– Я уверен, что, если начнется война, революция неизбежна. Реформы, конечно, нужны будут в любом случае. Но если начнется война, и они окажутся бессмысленны.

– Надо, чтобы император чаяния народные сам слушал, а не через дворян правил, – воздел узловатый палец к потолку Распутин. – Чтобы болтуны эти думские власти не имели. Надо, чтобы правил государь не по воле толстосумов да худых советников, а глас одного лишь Бога слушал.

– Ну да, это конечно, – замялся Чигирев. – Но сейчас главное – предотвратить войну.

– Сам знаю. – Распутин пятерней взъерошил свои волосы. – Да как? Все императорские родственнички лишь о войне и говорят. Уломают они Папу, ой уломают.

– Надо придумать, Григорий Ефимович. Иначе всем нам не жить. Россию потеряем.

– И то верно. Ну да обмыслим еще. Нынче что‑то я себя плохо чувствую. Ты завтра ко мне приди. Обговорим. Да почаще ко мне ходи. Нам с тобой много еще о чем поговорить надобно.

– Конечно, Григорий Ефимович, непременно приду. – Чигирев начал медленно отступать к выходу.

– Погодь, – окликнул его Распутин. – Тебе‑то самому чего надо?

– Мне? Ничего.

– Ты при службе?

– Нет пока.

– Так не годится. В Петербурге все при службе быть должны. Ну‑ка я тебе отпишу. Сам решишь, к кому с ентой бумаженцией идтить.

Распутин схватил листок бумаги, карандаш и принялся что‑то писать, потом сунул свою писульку в нагрудный карман пиджака Чигирева и почти вытолкнул его в приемную:

– Ну, ступай, милый. Мне нынче одному побыть надобно. Завтра приходи. Господь с тобой.

Когда двери кабинета закрылись, к историку подскочила госпожа Пистолькорс.

– Что же вам поведал старец? – дрожащим от волнения голосом спросила она.

– Благословил, – ответил Чигирев. – Велел почаще заходить.

– Ах, какая благодать! – всплеснула руками Пистолькорс. – Вам надо непременно воспользоваться этим предложением и почаще бывать у старца.

– Да, конечно, – пробурчал Чигирев. – Извините, мне надо ехать. Свидание со святым старцем – такое потрясение для меня. Я хотел бы немного побыть один.

– Как я вас понимаю, – сочувственно покачала головой Пистолькорс. – Конечно, поезжайте. Всего вам доброго.

Спешно натянув в прихожей галоши и пальто, Чигирёв выскочил на лестницу и только здесь вытащил записку Распутина. Чудовищными каракулями там было написано: «Милай дарагой памаги Серегею».

«Что же, с такой рекомендацией можно в любое министерство устроиться, – подумал Чигирев. – Уже неплохо».

Он сбежал по лестнице, миновал трех господ крепкого телосложения, со скучающим видом околачивающихся на площадке, выскочил на улицу и почти сразу поймал лихача.

– В Ковенский! – скомандовал Чигирев, усаживаясь в сани.

– У Гришки, у Распутина, что ли, был, барин? – оскалился извозчик, указывая на дом.

– Не твоего ума дело, – буркнул Чигирев.

– Как скажете, барин. – Извозчик подхлестнул лошадей и, сплюнув на землю, процедил: – Тьфу, нечистая.

ГЛАВА 8Совещание

Сани свернули со Знаменской улицы и остановились у дома в Ковенском переулке, где снимал квартиру Чигирев. Историк расплатился с извозчиком и буквально взлетел на третий этаж. Успех сегодняшнего дня окрылил его. Теперь ему срочно хотелось что‑то делать, лететь куда‑то, реализовывать проекты, свергать и назначать правительства. Сейчас он решил срочно заняться составлением плана преобразования страны, который можно было бы воплотить с помощью Распутина. Никогда еще судьба не давала ему столь великолепного шанса изменить историю отечества.

Дверь ему открыла горничная и, присев в глубоком реверансе, сообщила, что их благородие господин штабс‑капитан Крапивин уже полчаса дожидаются господина Чигирева. Сергей хлопнул себя по лбу в досаде, что забыл о назначенной встрече, быстро скинул пальто и галоши и прошел в гостиную, где ему навстречу поднялся Вадим. В очередной раз историк отметил про себя, что форма чрезвычайно идет Крапивину, а сам он заметно приободрился. Чигирев не видел Крапивина таким энергичным с тех пор, как спецназовец потерял свой отряд и вынужден был пуститься в скитания.

