Может быть, Метеллу Сципиону почудились лязг доспехов и топот приближающихся легионов?

Антипатр и Ирод вежливо молчали, глядя на ту часть стены, на которую смотрел Сципион. Наконец Антипатр решился заговорить:

— Под твоим началом целых шесть легионов, да еще вспомогательные войска.

— Все предатели, — быстро сказал Сципион, продолжая прислушиваться и не опуская пальца. Наконец он медленно повернул голову и посмотрел на Антипатра, палец его коснулся виска, — Должен тебе признаться, что я человек тоги, а не меча, — Сципион с трудом оторвал палец от виска и потряс им перед своим носом, — Тебе известно, что я был консулом?

Антипатр подавил вздох и заставил себя почтительно улыбнуться:

— Об этом известно каждому в Азии.

— Хорошо, — Сципион гордо откинул голову, отчего все его тщедушное тело опасно отклонилось назад, и не без труда удержал равновесие, — Мне нужно… Мне нужно переговорить с тобой. — Он шагнул к Антипатру и, взяв его под руку, увлек в глубину зала.

Ирод вернулся в отведенные для них покои и до вечера с тревогой ждал возвращения отца. Слабость и страх сирийского прокуратора поразили его не меньше, чем когда-то — величие Помпея. Он подумал, что если Рим посылает сюда таких чиновников, то что же произошло с Римом! Ирод никогда не мог себе представить, что римский чиновник может быть слабым и нерешительным, нелепым и глупым. Наверное, мир приближается к своему концу (в Иерусалиме об этом твердят на каждом углу), если такое происходит с Римом.

Отец вернулся, когда за окнами было темно. Не сел, а упал в кресло, вытянув ноги и склонив голову на грудь. Ирод понимал, что сейчас лучше не трогать отца, но не мог подавить тревожного любопытства и спросил:

— Что? Что он сказал тебе, отец?

Антипатр слабо махнул рукой:

— Что он может сказать! Разве ты сам не видел… — Он вздохнул и добавил с горечью: — Неужели тот Рим, великий и могущественный, закончил свое существование! Мне жаль, если я прав. Рим всегда оставался для меня солнцем. Слишком жарким и слишком палящим, но хорошо освещающим все вокруг. Что же будет, если солнце потухнет?

— Но, отец, — осторожно возразил Ирод, — Метелл Сципион только человек, и, может быть, не лучший из римлян.

Антипатр поднял голову и медленно повернулся к сыну.

— А Помпей? — сказал он, от усталости чуть растягивая слова. — Любимец богов, завоеватель всего видимого мира бежал, как последний трус, вместо того чтобы либо победить, либо умереть в бою, как положено воину. Любому воину — от полководца до простого солдата.

— Ты думаешь, он проявил трусость? — проговорил Ирод с недоумением, похожим на страх, как будто речь шла не о человеке, а о каком-то высшем существе.

— Я знаю, что он бежал! — отрезал Антипатр и так взглянул на сына, словно именно он был повинен в этом.

Антипатр замолчал, снова свесив голову на грудь. Ироду показалось, что он задремал. Подождав некоторое время, он тихо позвал:

— Отец! — но не получил ответа и, осторожно ступая, покинул комнату.

Он испытывал двоякое чувство: с одной стороны, понимал, что отец прав — любой полководец, тем более такой, как Помпей Магн, не должен бежать с поля битвы, а тем более искать убежища в чужих краях; но с другой стороны — он скорее чувствовал, чем сознавал это, — Помпея нельзя судить как обычного человека. Если судить его как обычного человека, то что же станет с такими понятиями, как власть, храбрость, доблесть, величие? Нет, что-то здесь было не то, не так. Отец, конечно, отважный воин и умный человек, но все же он не может сравниться с Помпеем Магном. Он похож на римского полководца точно так же, как холм на равнине похож на самую высокую гору, — точно такой же, только значительно меньшей высоты. Всякий может подняться на холм, но не всякий способен взойти на гору. И не только взойти, но даже увидеть вершину, потому что она достает до самого неба и всегда укрыта облаками.

