— Естественно! И знаешь, Хьюго, когда я приподнял ее, чтобы помочь выбраться из окна, я в тот же миг понял, что мои чувства к ней совершенно не похожи на то, что я испытывал раньше к другим женщинам!

Лорд Марстон не ответил, но вид имел достаточно скептический.

— Понимаю, что это звучит банально, знаю и то, что ты сейчас думаешь. Но это действительно так. Я боготворю, я обожаю ее! Она чиста, Хьюго, так чиста, что я даже не осмелился поцеловать ее в губы.

— Да уж, на обычную твою пиратскую манеру это как-то не похоже! — иронично заметил Хьюго. — Ты же сам мне постоянно твердил: «Мужчина должен сначала получать то, что хочет, и только потом ввязываться в споры».

— Здесь не было предмета спора, — возразил князь. — Но я не согласился бы получить то, чего она не захотела бы дать.

— Поставив на свое неотразимое обаяние, ты рассудил, что долго тебе ждать не придется, — заметил лорд Марстон.

Он пристально посмотрел на князя:

— А что сталось с этим, как ты говоришь, «драконом»? Что она поделывала все это время? Неужто сидела и спокойно наблюдала за тем, как ты целуешь ручки и милуешься с красоткой, которую она так свирепо охраняла?

— Она спала, — кратко ответил князь.

Лорд Марстон резко выпрямился:

— Иван, ты хочешь от меня что-то утаить! Рассказывай, какие еще преступления на твоей совести!

— Никто не пострадал. Одна небольшая пилюля в чашку кофе, такая безвредная, что она даже не почувствовала, как ее проглотила.

— С меня довольно! — возопил лорд Марстон. — Это немыслимо! Если ты рассчитываешь таким поведением заслужить себе право на моего Зимородка, ты жестоко заблуждаешься!

— Не нужен мне твой треклятый жеребец! — в ярости вскричал князь. — Я не собираюсь толковать о пари одновременно с рассказом о Локите. Она всегда будет стоять особняком, она — существо, чье имя не должно стать предметом толков, как это случается в этом прогнившем, распутном городе!

Внимательно посмотрев на него, лорд Марстон смущенно произнес:

— Знаешь, Иван, ты говоришь так, что я и в самом деле готов поверить, будто ты влюбился.

— Да, я влюбился, — тихо промолвил князь Иван, — но это еще не все. Она — часть моего естества. Разделить нас невозможно. И в то же время я готов пасть перед ней ниц, готов славить ее как божество, потому что она совсем не такая, как остальные женщины.

— И ты осознал все это по первому знакомству?

— Я мог бы осознать, что объяснять тебе это бесполезно! — гневно воскликнул князь. — Нелепо было ждать от тебя понимания. Ты не славянин, и этим все сказано.

«Что же, с этим трудно спорить», — подумал лорд Марстон. Он-то знал, что сумасбродный славянский темперамент почитался необходимым национальным атрибутом, предметом гордости, подобно тому как французы гордятся своей пресловутой сексуальностью.

Для славянина понятие «душа» — это нечто вполне реальное, составляющее столь же неотъемлемое условие его существования, каким для британца является понятие «чести и достоинства».

Князь, коль скоро ему суждено полюбить, будет обречен любить не только сердцем, но и душой, и если, чему сейчас приходилось верить, Локита и впрямь воцарилась в этой душе, то лорд Марстон мог бы поручиться, что подобное случилось с его другом впервые.

Князь подошел к окну и, откинув свою красивую голову, устремил взгляд на звездное небо:

— Локита — это звездочка. И все же я буду держать ее в своих руках, ибо так предначертано было в тот день, когда первая звезда вспыхнула на этом небе.

Когда следующим утром лорд Марстон спустился к завтраку, его хозяин уже занимал за столом свое обычное место.

На обоих были костюмы для верховой езды, поскольку, покончив с завтраком, князь неизменно отправлялся в конные прогулки по Булонскому лесу, в которых лорд Марстон, в особенности благодаря возможности оседлать превосходных княжеских скакунов, всегда принимал участие с большой охотой.

При первом же взгляде на князя лорд Марстон заметил в выразительных глазах друга озорные огоньки, и это означало только одно — что замышляется нечто необычное.

