«Эхо?» — удивился Виктор и тут же вздрогнул. Впечатление было такое, будто с ходу врезался лицом во внезапно возникшее перед тобой препятствие. Стену, скажем, или бок огромного валуна. Но удара не последовало. Напротив. Стена поддалась — Виктор ощутил мягкое, но в то же время действительное, а не мнимое, сопротивление упругого нечто и вывалился, а по-другому и не скажешь, по ту сторону ночи.

Здесь было тихо и светло. Пожалуй, несколько сумрачно, как бывает в пасмурный осенний день. Но «день» этот, несомненно, принадлежал «охотничьему лету» — теплой и мягкой поре листопада, когда осень вполне уже вошла в свои права, но все еще временит с дождями и холодными сырыми ветрами.

«Господь всемогущий!» — Виктор стоял на краю обширного пространства — с полмили в поперечнике или больше, — вырванного неведомой силой из хаоса снежной бури. Стихия бушевала совсем рядом, что называется, только руку протяни, но шторму не было ходу за магическую черту. За незримой стеной валил снег, и свирепый северный ветер закручивал белые полотнища в невероятной красоты вихри или рассыпал снег сверкающим веером, а по эту сторону «границы» ни ветерка, ни слабого движения. Тишина, покой, сухая, нетронутая дождем, каменистая почва, покрытые мхом «спины» по «плечи» вросших в землю валунов, кустарник, ручей и Ремт Сюртук, каменным истуканом застывший в нескольких шагах впереди. Даже лошади, которых маршал вел в поводу, казалось, замерли от изумления, не в силах «переварить» случившееся с ними чудо.

— Эт-то как? — перхнул враз пересохшим горлом Виктор, увиденное произвело на него неожиданно сильное впечатление, и даже более того.

— Это так, — ответил, не оборачиваясь, маршал, голос его звучал ровно, и это настораживало.

— Мать вашу девственницу! — изумилась за спиной Виктора Тина.

Впрочем, и не в первый уже раз, ди Крей не услышал в ее голосе и отзвука страха. Одно лишь восхищение, быть может, даже восторг, но и только.

«Хорошо сказано! — отметил он мысленно, окончательно приходя в себя и оборачиваясь к девушке. — И где бы тебе, милая, обучиться таким вычурным идиоматизмам? Ну, не в приюте же, в самом-то деле, или все-таки там?!»

— Нравится?

— А вам нет? — Она не задиралась, нет, она просто жила внутри диалога и отвечала, как дышала.

«Вот так…»

— Мне — да, — сказал он вслух, оценивая новую красоту Тины, девушка едва не светилась от переполнявших ее чувств, и Виктор поймал себя на том, что непроизвольно щурится. — Нравится, но…

— Ах, оставьте, Виктор! — отмахнулась Тина жестом, какому позавидовали бы многие коронованные особы. — На вас не угодишь, право слово! Все вам не так!

— Это что? — прервала ее на полуслове внезапно вывалившаяся в затишье из снежной кутерьмы, по-прежнему клокотавшей по ту сторону призрачной стены, дама Адель, но и эта особа контроля над собой, похоже, не утратила. — Это мы где? Я сплю?

— Ну, не знаю! — пожал плечами Виктор и посмотрел на Ремта, его встревожило вдруг то обстоятельство, что маршал все еще стоит, как стоял, «бессмысленно» уставившись в пространство.

«В прострацию впал или как?»

— Впечатляет! — сказал в спину ди Крею мэтр Керст. Странно, но, кажется, и на него чудо не произвело никакого эффекта. Есть и есть. Любопытно, но не более. А вот Виктору и Ремту…

«Черт!» — вспомнил отвлекшийся было Виктор о маршале и понял наконец, на что смотрит его не вполне материальный напарник.

Там, впереди, не более чем в двадцати метрах от мастера Ремта, усматривалось нечто, как бы намекавшее своими очертаниями на огромных размеров человеческую фигуру. Словно бы сгустившееся сумеречное мерцание, игра света в предвечернем осеннем воздухе, причуда восприятия, отчего-то запечатлевшаяся в памяти…

Виктор моргнул, и образ исчез. Тогда, повинуясь скорее интуиции, чем здравому смыслу или знанию предмета, ди Крей чуть повернул голову, скосил взгляд и снова увидел мужчину, одетого в нечто наподобие мантии или, может быть, закутанного в тогу. Впрочем, и на этот раз фигура более угадывалась силой воображения, нежели открывалась взгляду.

