Свидетельствуем наши собственноручные подписи, проставленные в городе Лондоне двадцать пятого дня апреля месяца в одна тысяча шестьсот третьем году от Рождества Господня,

Ламприер оторвался от документа и взглянул на поверенного.

– Какой жуткий язык, – произнес Скьюер, – просто чудной.

– Довольно необычный, – согласился Септимус. – Возможно, Пеппард сможет составить о документе какое-то однозначное мнение?

– Вряд ли в этом есть необходимость, – возразил Скьюер. – Любопытная древняя вещица, разумеется. Но ее ценность состоит лишь в ее курьезности…

– В чем заключается ваш интерес, мистер Прецепс? – спросил Ламприер.

– Никакого интереса…

– Но в письме было ясно сказано, что вы представляете «заинтересованную сторону»…

– Никакого личного интереса для меня в этом деле нет, – продолжил Септимус, – но вот двенадцатый граф Брейтский, то есть Эдмунд де Вир, заинтересован в приобретении этого документа. Попросту говоря, желает купить его… разумеется, на хороших условиях.

– Именно так я и советовал бы вам поступить с этим документом, – добавил Скьюер. – На меня как на поверенного вашего отца ложится некоторая ответственность за наилучшее помещение завещанного им имущества…

– Минуту, джентльмены, одну минуту.

Ламприер выпрямился и призвал их к молчанию жестом руки.

– Прежде всего, не вы, сэр, были поверенным моего отца, поскольку его поверенным был мистер Чедвик, как об этом ясно написано здесь. – Он показал на пакет, в котором хранились бумаги его отца. – Честно говоря, я хотел бы спросить, где сейчас мистер Чедвик? – потребовал он.

На лице поверенного появилось грустное выражение.

– С прискорбием должен вам сообщить, что мистер Чедвик скончался, вот уже почти восемь месяцев назад. – Он вздохнул. – Мне, право, очень жаль, что мои усилия не вполне вас удовлетворили, и если бы я мог…

Но Ламприер не дал ему договорить:

– Пожалуйста, примите мои извинения. Я вовсе не хотел вас обидеть. Ваши усилия заслуживают всяческих похвал.

– Предлагаю вам за него сто гиней, – бестактно вмешался Септимус.

– Мистер Прецепс! – воскликнул Скьюер.

– Двести.

– В завещании моего отца ничего не говорится о продаже, – твердо ответил Ламприер, не глядя на Септимуса.

– Но ничего не говорится и против, – прошептал Скьюер.

– Ну хорошо, значит, это мы решили, – подвел итог Септимус.

– Позвольте, что вы имеете в виду? – Ламприер уже готовился взорваться.

– Вы что – отказываетесь от сделки?

– Отказываюсь.

– Ну и хорошо.

Ламприер уставился на него в недоумении.

Грубая выходка Септимуса, который перевел разговор на язык цифр, разрушила торжественно-официальную атмосферу встречи, а то, с какой безмятежностью он принял отказ Ламприера, наводило на мысль, что первоначальная его заинтересованность была просто издевательством. Наконец Ламприер опомнился.

– Но зачем, скажите мне ради бога, графу Брейтскому понадобился этот документ? Чем он его привлекает? – спросил он.

– О, дело тут в семейном архиве, – ответил Скьюер. – Графство Брейт – не очень древнего происхождения. Те же, кто недавно пополнил книгу пэров, насколько мне позволяет судить мой скромный опыт, любят, как бы это сказать, обращать особое внимание на историческую сторону дела…

– Но этот вопрос исчерпан, – сказал Септимус.

– А откуда графу известно, что я, то есть мой отец владеет этим документом? Неужели ему рассказал об этом мистер Чедвик?

– Боже милостивый, конечно нет! – Скьюер возмущенно замахал руками, услышав такое предположение. – Между поверенным и его клиентом соблюдается полная конфиденциальность.

– Если не принимать в расчет заявлений вдовы Нигль, – ввернул Септимус.

Поверенный не удостоил вниманием его реплику и продолжал:

– Это переходило бы всякие границы, если бы вы всерьез могли полагать, что…

Но Септимус опять не дал ему договорить:

– Граф знает, потому что у него есть точно такой же.

– Точно такой же? – удивился Ламприер.