— Если у тебя назначено свидание с Локитой, — сказал лорд Марстон, усаживаясь за стол, — мне нет никакого резона тебя сопровождать.

— Свидание не назначено, но я знаю, как нам ее найти. — Он добродушно рассмеялся: — Я проявил исключительную деликатность, Хьюго. Ты будешь мною гордиться.

— Что же ты такого сделал? — полюбопытствовал лорд Марстон.

— Я выудил из Локиты важные сведения. Мне известно, что она каждое утро отправляется верхом на прогулку по Булонскому лесу. Она похвалила моих лошадей, я спросил ее, садится ли она сама в седло, и она ответила, что предпочитает это занятие любому другому, за исключением танца. Далее мы оба согласились в том, что верховая езда особенно хороша по утрам, когда в Булонском лесу еще не кишит весь парижский свет.

— А дуэнья слышала этот разговор? — спросил лорд Марстон.

— Я узнал то, что мне было нужно, и, сказать по правде, мне показалось, что «дракон» к тому времени еще не до конца проснулся.

— Думаю, излишне говорить, что я считаю твое поведение возмутительным?

— Только англичане способны твердить свою же поговорку «В любви и на войне все средства хороши» и даже не помышлять о том, чтобы претворить ее в жизнь! — съязвил князь.

— Джентльмены должны помышлять о подвиге, — сухо заметил лорд Марстон. — Но ты, Иван, попросту застрелил сидящую утку. Невелика доблесть.

— Вовсе нет. Хвастовство приносит несчастье!

— Ты еще и суеверен, — поддразнил его лорд Марстон. — Локита определенно владеет всеми твоими помыслами. Остается надеяться, что тебя не постигнет разочарование.

— Оно меня не постигнет. Не постигнет! Ты слышишь меня, Хьюго?

— Представь себе, слышу. Уж больно громко ты кричишь, — ответил лорд Марстон.

Он с большим трудом настоял на том, чтобы ему дали покончить с завтраком: князю не терпелось оказаться поближе к Булонскому лесу.

Они промчались мимо Елисейских полей, не обращая внимания ни на прохожих, которые оборачивались им вслед, ни на очарованных князем женщин, что не в силах были отвести от него взгляда до тех пор, пока не теряли его из виду.

Добравшись до Булонского леса, они прошли рысью под ветвями деревьев, а затем, припустив лошадей галопом, выскочили на открытое пространство, где князь Иван каждое утро предавался своему любимому занятию.

Прошло не менее часа, прежде чем появилась Локита. Она и сопровождавший ее слуга направили коней в их сторону. Лорд Марстон не мог не признать правоту князя — вне сцены она и впрямь была еще прекраснее.

Кожа у нее была какой-то полупрозрачной белизны. Весь ее облик казался ему до странности духовным, и дух этот выражал себя через танец.

Спадающие на синий костюм для верховой езды, ее светлые волосы обретали сходство с лучами солнца; глаза же были определенно зеленые.

Приблизившись к ней, князь взял ее обтянутую перчаткой руку и поднес к губам. Затем он поднял на нее глаза. Лорд Марстон вдруг понял, что его друг нисколько не приукрасил факты.

Эти двое были созданы друг для друга.

— Я решила… что, быть может, увижу вас здесь… этим утром, — проговорила Локита и не думая притворяться, будто не чаяла этой встречи.

— Прошла уже целая вечность, — нежно произнес князь. — Я боялся, что ты можешь передумать.

— Мисс Андерсон хотела, чтобы… я осталась дома и… отдохнула… Но я должна была… приехать.

— Я бы не пережил, если б ты осталась дома. — Князь выпустил ее руку. Затем, внезапно вспомнив о хороших манерах, он произнес: — Могу я представить тебе моего лучшего друга, лорда Марстона? Он — англичанин.

— И, смею добавить, почитатель, околдованный вашим танцем, — поклонился лорд Марстон.

— Благодарю вас, — простодушно отвечала Локита.

— Я пять раз видел ваши выступления, — продолжал лорд Марстон, — и каждое последующее впечатление было грандиознее, чем предыдущее. Впрочем, ни один ваш танец не похож на другой.