— Съезжу, конечно.

У меня зазвонил телефон, я поспешно нажала «принять».

— Ксюш, мы тебя внизу ждем, — сообщила Вересная.

— Выхожу.

Вересные — Никита тоже решил вспомнить студенческие годы и посетить посвящение первокурсников, — предложили прокатиться с ними на машине туда и обратно. Это существенно снизило мои затраты на поездку, поскольку попытку оплатить бензин они возмущенно отвергли.

Никита помог закинуть в багажник рюкзак и резиновые сапоги, обнимая пакет с продуктами и термосом, я залезла на заднее сиденье. Никита уселся за руль, Женька расположилась рядом с ним.

— Как дела у крестной, выписали? — спросила я их.

— Да, все хорошо, она уже дома. У вас как?

— Тетя так же. А у Женьки лучше, она уже по несколько часов днем в сознании. Ее перевели в другую палату.

— Заговорила?

— Нет, это не так быстро. Но слышит и понимает, может показать глазами…

— Как она все воспринимает?

— Тяжело, — коротко ответила я.

Тяжело — это слабое определение. Придя в себя и впервые оставшись без надзора врачей, Джуремия первым делом потянулась к своей силе, пытаясь принять истинный облик. Ей не удалось, хотя она однозначно оставалась одной из нас, видя мою сущность старшей и чувствуя жизненный баланс. Оксаремия объяснила, что это нормально и со временем пройдет, но неудачная попытка окончательно подкосила Джури.

Я полагала, что понемногу, по мере выздоровления, Джуремия будет восстанавливаться и психологически, но пока она была нечастным и озлобленным существом, которому я не могла помочь. Меня она не желала видеть и после нескольких «бесед» отказалась общаться. Старшей, разумеется, тоже не признавала. Я просила девочек лишний раз вообще не напоминать о моем существовании и старалась не показываться ей на глаза, но это не всегда было возможно.

Наверное, наставница сумела бы ее успокоить и подержать, но я-то была совсем не наставницей. Лузза, Танре и Каттер тоже разводили руками, не понимая, как подступиться к этой чужой Джури. И если Лузза хотя бы была взрослее и за счет этого легче принимала ситуацию, Катя и Таня с позиции младших привыкли видеть в Джуремии старшую, сильную и уверенную. Ее новое состояние было для них совершенно немыслимым и они не знали, как себя с ней вести.

— Жень, я так и не поняла, что с палаткой и спальниками? — переключилась я с неразрешимых проблем на теоретически решаемые. — От меня все только отмахиваются со словами «там разберемся», а мне что-то не очень хочется спать под березкой, погода уже не та.

— Ксюш, только мы взяли с собой четыре спальника, палатка тоже есть. Поверь, у остальных снаряжения не меньше. Могу даже тебе сразу выделить спальник и угол палатки, но вообще это действительно не проблема. Где сложится, там и заночуешь, мало ли, где и с кем заболтаешься до утра?

— Лучше все-таки выдели мне сразу койко-место, — я не дала сбить себя с курса.

— Хорошо, бери зеленый спальник и ложись у нас, — не стала спорить Вересная. — Заодно палатку ставить поможешь.

— Боюсь, тогда просить приюта придется всем троим.

— Да, твои экспедиционные навыки впечатляют, — согласилась Женя.

Подумала и добавила:

— Мне тебя порой убить хотелось.

— Что так? — спросил Никита, глядя в зеркало на посмеивающуюся меня.

— Да мы же в одной подгруппе были летом, — пояснила Женя. — А Ксюха в этих своих кедиках по дождю, без плаща…

— Ну не было у меня тогда сапог и дождевика!

— А почему на базу не вернулась, просили же? — укоризненно спросила Женя.

— Вам назло, — радостно сообщила я.

— Ага, насолила так насолила! Кто потом с температурой валялся?

— Зато спать вам не дала и без обогревателя оставила! — не сдавалась я.

— Знатная диверсия, — весело согласилась Женя. — Еще бы ты не хлюпала так жалобно носом в день прощания с базой…

— Женька, я сейчас в тебя яблоком запущу! — пригрозила я.

