«Я приношу с собой смерть и несчастья. Все, кого я люблю, умирают».

«Прекрати, – приказала она себе, до боли прикусив губу. – В конце концов, ты справилась. Главное – сосредоточиться и действовать».

– Обычно я никого не вожу в кредит, – угрюмо произнес водитель, остановившись перед красным сигналом светофора.

Анника закрыла глаза.

Полгода назад она узнала, что у ее мужа Томаса роман с сотрудницей, ледяной блондинкой по имени София Гренборг. Анника положила конец этому роману, но ничего не сказала Томасу. Она не сказала ему, что все знает.

Вчера он узнал об этом.

«Ты лгала, притворялась и водила меня за нос несколько месяцев, – орал он, – и ты вообще все так делаешь! Ты сама решаешь, как должен выглядеть этот мир, и всякий, кто не согласен с тобой, идиот».

– Это неправда, – прошептала она, чувствуя, что сейчас разрыдается прямо в такси.

«Она хотела, чтобы мы встретились, вот я и еду к ней».

Глаза жгло, словно огнем. Анника широко открыла их, чтобы они не переполнились слезами. Каменные фасады домов, сияя, горели на утреннем солнце.

«Если ты сейчас уйдешь, то уже никогда не вернешься».

Он устремил на нее незнакомый, странный взгляд прищуренных, покрасневших, страшных, мертвых глаз.

«Хорошо».

Она смотрела, как он идет по паркету к выходу, как берет с пола портфель, открывает дверь и исчезает в сером тумане. Он вышел, не оглянувшись, и дверь захлопнулась за ним.

Он оставил ее, и в ту же ночь кто-то бросил в дом три бутылки с зажигательной смесью. Кто-то попытался убить ее и детей, но его не было рядом, чтобы спасти их, и ей пришлось выбираться одной. Она прекрасно знала, кто бросил эти бутылки. Сосед напротив – тот самый, кто уничтожил ее клумбу, изрыл колесами машины лужайку и делал все, чтобы избавиться от нее. Да, это сделал он – Вильгельм Гопкинс, председатель ассоциации владельцев вилл.

Она теснее прижала к себе детей.

«Ты расплатишься за это, ублюдок».

Она попыталась позвонить Томасу, но его сотовый телефон был выключен.

Он не хочет, чтобы она ему звонила, не желает, чтобы ему мешали. Да она и сама прекрасно знала, чем он сейчас занят.

Она не стала оставлять сообщение, просто подышала в его новую свободную жизнь, а потом отключилась. С него довольно.

«Предатель. Обманщик».

– Какой, ты говорила, номер дома?

Такси свернуло на Артиллерийскую улицу.

Анника погладила детей по головкам, чтобы разбудить.

– Мы приехали, – прошептала она. – Мы у Анны. Идемте, дети…

Анника открыла дверь, и в салон ворвался холодный утренний воздух. Эллен свернулась на сиденье калачиком, а Калле захныкал во сне.

– Оставь в залог мобильный телефон, – сказал таксист.

Анника вытащила детей из машины, повернулась и бросила телефон на заднее сиденье.

– Я его выключила, так что звонить с него ты все равно не сможешь, – сказала она, захлопывая дверь.

Анна Снапхане осторожно повернула голову и посмотрела на лежавшего рядом с ней мужчину, на его темные, торчавшие ежиком, напомаженные волосы, на подрагивавшие ноздри. Мужчина крепко спал.

Как же давно у нее не было близости с мужчиной. С тех самых пор, как Мехмет связался с маленькой моногамной барышней и оставил ее, Анну, отказавшись от свободных отношений.

«Как он хорош, как юн. Он почти мальчик».

«Наверное, считает, что я слишком толстая», – подумала Анна, проверив, не потекла ли тушь. Потекла, но совсем немного.

Да, подумалось ей, она слишком толста. И слишком стара.

Сильнее всего ее поразил исходивший от него запах крепкого пива.

Когда она поняла это, ей стало стыдно.

Прошло полгода с тех пор, как она не берет в рот спиртного.

Неужели всего полгода? Ей казалось, миновала целая вечность.

Она перекатилась на бок и принялась изучать профиль лежавшего рядом молодого человека.

Это может стать началом чего-то нового, свежего, приятного и доброго.

