Литмир - Электронная Библиотека

Лошади были очень сильно перегружена продуктами и устали.

В кишлаке Джикинды мы должны были их покормить. Вскоре мы подъехали к этому кишлаку.

Здесь было много растительности и гораздо теплее.

В кишлаке, у кибитки, где помещалась канцелярия ТОЗ, ржали лошади. Сидели кучками киргизы на корточках и оживленно разговаривали.

— А-а-а! — закричали они, встречая нас, помогая спешиться, поддерживая нас под локти.

Саид принял лошадей.

Приветствия «A-а-а!» имеет несколько оттенков.

Их можно передать так:

— А-а… — это кислая мина; или А-а… — здравствуй, здравствуй, очень рад тебе! — А-а… равнодушно: приехал, значит; или— А-а… сколько лет, сколько зим! Я не верю своим глазам, неужели это ты? — если кто против тебя, то я твой друг, или — А-а, в восторге, — не может быть, наконец-то! Хвала аллаху, я так рад, так рад! — я твой раб, повелевай! — А-а! — в безумном счастье, — я захлебываюсь от восторга при визе тебя!..

Какое было на этот раз «А-а»? Мне показалось, что оно было немного насмешливое.

— Большой караван, хорош караван…

— Кандый сиз тынч кельдыз? — спросили нас. — Как доехали?

— Тынч, тынч-якши, — ответили мы, — хорошо доехали.

— Келинь, — сказал председатель ТОЗ, — заходите.

Мы вошли в кибитку: женщины бросились в сторону, и мы сели, поджав ноги, не глядя на женщин и не здороваясь с ними.

Тон был выдержан. Один только Джалиль Гош остался на улице, присев на крылечке и играя плеткой.

Аксакалы вошли следом. Нам подали вареное мясо и затем чай.

— Аксакалы, — сказал я, — нам надо дорогу.

— Аллах не дает дороги. Весна идет. Несколько киргизов уже живут здесь десять дней, ждут дорогу, — ответили те, поглаживая бороды, — пороги нет.

Тут я понял, наконец: «Вот и новые госта, — думали, небось, киргизы, — больно уж разогнались куда-то, тоже засядут теперь тут…»

Караванщики, посланные искать дорогу, возвратились, чтобы сказать, что надо ждать дорогу. Это мы и без них слышали

Я спросил:

— Проезжали ли тут Туюгун с Сабирой?

— Ничего не видали, — ответили мне Тогда я позвал местного пастуха.

— Ты родом откуда? — спросил я

— Из Гарма, — ответил он.

— Ты пастух, ты знаешь эти дороги

— Знаю, — ответил пастух.

— По какой дороге нам ехать?

— Нет дороги, начальник.

— А скажи, ты Туюгуна знаешь?

— Знаю. Этот Туюгун из Каратегина и вот недавно проехал по какой-то дороге через перевал… С девушкой из Кашка-Су..

— Что? Что? С Сабирой? — вскочил Саид.

Он потупил голову.

— Мерзавец Барон! — сказал он. — Я не сколько лет даром работал на него. Он бандит и контрабандист. Я хлеб ломал, что буду молчать, он на коране клялся, что отдаст мне Сабиру и не отдал… Слушай, начальник…

Он замолк, но по его лицу я видел, что он готов был умолять меня, чтобы ехать дальше, сейчас же…

В комнату вошел Джалиль Гош. Аксакалы опять заговорили о трудности пути.

— Ну, начальник, ты остаешься здесь? — спросил Джалиль, ни на кого не глядя. — Лучше отдохнуть и подождать, конечно…

Я понял, что его задели разговоры о том, что мы останемся, и особенно насмешки при встрече.

— Нет, Джалиль, если я сегодня же не перевезу ячмень через перевал, то завтра уже придется сесть тут на всю весну, вместо того чтобы сеять… А ты, разве, остаешься? — спокойно спросил я.

Джалиль Гош вспыхнул.

— Я тебе говорил, Джалиль едет до Катта-Карамука! Я клятву ломал.

— Хорошо. Ты клятву ломал. Есть пять «носов» — дорог — на перевал. Ты знаешь контрабандистскую дорогу. Но там, где проедешь ты, проедет ли караван? С людьми и такой груз — ячмень?

— Я не аллах. Я не знаю, проедет ли Как хочешь, мне нет дела: твой ячмень..

— Поехали!! — сказал я.

— Дороги нет, — начал Шамши — «Деревянное ухо». — Шамши боится: у него лошади, самовар…

— Шамши останется здесь: у него самовар! — сказал я, вставая. — Поехали.