– Ну разумеется. Их два, – продолжал Септимус, – один для графа, а второй для другой стороны, для вашего предка. Это же соглашение. Поэтому и два экземпляра, совершенно одинаковых, по одному для каждого участника.

Такое объяснение показалось Ламприеру убедительным.

– В любом случае, джентльмены, он не продается. Мои извинения графу.

Он был настроен решительно. Септимус посмотрел на него. Поверенный посмотрел на Септимуса.

– Остальное имущество вашего отца, я полагаю, в порядке. Вот в этой описи все перечислено по порядку. Разумеется, если вам будет что-то непонятно или потребуется иная помощь, пожалуйста, обращайтесь ко мне.

У Ламприера сложилось впечатление, что мистер Скьюер чувствует облегчение оттого, что встреча подходит к концу. Он просмотрел опись. Почти каждая новая статья начиналась словом «Документ…», а в нескольких вообще ничего не было сказано, кроме этого. Его палец остановился посередине описи.

– Здесь указана печать: «золотая печать нашего сословия», – прочитал он вслух.

Скьюер порылся среди бумаг и протянул Ламприеру искомый предмет. Он представлял собой золотое кольцо, массивное, грубой работы. Кольцо было с печаткой, на которой был выгравирован рисунок, изображающий разорванный с одной стороны круг. Сама печатка была квадратной формы, и все кольцо блестело так, словно было только что отлито. На его поверхности не было ни отметин, ни царапин. Очевидно, его надевали редко, а может, и вообще никогда не носили. Ламприер долго и внимательно рассматривал изображение на печати, но возникшее у него смутное ощущение, что он его уже видел, никак не хотело принимать форму отчетливого воспоминания.

– Кольцо, – бессмысленно сказал он.

– Кольцо-печать, – поправил его Скьюер.

Повинуясь какому-то импульсу, Ламприер приложил кольцо к печатям на конверте. Они не совпали.

– Им никогда не пользовались, – сказал Септимус.

– Да, – ответил Ламприер, думая о другом. Он сунул кольцо в карман и поднялся. – Спасибо, мистер Скьюер.

– Мои соболезнования, сэр. – Скьюер проводил его до дверей и там вручил ему конверт с бумагами. Септимус вышел следом.

– Ваш отец был прекрасным человеком, – добавил Скьюер вместо прощания.

«Ты его не знал, – подумал Ламприер, – но ты абсолютно прав».

– Спасибо, – произнес он еще раз и внезапно ощутил глубокую грусть, будто завершение ритуала встречи знаменовало собой конец чего-то еще, что, как оказалось, он ценил больше, чем мог предположить. Он проглотил комок, застрявший в горле.

– Пойдемте? – предложил Септимус.

– Да-да, конечно. – Он двинулся к выходу. – До свидания, Пеппард.

Клерк поднял голову от стола, словно удивленный тем, что к нему обратились.

– До свидания, мистер Ламприер, мистер Прецепс. – И он снова усердно склонился над бумагами.

Их шаги гулко разносились по лестнице, когда они спускались во двор. Похоже, встреча с поверенным прошла гладко. Предчувствия, что голос отца из могилы начнет взывать о мести, не сбылись, а с назойливыми предложениями Септимуса и Скьюера он разделался так, словно был прирожденным юристом, подумал он. И все же в душе его оставались вопросы… Не столько даже вопросы без ответов, сколько ответы, требовавшие задаться новыми вопросами. Септимус так и не объяснил, почему его интерес к документу пробудился и исчез так внезапно. Кроме того, он заметил, с какой горячностью Скьюер поддержал предложение о его продаже, словно сам был как-то заинтересован в этом.

Были и всякие другие мелочи, мельтешившие на заднем плане его сознания. Что-то не так с этим Пеппардом… Они пересекли дорогу, обходя навозные комья, оставленные на мостовой проезжающими экипажами, и двинулись дальше. Септимус стал необычно молчалив. Ламприеру уже не составляло особого труда держаться с ним в ногу, хотя вопросы по-прежнему донимали его. Они возвращались не той дорогой, по которой пришли утром. Когда они обошли сзади гостиницу Линкольнз-инн и достигли Португал-роуд, Ламприер повернулся к своему молчаливому спутнику.