Как хорошо будет выглядеть информация о ней рядом с газетными интервью: «Семья: дочь пяти лет, бойфренд – двадцати трех лет».

Протянув руку, она коснулась его волос. Какие они жесткие, как будто заплетены в мелкие косички.

– Робин, – прошептала она почти беззвучно, проведя пальцами по его лбу. – Скажи, что я тебе нравлюсь.

Он мгновенно проснулся, но не от шепота Анны, а от невыносимо напористого дверного звонка. Открыл глаза, сел и ошеломленно осмотрелся. Анна мгновенно отдернула руку.

– Что за черт? – спросил он, глядя на Анну так, словно видел ее впервые.

Она натянула простыню до подбородка и попыталась улыбнуться.

– Это всего лишь звонок в дверь, – сказала она. – Но я не собираюсь открывать.

Он выпрямился, и Анна заметила, что снадобье, которым были намазаны его волосы, оставило громадное пятно на наволочке.

– Это не твой старик? – спросил он с тревогой в голосе. – Ты же говорила, что у тебя никого нет.

– Это не мужчина, – сказала Анна, встала, тщетно пытаясь завернуться в простыню, и заковыляла в прихожую.

Звонок снова противно зажужжал.

– Да сейчас, мать вашу, – ругнулась Анна, чувствуя, как в ней закипает раздражение и разочарование. Она так давно ждала такой ночи, хотела казаться опытной, чувственной, но теперь была просто растеряна и выбита из колеи. Дьявол!

Она завозилась с замком, глотая звуки, очень похожие на рыдания.

На пороге стояла Анника с Калле и Эллен.

– Что тебе нужно? – спросила Анна, слыша, как дрогнул ее голос.

Анника выглядела безмерно усталой. В ответ она только вздохнула. Было видно, что у нее нет сил на объяснения.

– Ты соображаешь, который час? – спросила Анна.

– Мы можем у тебя поспать? – спросила Анника. – Наш дом сгорел.

Анна скептически посмотрела на детей. Сгорел? Она услышала, как Робин в туалете спустил воду.

– Ты приехала не вовремя, – сказала она, подтягивая простыню к подбородку.

Калле заплакал, к нему тотчас присоединилась Эллен. Из двери потянуло холодом, и Анна туже запахнула простыню.

– Вы можете не кричать? – спросила она. – Сейчас еще ночь, в конце концов.

Анника смотрела на Анну широко открытыми влажными глазами.

«Господи, только бы еще и эта не разревелась!»

– Нам некуда идти.

В спальне кашлянул Робин. «Только бы он сейчас не ушел».

– Но, Анника. – Анна оглянулась через плечо. – Я же в этом не виновата.

Анника отступила на шаг, набрала в грудь воздух, словно собираясь что-то сказать, но не смогла произнести ни слова.

Анна попыталась улыбнуться.

– Надеюсь, ты понимаешь.

– Не может быть, чтобы ты говорила это серьезно, – сказала наконец Анника.

Было слышно, как Робин ходит по спальне.

– Я сейчас не одна, и ты не представляешь, как много это для меня значит.

Анника зло прищурилась:

– Ты и в самом деле стала такой эгоисткой?

Анна моргнула. Что? Кто стал эгоисткой?

– Я не смогла вынести из дома деньги, – сказала Анника, – мне даже нечем расплатиться с таксистом. Или ты думаешь, что мне вместе с детьми следует спать на улице?

Анна едва не задохнулась от злости. «Кто она такая, чтобы меня обвинять?»

– Пришло время платить по счетам? – спросила она. – Ты заплатила за эту квартиру, а теперь требуешь компенсации?

Голос Анники Бенгтзон сорвался на фальцет:

– Ты не можешь помочь мне даже в такой малости?

«Он одевается. Он хочет уйти».

Анна поняла, что Робин собрался уходить, и, чтобы задержать его, вышла на площадку и закрыла за собой дверь.

– Я уже достаточно тебя наслушалась! – зашипела Анна, изо всех сил стараясь держать себя в руках. – Я слушала тебя много лет. Я постоянно слушала твое нытье о том, что все идет не так, что у тебя скучный муж и ужасная работа. Вот что я тебе скажу – это не я спихивала других вниз!

Анна почувствовала, что у нее задрожали ноги.

– Ты это серьезно? – спросила Анника.

Отвечая, Анна с трудом сдерживалась.