— Она не оценит, запусти лучше в меня, — вмешался Никита. — Я позавтракать не успел!

— Очень даже оценю, я тоже голодная! — возмутилась Женя.

Я принялась потрошить пакет.

Традиционная официальная процедура посвящения в студенты была вполовину не так занимательна, как последующая традиционная неофициальная процедура отмечания сего важного события. Педагоги снисходительно наблюдали за безобразием, ограничивая его размеры и пресекая крайние формы проявления, но в целом не вмешиваясь. Старшие курсы вообще находились здесь исключительно по личной инициативе в свободное время и теоретически могли творить все что угодно, но под суровым взглядом преподавателей обычно делали вид, что о таких своих правах ничего не знают и старательно демонстрировали раскаяние и послушание.

Конечно, на посвящение ездили далеко не все. В целом собиралось около сотни человек, мирно распределявшихся по пойме реки и ближайшему лесу с палатками и машинами. Старшее поколение, как в лице преподавателей, так в лице залетевших на огонек выпускников и просто старшекурсников, быстро объясняло младшему поколению несложные и мудрые правила поведения: местных не раздражать, мусор после себя не оставлять, скандалов не устраивать, беречь здоровье и гордое звание студента нашего института. А также нести ответственность за тех товарищей, которые сами с этим не справляются.

Вересные припарковались, распаковались и поставили свою палатку, мудро обойдясь без моей помощи, рядом с палатками Андреева, Бабушкина и Статской. Лабутчер, Воронина и Стасенко расположились чуть правее и ближе к реке. Вся эта компания отличалась завидной сплоченностью, ребята как сдружились с первого курса, так судя по всему, не собирались расставаться до последнего, а то и после. Вскоре рядом выросла палатка Мити Матюхина, который все больше вливался в коллектив к обоюдному удовольствию обеих сторон.

— Молодец, что поехала, — поприветствовал она меня. — Спальник нашла?

— Ага, Женя дала.

— А ты переживала. Пойдем к нашим, что-то они митинг у продуктов затеяли, надо поучаствовать.

После решения воистину шекспировского вопроса, быть или не быть шашлыкам до официального посвящения (сошлись на мнении, что все мясо останется на вечер, а пока хватит бутербродов), продолжили обустройство лагеря. В виду низкой полезности в других делах, меня отослали собирать хворост, чем я успешно занималась, пока не столкнулась спиной с Дягилевой. Просто карма какая-то! Впрочем, в этот раз я своевременно прикусила язык, ограничив выражение эмоций коротким и приличным «ой!».

— Что ты здесь делаешь? — возмущенно и зло спросила Анжела.

— То же, что и ты. Приехала на посвящение, собираю хворост для костра, — спокойно пояснила я.

— И тебе еще никто пинком не объяснил, куда пойти?

У меня на языке вертелось немало язвительных вариантов ответа на ее вопрос, но вместо этого я совершенно искренне сказала:

— Послушай, я перед тобой виновата, я понимаю. Прости, пожалуйста.

— Издеваешься?!

— Не издеваюсь, я говорю серьезно! Ну хочешь, громко повторю извинения при всех?

— Лучше повтори свою предыдущую эффектную речь, — ядовито предложила она, желая вывести меня из себя.

За минувшие два месяца мои нервы, однако, заметно окрепли, я не ринулась в драку, не обматерила ее и даже не расплакалась.

— Могу повторить и ту речь, даже без финальных угроз, — согласилась я.

Было бы что терять, здесь нет никого, кто не знал бы ту историю в деталях…

— Этого будет достаточно, что бы ты удовлетворилась?

Вместо ответа Анжела яростно швырнула мне под ноги ветки и с шумом удалилась. Я вздохнула и направилась в сторону лагеря, проигнорировав соблазнительный трофей.

— Что-то случилось? — спросила удобно устроившаяся на бревне Женя, когда я задумчиво пристраивала результаты своих трудов к общей куче.

— Да в принципе, ничего. Просто с Дягилевой лес не поделили.

— Кто больше пострадал?

— Невинные деревья. Там две новые просеки, проложенные нашими лбами, — я закончила складывать из хвороста художественную композицию и уселась рядом с ней.