– Здравствуй, Сергей, опаздываешь, – прогудел гигант.

– Извини, совершенно забыл о том, что мы договаривались сегодня. Дела, – пожал ему руку Чигирев, – Какие у тебя могут быть дела? – недовольно фыркнул Крапивин.

– Можешь себе представить, имеются.

– Пожалуй. – Лицо Крапивина внезапно посуровело. – Вот об этом я пришел к тебе поговорить.

– Нельзя было обсудить это в тире?

– Нет, там слишком много народу. Нам могли помешать.

– Хорошо, давай поговорим. – Чигирев плотно закрыл дверь и уселся напротив Крапивина. – Хочешь чаю… или чего покрепче?

– Нет, спасибо.

– Хорошо. Тогда я тебя слушаю.

– Ни для тебя, ни для меня не секрет, что мы остались здесь, чтобы поменять историю, – начал Крапивин. – И ты, и я желаем добра России, хотя видим ее благо по‑разному. И для тебя, и для меня начало гражданской войны – это полный провал. Хотя бы здесь ты со мной согласен?

– Вполне. Но к чему ты все это говоришь?

– К тому, что, реализуя наши планы, мы с тобой можем помешать друг другу. А этого не хотелось бы. Ведь наша ближайшая цель – не допустить революцию. Или ты считаешь, что это благо?

– Ни в коем случае. И ты, и я знаем, что у Временного правительства мало шансов удержать власть. Если ее возьмут большевики, всему конец.

– Хорошо. Хоть здесь мы мыслим одинаково. Давай договоримся: наша с тобой цель – остановить революцию.

– Все так, – кивнул Чигирев. – И я уже предпринял кое‑какие шаги для этого.

– Интересно. Позволь узнать какие.

– Непосредственным толчком к революции явилась Первая мировая война. Если удастся избежать вступления в нее России, то революционный взрыв можно хотя бы отсрочить.

– Интересно, как ты собираешься это сделать, – усмехнулся Крапивин.

– А тебе эта задача кажется невыполнимой?

– Как минимум непростой. Я сейчас очень много общаюсь с офицерами. Штабными, полевыми, несущими службу в столице и прибывшими с периферии. Все они буквально бредят войной. Армия желает смыть с себя позор неудачной японской кампании. Это касается всех, от прапорщиков до генералов. Когда вся армия рвется в бой, остановить ее не так просто. Большинство офицеров Генштаба считают, что в случае победы над Германией, Австрией и Турцией Россия может усилить свое влияние на Балканах и получить контроль над Босфором и Дарданеллами. Кроме того, монархисты считают, что война позволит укрепиться самодержавию, а либералы – что она продемонстрирует преимущества конституционного строя. Буквально все общество за войну.

– И революционеры в том числе, – поддержал его Чигирев. – Эта публика только и мечтает о войне, поскольку надеется, что война приведет к революции. Да и остальное похоже на правду. По крайней мере то, что я узнал сегодня, подтверждает твои слова.

– А что ты узнал? – насторожился Крапивин.

– Я получил подтверждение, что существует влиятельная партия войны в самом семействе Романовых.

– От кого?

– От Распутина, – чуть помедлив, ответил Чигирев.

– Значит, ты связался с Гришкой, – фыркнул Крапивин.

– А что в этом плохого?

– Вот как раз об этом я и хотел с тобой говорить.

– О Распутине?

– Да. Знаешь, я недолго здесь, но уже понял, что Распутин чрезвычайно дискредитирует царскую семью. Его имя на устах буквально всех офицеров и даже низших чинов. Если это не прекратить, то императорская семья окончательно потеряет авторитет и в армии, и в обществе. Это уже начало революции.

– И что ты хочешь?

– Убить Распутина. И немедленно. Пока не поздно.

Чигирев похолодел:

– Его неплохо охраняют.

– Да что ты говоришь? – Крапивин иронично посмотрел на собеседника. – Три филера – это, конечно, серьезный эскорт.

Чигирев осекся. Действительно, предположить, что для подполковника спецназа, который двадцать лет посвятил разведке, диверсиям и покушениям, три филера начала двадцатого века представят серьезное препятствие, было, мягко говоря, опрометчиво.