Экскурсия по магазину много времени не заняла. Наталье не понравились цены.

В рабочем кабинете с уютной кожаной мебелью был сервирован одноразовой посудой незатейливый праздничный ужин, в основном нарезка. Ее быстренько смела голодная Наташка, в перерывах отвлекаясь на короткие тосты, подслащенные «Бейлисом».

– Забирай его с собой. Я все равно не пью, – предложила именинница, и Наталья согласно кивнула головой, предвкушая прекрасный субботний вечер в компании со мной и Аленой.

Милочка казалась вполне счастливой. И не мудрено – в одиночку, не отвлекаясь на закуску, «уговорила» полбутылки «Камю». При этом совсем натурально морщилась и вроде бы от чистого сердца ругала «эту дрянь», приводя в качестве примера, как эталон, молдавский «Белый аист». Мало того, после каждой пропущенной рюмки всерьез уверяла, что вообще терпеть не может крепкие спиртные напитки. Кончилось тем, что Наталья не выдержала и отняла живительный напиток из слабых рук Людмилы Станиславовны. Впрочем, отняла – не совсем точно. Бутылка сама выпала, подруга ее только подхватила, не дав пасть французской сногсшибаловке совсем уж низко – на пол. Проверив остатки содержимого на свет, решительно убрала в шкаф.

Почему-то Милочку это обстоятельство очень развеселило. Правда, ненадолго. Бессмысленный хохот плавно перетек в оханье и стоны, так сказать, предтечу синдрома перепития.

– Так мы пили за здравие или за упокой? – зло поинтересовалась Наташка, ругая себя последними словами за то, что согласилась на эту встречу.

– Я не пью… – простонала Милочка, резко побледнела, выпрямилась и нетвердыми шагами направилась к огромной вазе с цветами, куда не так давно пристроила и Натальин букет. Цветы веером полетели в сторону, живописно рассыпавшись на полу и на столе. Ваза, намеченная к использованию не по назначению, не сдалась и, грохнувшись с телевизионной тумбочки, покончила жизнь самоубийством.

Милочка немного расстроилась. Крепко зажав рукой рот, попыталась выскочить из кабинета, но не вписалась в дверь и мягко осела на пол. Предчувствуя катастрофические последствия, Наташка быстро подхватила «набравшуюся» приятельницу и точно вписала в дверь, открыв ее пьяной головушкой Милочки. Иначе не получилось. Свою совесть успокоила тем, что Людмила Станиславовна «почти под наркозом».

Оставив приятельницу в интимной обстановке наедине и в обнимку с унитазом, а также прекрасным набором только что подаренных махровых полотенец, Наталья прислонилась к стенке коридора, отделанного пластиком, облегченно вздохнула и подумала: «Как мало человеку надо для счастья. Вот умотать бы сию минуту домой, сесть с чашечкой кофе на кухне, пресекая на корню любую попытку мужа, сына и собаки нарушить единение с телеэкраном… И не забыть убрать визитку Людмилы Станиславовны на дно коробочки с ненужными документами!»

В принципе все исполнимо: выйдет Милка из заточения, решится вопрос с ее транспортировкой к месту жительства… Не на себе же ее переть!

Милка не вышла, а скорее выползла, опираясь руками о стену. Наташка успела подумать, что у них в реанимационном отделении все пациентки, независимо от возраста и тяжести перенесенной операции, просто красотки по сравнению с ней. Такое впечатление, что Милочку похоронили заживо, а потом опомнились и вернули на белый свет. При этом все, кто возвращал, скончались на месте при виде результата: крашеные белые волосы торчали в разные стороны, как наэлектризованные. Глаза в темных кругах от расплывшейся туши были неразличимы и на неестественно бледном лице казались черными провалами. Яркая губная помада, позволившая себе разгуляться далеко за пределы рта, довершала общую картину ужаса.

– Мама дорогая… – только и смогла вымолвить Наталья.

– Я не пью, – прошептала Милочка. – Это от страха…

– Конечно, – поспешила согласиться подруга. – Ты уж как-нибудь держись. Еще до дома добираться.

– Я здесь заночую… Ты извини… Все кружится…

Милочка сморщилась и потихоньку продолжила путь к кабинету. Наталья двинулась за ней, раздумывая над Милкиной пьяной бесшабашностью: ни за что бы не согласилась остаться одна в таком огромном пустом помещении.

