— Куклу похитили, — объявил менеджер, вручая побледневшему Перри фотографию и резиновый сувенир от преступников.

У бывших в зале журналистов затрепетали сердца. Какая тема!

Три дня таблоиды только и писали, что об этом странном похищении.

Перри, гений саморекламы, обожал быть на виду и содержал двух журналистов-пиарщиков, которые писали исключительно про него. Практически ежедневно специальная служба доставляла ему вырезки из газет и журналов со всеми статьями и заметками, где он был хотя бы просто упомянут. И он все эти материалы исправно читал. В бумажнике Перри носил вместо паспорта сложенную пополам самую первую статьюшку о нем. Если в один ужасный день мир не сможет вспомнить, кто он такой, или он сам забудет свое имя, достаточно будет развернуть эту древнюю вырезку: вот его фамилия и фотография! Да, быть в центре внимания, быть героем сенсаций он обожал. Но свою марионетку он любил больше саморекламы. Он любил свою куклу так же истово, как рок-звезды любят своих жен-куколок.

Перри не мог работать. Он потерял аппетит. Когда-то Макфи устроил ему рекламный благотворительный концерт в пользу «Эмнести интернэшнл», и перед концертом Перри узнал массу жутких подробностей про пытки и издевательства, которым подвергают людей в тюрьмах некоторых нехороших стран. Теперь все эти подробности слетелись в ночные кошмары. Ему снилось, что его похищают, над ним измываются, его терзают всеми мыслимыми способами — и затем начинают отрубать кусочки от его дивного тела, которое обожают миллионы людей во всем мире. Он просыпался со страшным чувством безнадежности и отчаяния. Он брал в руки телефон… увы, позвонить и излить душу было некому. Ядовитые и не раз обиженные им журналисты; коллеги — завистники и соперники; его сотрудники, с которыми он редко ласков… да любой мог учинить безобразную проказу с куклой! Кругом было столько врагов! Перри смутно помнил времена, когда у него были друзья, когда он мог общаться с людьми, не подозревая в каждом изменника. Его последними друзьями были ребята из группы «Глотуны», в которой он пел в самом начале своей карьеры. Но это было словно в другой жизни.

Он грубо отчитал своего менеджера за то, что в прессу просочилась сумасшедшая цена, заплаченная за куклу. Менеджер позвонил пиарщикам и грубо отчитал их за то, что они разболтали, какую сумасшедшую цену Перри заплатил за куклу. На это было отвечено: да вы же сами с Перри велели нам перед вечеринкой растрепать, во сколько влетел этот чертов кусок резины!

По мнению Перри, похитители куклы, зная ее цену, будут нарочно тянуть с переговорами, изматывать нервы и в итоге потребуют чудовищный выкуп. К этому моменту было получено второе анонимное письмо, в котором содержалась угроза и дальше присылать куклу хозяину по кускам, если требования похитителей не будут выполнены. Однако никаких конкретных требований выдвинуто не было!

В мучительной неизвестности прошло десять дней. Перри находился на грани нервного срыва. Утром он вскакивал ни свет ни заря и ждал почты с нетерпением прыщавого юнца, который томится по словцу от своей зазнобы. Однако почтальон приносил только ворох сочувственных надушенных писулек от девочек-фанаток и шаблонные соболезнующие письма от знаменитых коллег по музыкальному бизнесу. Были, разумеется, и послания от стандартных придурков: кто-то советовал поискать куклу Перри в спальне принцессы Дианы, кто-то прислал резиновый пенис из магазина приколов — с именем Перри и мазком красной краски на месте «отреза».

Но в одно прекрасное утро ассистент с торжественно-пасмурной физиономией внес белую коробку для китайской еды навынос. В коробке лежали два резиновых пальца и новая фотография марионетки. Бинты с головы были сняты — рана на месте отрезанного уха уже «зажила». Марионетка сидела под витриной ресторанчика в лондонском китайском квартале — воздев оставшиеся пальцы в хамском жесте. И ни строчки от похитителей!

Перри разрыдался.

— Это нечестно! За что такая жестокость? — причитал он между всхлипами. — Я ведь ждал от них инструкций и был готов на все! Почему они калечат меня?