Мы сели на коней и тронулись. Шамши продолжал ворчать: «Пусть безумцы только и слепые едут по такому пути», — говорил он, однако тоже ковылял вслед за нами на своей коняге, продолжая причитать и хныкать…

Мы выехали из кишлака.

— Ай, большая инсоляция! — сказал Карабек, показывая вперед плеткой.

Это слово он слышал от меня: инсоляция означает освещение солнцем земной поверхности.

Прежде чем говорить о дальнейших событиях, необходимо объяснить, что означает этот термин для Алайской долины в апреле.

С каждым новым даем весны все сильнее подтаивает снежная масса, покрывающая долину и склоны гор. Ло снегу утоптана тропа. Сперва проваливается снежный наст вокруг тропы — это первая стадия.

Вторая стадия — начинает таять дорожка. По ней начинают ездить только в определенные часы: сперва лишь утром и вечером, потом — только на рассвете, потом— только ночью. И, наконец, третья стадия— проваливаются все дорожки, все огромное пространство долины покрывается рыхлой массой, жидкой снежной кашей: все кишлаки и селения отрезаны друг от друга. Никакого движения. Только потоки воды мчатся в реки.

Это работа солнца. Сила ее такова, что можно в одно и то же время на северном, теневом склоне гор найти суровую зиму, а на южном — жаркое лето.

Однако мы застряли между зимой и летом…

Вообразите себе незамерзшее море, а по морю ведет узенькая, ненадежно замерзшая дорожка, с плотным, утоптанным снегом под ней. Вы едете как бы по гребню стены. Если свалитесь с нее в сторону, попадете в воду, на глубину 2–3—4 метров. Причем дно может быть ровным, а может быть и покатым. Тогда придется скользить еще по крутой покатости дна на неизвестную глубину, особенно если дело происходит на склоне гор.

Представьте себе встречу на тропе. По тропинкам постоянно ездят, и поэтому снег на них утаптывается. Шириной тропа в 35 сантиметров, а по бокам трясина.

Если снег неглубок, разъехаться нетрудно, но если глубок, стоят друг против друга два всадника на такой дорожке и ругаются, кому сбивать коня в снег. И, не решив мирным путем, стегают лошадей, те бросаются друг на друга, стараясь сбить грудью противника.

Несчастный побежденный, пытаясь вывести из глубокого и вязкого весеннего снега своего коня на дорожку, долго бьется в снегу, пока не вытянет измученную вконец лошадь.

Когда же дорожка окончательно теряет упругость под влиянием теплых, весенних солнечных лучей, тогда считают, что дороги нет.

С трудом дошел караван наш до реки и пошел вверх. Река была небольшая, и ехать против течения очень большого затруднения не представляло.

Далеко растянулся наш караван. Ишаки, которые находились в нем, тормозили наше продвижение.

Пройдя километра три вверх по течению, мы свернули влево, на снежную тропинку. Тропинка шла у скалы. Тень скалы прикрывала ее, и снег на тропинке не успел растаять. Утром морозы, хоть ненадежно, но сковывали дорогу и по ней можно было идти. Двигались мы с трудом: сегодня утром было тепло и тропинка не очень затвердела. Лошади попадали ногами в дыры и выбоины, но благополучно выскакивали из них.

Я оглянулся на кишлак. Далеко внизу все население кишлака вылезло на крыши и следило, удастся ли нам пробиться или нет.

Караван сильно растянулся. Задерживали ишаки: вместо того чтобы вскочить, как лошадь, или стараться выкарабкаться, попав в выбоину одной или двумя ногами.

ишак спокойно лежал и ждал, пока подойдут караванщики, один возьмет его за голову, другой за хвост и поставят его на ноги.

Впереди вел свою лошадь Джалиль, за ним Карабек, Саид, за Саидом — я, затем, шли караванные лошади, одна за другой, не связанные между собой, за ними ишаки и сзади еще какие-то лошади и люди. Оказалось, что это путники, которые ожидали дороги, но, видя, что мы так смело поехали, увязались за нами.

— Эге, да ведь дорога совсем не такая уже безнадежная! — решил я, ведя Алая в тени скалы, по тропинке.

Мы свернули влево, обошли еще один «нос» и въехали на него.

Мы были уже очень высоко. Вдали черными полосками на белом, снежном фоне виднелась Сурх-Об, местами превращаясь как бы в широкую черную ленту.

21
{"b":"207911","o":1}