«Ад и преисподняя!» — не успел Виктор как следует рассмотреть призрачную фигуру, как рядом с «мужчиной» появилась в колеблющемся неверном свете магического круга еще и «женщина».

Тень тени, отблески лучей закатного солнца на тонких нитях паутины, все что угодно, но Виктор мог бы поклясться под присягой, что видит перед собой мужчину и женщину, какими бы призрачными они ни казались и кем бы ни являлись на самом деле.

Глиф! — позвал мужчина, его «голос» возникал прямо под сводом черепа и походил на дальнее тяжелое эхо, на отзвук бури, на раскаты грома, прокатившегося минуту назад.

Отец!

Ди Крей повернул голову, ориентируясь на «голос» ребенка. Крошечная девочка в красных платьице и колпачке уже выбралась у Тины из-за пазухи и, опираясь одной рукой на узел шерстяного шарфа, другой махала призрачным фигурам. Любопытно, что миниатюрное создание снова заговорило на цветной речи, но на этот раз Глиф не произносила звуков древнего языка вслух, она их «продумывала». Однако «думать» так громко не умел, кажется, никто из ныне живущих. Во всяком случае, книжное знание — как привычно вспомнилось теперь Виктору — утверждало, что такие допотопные умения, как мысли вслух, ушли в небытие вместе с теми, кто ими владел.

«Мысли вслух! Ну, надо же! Или рафаим совсем не те, за кого мы их принимаем?»

Отец!

Глиф, — вступил в разговор третий голос, такой же бесплотный, как и первые два, но скорее все же женский, чем мужской. — Игра окончена, детка, ты дома. И ты снова выиграла. Гроза твоя!

Моя! Моя! — захлопал в ладоши ребенок, пушинкой взмывая в воздух и стремительно увеличиваясь в размерах. — Гроза моя!

Одна! — поспешил уточнить «мужской голос».

Моя!

Зрелище было не для слабонервных, но никто из присутствующих, кажется, не дрогнул. С разными чувствами — с удивленным восхищением, как сам Виктор, или с разочарованием, переходящим едва ли не в злобное раздражение, читавшееся на лице Тины, — все они наблюдали за фантастической метаморфозой, творившейся прямо на их глазах. «Крошка» Глиф парила в наполненном золотым мерцанием воздухе, она стремительно увеличивалась в размерах и одновременно теряла вещественность, превращаясь в призрак себя самой: огромная и едва улавливаемая напряженным зрением фигура под стать первым двум.

— Так и уйдешь? — голос Тины заставил воздух вздрогнуть и, казалось, поколебал призрачные фигуры, безмолвно обменивавшиеся не предназначенными для «людских ушей», но угадываемыми обострившейся интуицией репликами. — Ты задолжала мне объяснение, не правда ли?

Я сделала тебе три подарка, — не оборачиваясь, ответила Глиф.

Вот как? — Мужская фигура уплотнилась, обретая видимость сущности. — Три подарка? Означает ли это, что ты совершила сделку?

Какая разница?! — почти с ощутимым раздражением откликнулась Глиф.

Такая, что совершивший сделку платит по счетам. Таков закон.

Можно подумать! — огрызнулась «девочка».

Я сказал бы, нужно думать перед тем, как заключаешь сделку.

Ох!

Ведь вы понимаете древнюю речь, не так ли? — повернулась к людям гигантская тень.

— К вашим услугам, — вежливо поклонился Виктор.

Госпожа? — получалось, что вопрос предназначался одной лишь Тине. Обидно, но не смертельно.

— Понимаю, — хмуро бросила Тина.

Я сожалею, госпожа. Глиф не должна была так поступать, но что сделано, то сделано, не так ли?

— Ну, прям гора с плеч, — голос Тины стал ниже, но раздражение, как ни странно, придало ему силы, а не наоборот. — Спасибо, что разъяснили, а то я, глупая, своим умом никак бы не дошла.

Меня зовут Думуз, — представился «мужчина», решивший, по-видимому, игнорировать выпады обиженной девушки. — А это Меш, — указал он рукой на тень женщины. — Глиф наше порождение… — Он явно споткнулся на этом слове. — Чадо… ребенок… Ну, что ж, возможно, так даже лучше. Она наша дочь, хотя, говоря по правде, у нас это все не так, как у вас. Мы рафаим — духи гор, и вы, госпожа, первый человек, с которым я говорю за последние триста лет.