В тот вечер зрителям, пришедшим на мюзикл Эндрю Ллойда Веббера исключительно ради Перри, пришлось слушать его дублера. Менеджер объяснял на голубом глазу: Перри в постели, сражен бактерией азиатского гриппа. Эту глупую версию пара цепных журналистов Перри тут же заменила конфеткой собственного производства: он срочно вылетел во Флориду на поиски любимой бабушки, которая продала свою страховку и слиняла из дома престарелых с молоденьким медбратом-латиноамериканцем. Азиатский грипп не мог длиться вечно, а бабушке-авантюристке не было конца и края. А если Перри таки угораздит найти ее, он может закрутить роман с медбратом и скрыться с ним в Мексику…

В действительности Перри в полной прострации днями валялся в постели и таращился в потолок. Звонил телефон, и автоответчик громко докладывал, что Перри не может подойти. Почта больше не читалась. Газеты оставались нераскрытыми. И, что уже совершенно невероятно, вырезки со статьями про Перри громоздились нетронутыми. Иногда заходил секретарь, и его скорбное лицо возвещало о получении новой картонки с новой частью резинового тела. Душа Перри была как выжженная пустыня, и он уже почти равнодушно взирал на очередное сопроводительное фото: его свежепокалеченная марионетка у железной ноги Эйфелевой башни, или у основания одной из колонн собора Святого Петра в Риме, или у входа в мюнхенский пивной подвальчик — в баварских шортах и тирольской шляпе, которую вместо залихватского пера украшают два отсеченных резиновых пальца марионеткиной ноги…

Поскольку Перри пропал с концами, закурсировали слухи, что его персонаж в телевизионном сериале собираются закруглить — прикончат в автокатастрофе во Флориде и оплачут в Великобритании в закрытом гробу. Менеджер звонил на студию и устроил скандал: он их засудит, если они самовольно нарушат контракт, время которого еще не истекло! В конце концов наспех сочинили, что персонаж Перри внезапно похищен флоридской мафией — его по недоразумению приняли за кого-то другого. Таким образом, следующие серии будут посвящены его поискам, а сам Перри волен отлынивать от съемок и дальше.

Дело с телевидением уладилось. Сложнее было с мюзиклом. Заменяющий его дублер всё пел и пел, и рецензии становились всё мягче и мягче, пока не сменились хвалебными. В конце концов три месяца спустя дублер — смазливый блондин, такой же сладкий и рассыпчатый, как музыка Эндрю Ллойда Веббера, — стал основным исполнителем, а Перри дали отставку.

Но давайте-ка перенесемся за несколько тысяч миль — в Лос-Анджелес.

Пять утра. Голливудский бульвар. Изредка проедет машина. Прохожих — ни души.

У прославленного кинотеатра, рядом с которым знаменитая «аллея звезд», останавливается обшарпанный гастрольный автобус. Внутри бледные с перепоя ребята английской рок-группы. Один за рулем, трое других сидят среди черных ящиков со сценическим оборудованием. На некоторых ящиках зачеркнуто старое название группы — «Глотуны» — и начертано новое: «Фамм фаталь».

Фаммфатальцы высыпают из автобуса и воровато оглядываются. Один из них кладет на асфальт гитарный футляр и раскрывает его. Внутри — огромная резиновая кукла. Безобразно смятая. Как индейка, которую вбили в микроволновку, подходящую только для цыпленка. Кукла вообще бы не поместилась в футляр, не будь у нее ампутирована половина конечностей.

Пока басист готовит фотоаппарат, вокалист — похоже, когда-то приятный малый, но теперь годящийся самому себе в отцы, — прислоняет куклу к стене и кладет ей на живот кусок белого картона, к которому приклеена самодельная звезда — вроде тех, что тут на асфальте. Кукла, свесив голову, таращится единственным глазом на свое имя, написанное на звезде. Фотограф отходит так, чтобы в кадр попал и узнаваемый кусок здания.

Из-за кустов вдалеке выдвигается фигура оборванного бродяги. У него вид человека, с которым лучше не связываться. Но он приветливо машет парням из группы и редкозубо лыбится.