Как она смела!
Как она смела умереть таким оригинальным манером, мысль о котором не приходила Ли-Энн в голову!.. Было ощущение, что мать украла у нее чудесную песню, которую Ли-Энн уже никогда не напишет.
Когда Ли-Энн положила трубку, у нее тряслись руки. Сейчас было бы неплохо успокоить нервы стаканчиком, но в доме не было ни капли алкоголя — это для нее закон с тех пор, как она с отличием окончила колледж, а с ним и разгульную юность. В ванной комнате Ли-Энн надолго задержалась перед зеркалом. Отражение подтверждало, что она по-прежнему существует, но лицо выглядело постаревшим. Может, даже не лицо постарело, а просто выпало звено — между Ли-Энн и старостью не было больше матери. Теперь Ли-Энн предстояло сравнивать себя только с собой. Если она не возьмет себя в руки, хорошенький будет заголовок в газетах поверх фотографии того лица, что сейчас в зеркале: «ДИКОВИННАЯ КОНЧИНА: СКОРБЬ РАЗОРВАЛА СЕРДЦЕ БЛИСТАТЕЛЬНОЙ СУПЕРЗВЕЗДЫ!»
Телефон зазвонил опять. Включился автоответчик, и она услышала спокойно-деловитый голос своего менеджера Росса Сильвера, двадцатипятилетнего стройного красавца. По словам его коллеги, опекающего группу металлистов под названием «Наповал», которая держалась двенадцать недель на первом месте в хит-парадах с вариантом ее баллады в стиле кантри «Нежный летний ветерок», вокалист группы хочет начать сольную карьеру и написать вместе с Ли-Энн несколько песен. Менеджер предлагал серьезно подумать об этом предложении.
Через минуту телефон зазвонил опять. И опять она не стала снимать трубку.
— Мисс Стармаунтин? Здравствуйте. Это Джош Харрис из Атланты, журнал «Шляпки по моему вкусу».
С тех пор, как пошла новая волна бешеного интереса к музыке кантри, посвященная американским традициям пресса росла как на дрожжах. Журналист был предельно вежлив, но напорист.
— Только что узнали, что ваша мать скончалась при… э-э… необычных обстоятельствах. Во-первых, примите мои искренние соболезнования. Прошу прощения, что беспокою в такой трагический момент, но, как только мы про это услышали, мы изменили планы насчет мартовского номера: теперь на обложке будете вы, и поскольку время поджимает, нам нужно несколько слов от вас немедленно. Я оставил сообщение вашему менеджеру. А с вами попытаюсь связаться еще раз. Заранее благодарю за сотрудничество, мисс Стармаунтин. Еще раз приношу мои глубокие соболезнования по поводу происшедшей трагедии.
Не успел он повесить трубку, как телефон зазвонил опять. Снова Росс Сильвер:
— Ли-Энн! Ли-Энн!!!
Теперь в голосе было смятение.
— Я знаю, ты дома. Сними, Бога ради, трубку! Пока я наговаривал сообщение на твой автоответчик, по другой линии мне пришло жуткое известие… Я тут же справился в полиции — всё верно. Мужайся, сокровище мое! Из дома никуда не уходи. Я мчусь к тебе.
После этого разом зазвонили оба телефона — обычный и сотовый. Ли-Энн, по-прежнему у зеркала в ванной комнате, равнодушно игнорировала весь трезвон.
На месте морщин с недавних пор была коллагеновая гладь, однако выровненные специалистом участки кожи как-то нехорошо выделялись — словно с чужого лица. А прежние морщины были такие свои, родные, и Ли-Энн вдруг затосковала по ним. И ее наконец прорвало — она зарыдала.
В самолете, на пути в некогда родной город, она продолжала рыдать. Стюардессы — юная красавица и блондинка средних лет — трогательно суетились вокруг нее. Одна держала Ли-Энн за руку, другая салфеткой вытирала потекшую тушь. Обе считали, что Ли-Энн за большими черными очками так безутешно плачет по матери. На самом деле она плакала по себе. На похороны ее вынудил лететь менеджер — она отчаянно упиралась.
