Неподвижным, засохшим кажутся лесом,
Где полуночный свет, где полдневная тьма,
Там для жизни моей было найдено место.
Я люблю этот город, который Петром
Был заложен у края могучей стихии.
Я стихийность природы считаю добром,
Укрепляющим стены и дни городские.
Может быть, мне понятней живые леса,
Где листва так легко откликается ветру,
Где слышнее земли и людей голоса...
Но и в город у моря – я верю,
Я верю.
2
Здесь кое-что осталось от природы:
Не властная, но грозная Нева,
Обрывки редкие былого небосвода,
Дубов и лип закатная листва,
Остатки трав на месте рощ и пашен,
Ну а зимою – снег,
Но лишь в тот миг,
Пока еще не потемнел от сажи
Его бесстрастный поднебесный лик.
Здесь заменяют блеск небес безличных
Дворцы и залы в россыпи огней,
И цвет домов – яичный ли, кирпичный,
И свет умов, далеких от властей.
Но место это предстает иным,
Когда природа набирает силы:
Тогда Нева бывает темно-синей,
А небо дымное – прозрачно-голубым.
Арена главная, где мир природы спорит
С искусственным созданием ума, –
Не улицы, каналы и дома,
А мы
У моря.
НА ГРАНИ СУШИ И ВОДЫ
1
На грани суши и воды
Богатство жизни сухопутной
Такое, что бывает трудно
Найти отдельные следы.
Везде истоптанный песок –
На дюне крайней и на пляже,
И даже следопыт не скажет
Числа топтавших берег ног.
И грань прибоя не мертва,
Хотя здесь каждый день смывает
Тех, кто уже идет по краю
Привычного нам естества.
Не разглядев иных миров,
Мы сушу лучше понимаем,
И часто глаз не поднимаем
К догадке – легкой, как перо.
Но на краю побед и бед,
В соседстве моря, неба, суши,
Здесь на вопрос о всём живущем
Всего надежнее ответ...
Идя в залив несиний наш,
На часть вопроса мы ответим,
А после – просто не заметим,
Что дюна кончилась
И пляж.
2
Ты, море, такое, как было всегда,
И всё же в тебе – иная вода.
Вернее, теперь в тебе много иного –
Слишком земного, слишком земного.
3
Смешно считать, что людям можно
Отгородиться от морей
Какой-то насыпью ничтожной
Из глыб бетонных и камней.
До высоты блокадной дамбы
Волна, пожалуй, не дойдет,
Но – обойдет песок и камни
И хлынет из других ворот.
Не лучше ль с морем по-соседски
В квартире общей жить свой срок?!
От моря нет случайных бедствий,
В нем – наш исток, урок, итог.
А если при веселье бурном
Вдруг море наш порог зальет,
Есть повод вымыть то, что дурно
Помыто городским дежурным
И ощутить безмерность вод.
Пускай вода, вставая дыбом
На общежитие людей,
Убережет их от ошибок
Самовлюбленных кораблей,
Которые мечтая сделать
Из тайны моря путь земной,
Способны только ржавым телом
Достигнуть глубины морской.
Ни тяжесть дамб, ни лень заборов,
Ни сон естественных преград
Не усмирят морских просторов
И Петербург не усмирят.
Но волн упорных вознесенье
Лишь до подошв кариатид,
Возможно, должное смиренье
И в нас, и в море сохранит.
4
Вдали, где море слито с небом,
Где их неразличим свинец,
Там кружатся, обнявшись крепко,
Начало жизни и конец.
Нам лоцман опытный не нужен:
Все знают, что уплыть туда
Поможет с надоевшей суши
Невы попутная вода.
И как приплыть на низкий берег
Известно всем не первый год:
Старинный курс давно проверен
Приливами варяжских вод.
Всё то, что городом зовется
И прибывает каждый год,
По вольной воле создается
И никогда не пропадет.
Здесь будет до скончанья дней
Движенье душ и кораблей.
ЕКАТЕРИНИНСКИЙ КАНАЛ
1
О «медных всадниках» и прочих
Царях, потом – секретарях,
Возникших на российской почве,
Пускай другие говорят.
Мне дела нет до византийства
И смены правящих элит.
Но вот одно цареубийство
Давно мне душу бередит.
Тогда, на городском канале,
На потрясенной мостовой,
Мы вновь ошиблись, вновь остались
Со злобой прежней и собой.
Лицом к лицу с душою темной,
Как с подворотней в мертвый час,
Остались мы; светильник скромный
Заколебался и – погас...
2
Нет, не азартное решенье
Разрушить мир, который плох,
Хочу я вспомнить – рук движенье,
Непроизвольное, как вздох.
…Метальщик третий с бомбой третьей
Царя увидел. В этот миг
Раздался взрыв. И сразу ветер
Лица горячего достиг.
Метальщик юный, видя рядом
Кровь и упавшего царя,
Держал свой сверток со снарядом,
Но позабыл он про снаряд.
Он подбежал и неумело,
Со всеми вместе, кто здесь был,
Искромсанное взрывом тело
Поднял и в сани положил.
В тот миг его рукам дала
Толчок не та чужая сила,
Что к подворотне привела,
А та, что с детства сохранилась.
...В нас эта сила сметена
Была другой. Нет, не закрыты
Зим бесконечных времена.
...Март в Петербурге – не весна.
«Как холодно!» – сказал убитый.
3
Там, где бомбы бросали в надежду
Срам прикрыть не дырой, а одеждой,
Ныне храм стоит балалаечный.
Так-то вот, Александр Николаевич!
Там толпится пытливый и праздничный люд,
Рядом – вещи кустарные продают…
Неужели матрешки неженской породы –
Это статуи нашей свободы?!
ТАВРИЧЕСКИЙ САД
1
Меня крестили в Греческой церкви,
Которой давно уже нет;
Теперь здесь зал для концертов.
Об этой бессмысленной жертве
Когда-то сказал поэт:
Как мы жертвуем тем, что было,
Разрушаем – ради чего? –
Время прошлое, храмы, события...
Ради времени своего?
2
Детство первое – это Таврический сад.
Если дни пролистать назад,
То я вижу – неясно, как на бегу,
Черные ветки на белом снегу,
Своих одногодков бестолковую стаю,
Которую взрослые, не понимая,
Хотят сделать смирной, будто надгробие,
По своему образу и подобию.