– Я… не могу домой… Здесь…

Милочка благополучно добралась до дивана и, страдальчески скривившись, отвернулась от украшенных живыми цветами остатков праздничного ужина.

Десяти минут Наталье хватило, чтобы навести относительный порядок. В душе накопился изрядный запас раздражения, и она чувствовала настоятельную потребность его реализовать. Но не успела. Милочка, проглотившая по ее настоянию две таблетки фестала и одну церукала, удивилась: мир перестал вращаться.

– Ну так, может, все-таки поедешь домой? – с надеждой спросила Наталья.

Такой реакции на свое предложение она не ожидала.

– Не-е-ет!!! – истерично завопила Людмила Станиславовна, и пакет с осколками хрустальной вазы невольно выпал из Наташкиной левой руки. Правой она крепко прижимала к груди «Бейлис», который намеревалась положить в сумку.

В коридоре отчетливо послышались размеренные шаги. Наталья, еще раз помянув дорогую маму, но только шепотом, вопреки обыкновению не заорала. Грохнувшись на коленки рядом с пакетом, как завороженная, уставилась на закрытую дверь кабинета. Шаги смолкли. Наташка нервно оглянулась на Милочку и ошалела: именинница спокойно прихорашивалась перед зеркалом. Первой мыслью было: «Оглохла!» Вторая в голову прийти не успела – раздался противный скрип открывающейся двери…

Бутылка точно попала по назначению. Глухой удар, чей-то вопль и Наташкино «Сидеть!!!» раздались практически одновременно…

– Стучаться надо, Кирилл! – командным тоном произнесла Милочка, и Наталья осторожно открыла глаза. Молодой парень в камуфляжной форме, наполовину высунувшись из двери, пялил глаза на нее. Хотя и обращался к Милочке:

– Простите, Людмила Станиславовна. Услышал шорох, думал, опять к вам мышь проскочила. Нагнулся, дверь приоткрыл, хотел поймать, а тут… в лоб «граната»! Как только увернулся!

– Мы думали, это мышь дверь открыла. Поставь «гранату» на стол и иди.

– Через сколько примерно готовить машину, Людмила Станиславовна? Хотелось бы заранее прогреть мотор, да и салон. К вечеру значительно похолодало.

– Сегодня я остаюсь здесь. Ты свободен, отдыхай. Позвони Тимуру Георгиевичу, пусть через полчасика заедет и отвезет Наталью Николаевну домой.

Перед тем как закрыть дверь, Кирилл не преминул смерить Наталью весьма недовольным взглядом. А может, это ей только показалось.

– Хороший парень, – сказала Милочка. – Сын приятеля одной из моих клиенток. Она попросила его пристроить. Услужливый и душевный. Когда возит меня по делам, всегда точно определяет, в каком я настроении. Я из него прекрасного менеджера сделаю.

За оставшиеся полчаса до отъезда Наташка узнала такое, что ни за что не решилась бы выйти одна даже в освещенный коридор магазина.

– Я схожу с ума, – поведала Милочка. – Ты не представляешь, до какой степени я дошла! Главное, никому не могу рассказать о своих глюках – пойдут разговоры… Засмеют!

«Пить надо меньше!» – подумала Наташка, но вслух этого не сказала. Вспомнилась соседка по дому, крестоносица Зинаида. Крестом был вечно пьяненький муж Колька, которого она частенько таскала на себе домой. Вообще-то он был тихим алкоголиком, пьющим по окончании трудового дня. Больше всего на свете любил поговорить с чайником, именуя его время от времени то Зинулей, то Зинкой-дурой. При появлении на кухне настоящей Зинули сразу умолкнуть не мог, от души удивляясь, как так могло получиться, что женился на одной, а теперь на шее сидят две. Не иначе как от хорошей жизни расплодились… Отсутствие способности вовремя умолкнуть приводило к нехорошим последствиям – обе Зинули, то бишь настоящая и чайник, объединялись и-и-и… Бывало по-всякому.

– Понимаешь, я вынуждена жить на даче. Вернее сказать, в загородном доме. Причину ты знаешь… – Милочка, стараясь не смотреть на Наталью, нервно теребила пачку салфеток, то вытаскивая, то запихивая их обратно. Наталье надоело сидеть на полу, и она перебралась в кожаное кресло, украдкой посмотрев на настенные часы.