— Привет, я Ли-Энн, — говорит певица, потому что паренек молчит.

— Знаю. Я просто хотел сказать, что я ваш большой поклонник и всё такое.

— А, спасибо. И какой из моих альбомов нравится тебе больше всего?

Паренек вдруг смущается и отвечает осторожно, словно боится ошибиться:

— Ну… «Двое — это целый мир». Тот альбом, который вы записали вместе с вашим… — Он осекается перед «мужем» и неуклюже произносит: — Большим Уилли Бином.

— Это и мой любимейший альбом! — Ли-Энн вся сияет. — Огромное спасибо за доброе слово. Как тебя зовут? Грэм?.. А, Грэхем! Спасибо, Грэхем. Было приятно с тобой познакомиться.

Паренек протягивает ей подложку под пивную кружку и бормочет что-то нечленораздельное. Ли-Энн правильно угадывает, достает ручку и ставит подпись на картонном кружке.

Когда мы снова одни, она продолжает рассказ:

— Именно Уилли Нельсон познакомил меня с Уилли Бином. Большой Уилли возник в моей жизни в правильный момент. В знаменитости он выбивался потом и кровью, был певец кантри традиционной школы, имел проблемы с алкоголем и наркотиками. К моменту нашего знакомства уже завязал. И помог мне стать почти трезвенницей.

В новом браке мне поначалу было как-то неуютно. Прежде звездой всегда была я. Хотя тут полно минусов — мужчина в большей или меньшей степени комплексует, и это чувство постепенно губит отношения. Рано или поздно начинаются упреки в излишней заносчивости — и пошло-поехало… Но Большой Уилли сам был звездой. Мы были на равных. Поэтому иногда я уходила в тень, иногда он. Иногда народ бросался за автографами к нему, иногда ко мне. На его концертах я скромненько сидела в последнем ряду. А на моих концертах он скромненько сидел в последнем ряду. Время от времени зрители обнаруживали в зале меня или его — и почти выталкивали того из нас, кто был в зале, на сцену — петь дуэтом. Это случалось так часто, что мы в конце концов решили дать несколько совместных концертов и имели большой успех.

Чудесный был человек. Козерог. А все козероги — романтики. Большой Уилли ни разу и пальцем меня не тронул. Хоть иногда я заслуживала хорошего тычка. Он вообще ни на кого голос не повышал — по крайней мере в тот период, что мы были с ним вместе. Кажется, я единственная умудрялась заводить его на крик. О женщинах он говорил: «Самое чудесное, что есть на земле. Господь за тем их и придумал, чтобы у мужчин было постоянное занятие — гадать, что на уме у этих существ. И это гадание отвлекает мужчин от всяких опасных глупостей». Резюмируя наш брак, я могу сказать: у Большого Уилли было три недостатка. Он верил в Бога. Верил в меня. И боялся как огня опасных глупостей. Думаю, на пути в звезды, когда он не был еще таким осторожным и осмотрительным, он бы мне куда больше подошел…

Нас опять прерывают. К столику подходит другой парень, тоже лет семнадцати. Но какой контраст! Это не робко-наглый оборвыш, а уверенный в себе холеный стройный красавчик с обалденной копной иссиня-черных волос. Весь в коже. Поскрипывая, он наклоняется к Ли-Энн и целует ее в губы.

— Тебе что-нибудь принести? — спрашивает парень с растяжкой на всех гласных. Густой акцент американского юга. Все в пабе пялятся на его диковинную прическу. Одна я таращусь на его пах. Потому что его возбужденный и рвущийся из штанов член не просто на уровне моих глаз, но и в шести дюймах от них.

Очевидно, и Ли-Энн заметила, что парень на взводе. Она со смаком тискает его ягодицу.

— Знакомься, это Джо-Боб, — говорит она мне. — Ангелочек, принеси нам, пожалуйста, по кружке пива.

— С удовольствием, — мурлыкает он и, даром что мое имя так и не прозвучало, бросает мне через плечо: — Приятно познакомиться.

Пока он ходит за пивом, Ли-Энн поясняет:

— Джо-Боб — мой гитарист. Семнадцать лет.

Стало быть, я правильно угадала.

