, ведущей в редакционный гараж.

Шюман вдруг понял, что продолжает указывать рукой в сторону кабинета.

– Значит, вопрос о жене Линдхольма ясен, – сказал Шюман, тяжело уронив руку на колено. – Кто принял это решение?

Спикен напустил на себя вид оскорбленной невинности:

– Откуда я знаю?

Да, да, он прав. Печатной газетой и онлайновым изданием руководят разные люди.

Андерс Шюман встал, повернулся на каблуках и направился в свой кабинет.

Прежняя мысль не давала покоя, укоряя его «эго». «Действительно, что я здесь делаю?»

Берит принесла восемь туго набитых пакетов.

– Я старалась не обращать внимания, для кого предназначены вещи – для мальчиков или для девочек, – сказала она, протискиваясь в крошечную комнатку гостиничного номера. – Привет, Калле, здравствуй, Эллен…

Дети мельком посмотрели на Берит и снова принялись смотреть на экран. Анника выключила телевизор.

– Смотри, Калле, – сказала она, – какие потрясающие джинсы!

– А вот эти для Эллен, – сказала Берит, садясь на прикроватный столик и расстегивая плащ. – В этом пакете белье, а здесь разные принадлежности – мыло, зубные щетки и прочее…

Дети одевались молча, с серьезным видом. Анника помогла Эллен почистить зубы и одновременно посмотрела на себя в зеркало. Зрачки были такими широкими, что занимали почти всю радужку. Казалось, в глазах отразилась зиявшая в груди рана.

– Сколько я тебе должна? – спросила она Берит.

Коллега встала, сунула руку в сумку, достала оттуда конверт и вручила Аннике.

– Я проходила мимо банкомата и сняла немного денег. Вернешь потом, когда сможешь.

В конверте было десять тысяч крон пятисотенными купюрами.

– Спасибо, – тихо сказала Анника.

Берит оглядела тесную комнатку.

– Может, прогуляемся?

Дети надели обновки. Они молча вышли из отеля и, перейдя улицу, отправились в Хумлегорден.

Небо было затянуто тяжелыми свинцовыми тучами, дул порывистый холодный ветер. Анника плотнее запахнула новый кардиган.

– Как я смогу тебя отблагодарить?

– Я обращусь к тебе, когда у меня сгорит дом, – ответила Берит, поднимая воротник плаща. – Для начала позвони в страховую компанию. Она оплатит твое проживание в гостинице, пока будут восстанавливать дом.

Они вошли в парк. Дети никак не могли освоиться в своих новых кроссовках. У Калле были зеленые, а у Эллен – синие.

Анника заставила себя улыбнуться.

– Бегите играть, – сказала она, – а мы с Берит подождем вас здесь.

Дети, неуверенно оглядываясь, пошли к игровой площадке.

– Где Томас? – негромко спросила Берит.

Анника тяжело сглотнула.

– Не знаю. Мы… мы поссорились. Его не было дома, когда все это случилось. Я не знаю, где он. Его сотовый телефон выключен.

– Так он не знает, что случилось?

Анника покачала головой.

– Тебе надо связаться с ним.

– Я знаю.

Берит задумчиво посмотрела на Аннику:

– Ты ничего не хочешь мне сказать?

Анника села на скамейку и еще плотнее запахнула кардиган.

– Нет, не сейчас, – покачала она головой.

Берит села рядом с ней и принялась смотреть на детей, которые нерешительно осваивали игровую площадку.

– Они быстро оправятся, – сказала Берит, – а тебе надо собраться.

– Я знаю.

Некоторое время они посидели молча, глядя, как дети играют на горке. Эллен смеялась, запрокинув голову.

– Кстати, ты слышала, кого сегодня утром застрелили? – спросила Берит. – Давида Линдхольма, комиссара полиции.

– Того, который выступал по телевизору? – спросила Анника и помахала рукой Эллен. – Его жена – Юлия Линдхольм?

– Ты с ними знакома? – удивленно спросила Берит.

– Однажды ночью я ездила в патрульной машине с Юлией. Помнишь мою серию статей о женщинах, чья работа связана с опасностью?

Берит покачала головой и достала из сумки пакетик с воздушной кукурузой.

– Ты разрешаешь им есть сладости? – спросила она Аннику. – Калле, Эллен!

Она помахала в воздухе пакетом, и дети подбежали к скамейке.

– Сколько мы можем взять? – спросила Эллен.

– Что спрашиваешь, ты же все равно не умеешь считать, – презрительно произнес Калле.

Они взяли по горсти сладких пузырьков – Эллен розовые, Калле – зеленые.

– Я писала о коллеге Юлии, – сказала Анника, провожая взглядом детей. – Ее звали Нина Хофман. Той ночью мы столкнулись с тройным убийством в Сёдермальме. Помнишь тот случай?

Берит взяла пригоршню конфеток и протянула пакет Аннике, но та жестом отказалась от угощения.

– Убийство топором? Отрубленные руки и все такое?

Анника судорожно сглотнула.

– Как же, конечно, помню, – сказала Берит. – Мы с Шёландером потом освещали судебный процесс.