Думая о праве отца так говорить о Помпее Магне, Ирод постепенно и незаметно перешел на другой предмет — стал думать о Мариам. В последнее время, о чем бы он ни размышлял, мысли его обязательно приходили к Мариам — ее образ поселился в его сознании и с каждым днем занимал все большее пространство. Иногда он видел ее смутно, иногда очень ясно. Особенно ясно ночью, когда смотрел на свою звезду. Когда смотрел очень долго — порой от напряжения на глазах выступали слезы, — то в переливающемся свете звезды рисовалось прекрасное лицо Мариам, и тогда звезда и девушка сливались в одно.

Как-то Ироду явилась простая мысль, что звезда есть небесное отражение земной девушки, и наоборот — земная Мариам была лишь отражением Мариам небесной. А если это так (а Ирод быстро уверился, что это именно так и никак по-другому быть не может), то его жизнь и судьба не только связаны с Мариам, но определяются ею. Жениться на Мариам и тем самым породниться с царями вскоре из желания превратилось в потребность, столь же естественную, как есть, пить и дышать.

Он понимал, что об этом обязательно нужно переговорить с отцом, но боялся такого разговора. Боялся не столько возражений отца, сколько его взгляда — увидеть в нем ничтожество собственного рода стало бы для Ирода невыносимым. И потому он откладывал разговор. Кроме того, сейчас для этого было не самое подходящее время: что говорить о власти, когда под угрозой находится сама жизнь?

…Слуга позвал Ирода к Антипатру, когда тот уже засыпал. Он вскочил, схватил слугу за руку:

— Что случилось?! Говори!

Перепуганный слуга затряс головой:

— Ничего, мой господин…

Ирод встревожился, потому что отец не любил ночных бесед. Как воин, привыкший вставать с рассветом, отдавая сну всего несколько часов, он считал ночь временем отдыха, а не бесед или развлечений.

Когда Ирод вошел в комнату Антипатра, тот, прежде чем сын успел произнести что-либо, приставил палец к губам, призывая к молчанию. Подойдя к Ироду, он прошептал:

— Тебе следует возвратиться в Иерусалим.

— В Иерусалим? — переспросил Ирод.

— Да. Ты поедешь туда и привезешь Александра.

Ирод кивнул:

— Я сделаю это, отец. У меня будет письменный приказ от прокуратора?

Антипатр, не спуская глаз с сына, отрицательно покачал головой:

— Нет, Ирод, у тебя не будет приказа — ни письменного, ни устного. Ты привезешь Александра не по приказу прокуратора, ты будешь сопровождать сына царя.

— Но, отец!.. — забывшись, вскричал Ирод и тут же перешел на шепот: — Разве ты считаешь, что мы уже проиграли? Неужели страх Метелла Сципиона…

Антипатр строго перебил:

— Прокуратор здесь ни при чем. Метелл Сципион — всего лишь звание, и не от него зависит, победим мы или проиграем. Это зависит только от нас. — Ирод хотел что-то сказать, но Антипатр остановил сына нетерпеливым жестом: — Слушай и не перебивай, у нас мало времени. Если бы Аристовул шел с армией иудеев, я бы не задумываясь вышел навстречу и сразился с ним. Мы всегда побеждали его, победили бы и в этот раз. Тем более что в распоряжении прокуратора целых шесть легионов. Но Аристовул ведет за собой не иудеев, а римлян. Этот Цезарь, новый властитель Рима, очень умный и очень дальновидный человек: он понимает, что мы не посмеем сразиться с римлянами. Вступить в сражение с ними значило бы восстановить против себя весь Рим. Но и Аристовул, которого этот Цезарь хочет посадить на царство, тоже связан — теми же легионами, что он ведет на нас.

— Но что же делать, отец?! Если мы не можем сражаться, то…

Ирод недоговорил страшного слова, но Антипатр понял мысль сына. Он усмехнулся одними губами:

— Ты хотел сказать, что нам остается только бежать. Нет, не бежать, тем более что нам бежать некуда. Нам остается одно — убить и Аристовула и Александра. Хитроумный Цезарь не оставил нам другого выбора. Не имея возможности проявить доблесть, мы проявим хитрость. Я поеду к Аристовулу, а ты — к Александру.

— Но Аристовул ненавидит тебя! — горячо прошептал Ирод и тут же поправился: — Ненавидит нас. Он прикажет…