— Всегда беру с собой на гастроли — такого из виду лучше не выпускать! И потом, полезно иметь что-то хорошенькое мужского пола на сцене — для девушек в зале. С музыкантами моего возраста не работается: одни уже добились чего-то в жизни и выступают самостоятельно; другие ничего не добились и поэтому стоят за моей спиной, завидуют, бесятся — и ненавидят тебя. К тому же у музыкантов в возрасте всегда голова забита домашними проблемами: семья, кредиты и прочие бытовые заморочки. У женщин с этим как-то проще, они гибче и решают повседневные проблемы изящней, без скрежета зубовного. Однако я стараюсь не брать женщин любого возраста — уж очень в них силен дух конкуренции. Что остается? Молоденькие парни. Тяжко мне приходится, да?

Ли-Энн смеется. Джо-Боб, принеся нам по кружке пива и нежно мазнув Ли-Энн рукой по щеке, удаляется на высокий стул у стойки.

— Рядом с Джо-Бобом ты снова ощущаешь себя ребенком? — спрашиваю я.

Дурацкий вопрос. Но что умней придумаешь, когда вся твоя кровь ушла из головы в гениталии!

— Только этого не хватало! — восклицает Ли-Энн. — Снова ребенком — мне это недавно приснилось. Я в нашем старом доме, в одной спальне с шестью сестрами, с родителями за стеной… Проснулась в холодном поту! Это кошмар номер один в списке моих ночных хитов. Еще в десятке: что я в одной постели со своим первым, вторым, четвертым или пятым мужем (сны про Ли Стармаунтина скорее приятны — я до сих пор неровно к нему дышу). Другие ужасы, после которых я просыпаюсь сама не своя: что я работаю официанткой; что Бог действительно существует; что я сошла с ума; что у меня выпали зубы или отсохли груди… Вообще мне часто показывают страшилки по ночам.

В родной городок она слетала на похороны матери — и зареклась там бывать.

— Да, забавная была поездочка, — с сухим смешком говорит Ли-Энн. И понятно, что в той «поездочке» не было ничего забавного. — Моя родительница преставилась… Январь, лютый холод. Отец больной и невменяемый. Сестры давно разлетелись по стране — похоже, все мы постарались осесть как можно дальше от дома. И вот моя младшая сестра, живущая в Сан-Диего, предложила забрать отца к себе — в теплые края. Мать, конечно, на дыбы: в ее представлении южная Калифорния — Содом и Гоморра, игралище дьявола. Но моя сестра настояла на своем, прилетела и забрала отца. Сам он — наполовину овощ, уже не может протестовать или соглашаться.

Ну так вот, как я сказала, зима выдалась жестокая. Было так холодно, что мать однажды среди ночи встала и стащила со шкафа чемодан, где с прошлой весны хранилось электрическое одеяло. Подложила электрическое одеяло под простыню и нырнула снова под перину. От суеты у нее, очевидно, поднялось давление. Она потянулась к таблеткам на столе… и тут ее хватил удар. Парализовало мгновенно. Ни таблетки принять, ни одеяло отключить. А одеяло было старой модели, без термостата, накаляется без ограничений… Так мать и варилась целую неделю, пока соседи не заподозрили неладное и не вызвали полицию.

Мне не верилось, что она умерла, пока я сама не увидела ее в гробу. Хорошо прожаренный кусок никогда толком не жившей плоти. Сестры плакали и целовали покойную. А у меня слезы не шли. И прикоснуться к ней было жутко. Словом, рванула я вдруг оттуда, не дождавшись похорон. А прилетела домой — сразу в бар: наболтайте-ка мне в самый большой стакан чего позабористей из всех бутылок сразу!

К нашему столику подходит ее менеджер — молоденький холеный хлыщ, горожанин до кончика ногтей, навоза и не нюхал. На кантри ему наплевать, зато у него везде всё схвачено и лучше менеджера не найти. Судя по тому, как он поглядывает на аппетитную попку Джо-Боба у стойки бара, Ли-Энн его тоже не интересует.

— Ну, беседуем? — заботливо осведомляется менеджер. Опытная журналистка, я слышу за этим: «Пора вам закругляться». К тому же народу в пабе прибавляется и прибавляется, и все пялятся на нас. До начала концерта меньше часа.

— Ах, черт, совсем про время забыла! — говорит Ли-Энн с преувеличенным ужасом. — Мне пора. Надеюсь, ты получила достаточно материала.

Джо-Боб подходит к столику и как истинный джентльмен с Юга помогает Ли-Энн встать. И опять его готовое к труду хозяйство пузырится на уровне моих глаз. В низу живота у меня всё играет и кувыркается. Ощущение — втрескиваюсь всерьез.