— Ли-Энн, я отлично понимаю твои чувства, — сказал он, — но твоя публика — сентиментальные любители кантри. Они будут шокированы, если ты проигнорируешь такое событие. Какой бы ни была твоя мать и как бы она тебя ни колотила и не донимала в детстве, она все-таки твоя мать. Посмотри на это с другой стороны: разве не приятно своими глазами убедиться, что она действительно сыграла в ящик? Я не призываю тебя плясать и петь от радости на похоронах, но про себя можешь оторваться по полной программе… Кстати, насчет пения не такая уж плохая идея! Жалко, что сейчас не лето — ты могла бы дать небольшой концерт под открытым небом. Почтить память матери несколькими пронзительными песнями…
Ее бывший муж, Уилли Бин — Большой Уилли, тоже известный исполнитель кантри, — за минуту перед этим оставил на автоответчике почти буквально такое же предложение: мол, я готов принять участие в концерте памяти твоей матери и вообще поддержать тебя на сцене и вне сцены.
Картинка так и стояла в ее воображении. На заднике-экране — гигантская фотография матери, а Ли-Энн и Большой Уилли в подходящих белоснежных жакетах с черным кантом стоят обнявшись на сцене и, вновь объединенные скорбью, выстанывают ее новейший хит «Блюз могильного камня». И все на огромной поляне рыдают в три ручья. А затем пикник с барбекю для публики: Мясо, Как Готовила Его Моя Мама, — прямо с решетки, по полтора доллара кусок.
— Пресса будет тащиться, — заверил ее Сильвер. — «Поклонники — её большая семья», и всё такое. Подкинь им подобное событие — журналисты налетят как стервятники и восславят тебя до небес!
В аэропорту ее поджидала дюжина репортеров с фото- и телекамерами. И Бет — любимейшая сестра… или единственная любимая из сестер?
У Бет был взволнованный и помятый вид. По сравнению с огромной шапкой старомодно уложенных волос заплаканное личико с обвисшей кожей казалось непропорционально маленьким. Дома еще четыре сестры — опекают отца. А пятая — на подлете из Великобритании.
Бет обняла Ли-Энн восторженно-истерично, на камеры. Как фанатка, которой выпал приз провести день со своим кумиром. Обе ни слова не проронили. Печально улыбаясь во все стороны, они взялись за руки и пошли к выходу: служащие аэропорта суетливо пробивали им путь в толпе встречающих.
Однако в машине, расслабившись за рулем, Бет из куклы превратилась в человека. Барьеры пали, и Бет весь час до дома тараторила, не закрывая рта. Рассказала о приготовлениях к похоронам, кто придет и что установил коронер. А также все жуткие детали смерти. Ли-Энн получила исчерпывающую информацию про детей и мужа Бет, про детей и мужей других сестер, про то, кто из городских знакомых жив по сию пору, кто чем занимается и кто чего достиг или не достиг. По словам Бет, ее старший сын так и обалдел, когда узнал, что любимую песню любимой группы «Наповал» написала его «престарелая» тетка.
Когда въехали в город, Бет — в ней явно умерла ведущая рубрики местных сплетен! — показывала направо и налево и всё про всех докладывала. И как только она успела за одни сутки собрать столько новостей! Дорин Свенсон таки выпустили из дурдома — помогает кузине… в скобяной лавке! Да-да, теперь ей позволено держать в руках отвертку и прочие острые металлические предметы, даром что она некогда покушалась на глаза подружек. Красавчик-аптекарь в прошлом году загремел в тюрягу — заглотил пол-аптеки и бегал по главной улице, выпростав свой огурец из штанов. Барби, одноклассница Ли-Энн, вернулась из Нью-Йорка с безработным актером вдвое моложе нее, и они купили старый дом Прокторов на Вермонт-стрит. Правнук Кобелины явно пошел в предка. Тот был смесью эрдельтерьера с бог знает кем и пытался трахать всё, что двигается, в том числе и сестричек-малолеток. Правнук Кобелины отличился тем, что мало-мало не изнасиловал сынишку заместителя шерифа. Видать, придется его, кобеля неуемного, усыпить. Лорри Филлипс, владелица столовой, в которой довелось поработать и Ли-Энн, выскочила замуж за молоденького религиозного экстремиста — познакомились через интернет, а теперь забацали свою собственную веб-страничку Девушкой-на-Небо.com, где они в перерывах между супружескими ласками рекламируют вечную девственность. Хотели было обклеить город плакатами, прославляющими анальный секс как эрзац секса грязного, — да церковники восстали и не позволили. На плакатах Лорри улыбалась до ушей, и в пузыре из ее рта красовалось: «Будь девой спереди и страстотерпицей сзади; придет время — ангелы небесные радостно вострубят о твоем приходе!» А столовка, кстати, закрылась сто лет назад — фаст-фуды всех затоптали.
