Однако зародившиеся было в связи с этим открытием надежды, быстро увяли. Банк отказался предоставлять информацию о счете наставницы, а тем более давать мне к нему доступ. «Только по решению суда» — повторяли мне монотонно на все просьбы помочь найти лазейку. Решение суда… сколько потребуется времени и денег, что бы его получить, да и получу ли в итоге?
Вечером у меня состоялся тяжелый разговор с соученицами. Каттер сидела с красными глазами, Лузза как обычно вяло соглашалась с моими доводами. Ну, хоть не противоречила… Танремия, как выяснилось, получала стипендию, но вовсе не горела желанием ей делиться.
— Танре, я понимаю, — я старалась говорить терпеливо. — Но у нас очень тяжелая ситуация сейчас. Нам нужно оплатить лечение для наставницы и Джуремии, у нас море счетов и потребностей. Мы их с Луззой не потянем, понимаешь? А если пустить все на самотек, скоро дружно пойдем на паперть. Давай ты будешь просто оставлять себе часть стипендии на самое необходимое.
— Но на меня расходов почти нет, почему я должна работать на всех?
Как она меня достала!
— Танре, у тебя очень радужные представления о том, какие на тебя расходы, — холодно сказала я. — Ты живешь в этом доме, пользуешься электричеством и водой? Ты тратишь на стирку общий порошок? Если есть желание, я могу требовать с тебя ровно шестую часть общей суммы.
— Меня это устроит!
— Отлично, давай посчитаем ее точно, включай калькулятор, — я придвинула к ней листок. — Видишь эти статьи расходов и числа? Складывай. Сложила? Дели на шесть. Это — расходы на тебя в месяц без учета транспорта, одежды, телефона, перекусов в кафе и прочих мелких приятностей. Нравится результат? Сравни со своей стипендией, какое число больше?
Танремия недовольно молчала.
— Хорошо, я буду отдавать деньги… половину, — нерешительно сказала она.
— Ты будешь оставлять себе пятую часть, а остальное сдавать мне, пока я не найду способ обходится без этого, — жестко сказала я.
— Ладно, — со злостью бросила Танре.
— Вот и хорошо. Танремия, я обещаю, что постараюсь найти другой источник средств, тогда твоя стипендия снова будет целиком твоей. Прости, у меня просто нет сейчас возможности поступать иначе.
— Ладно, — уже спокойнее повторила она.
— Хорошо. Теперь давайте обсудим другие бытовые вопросы…
Преодолевая сопротивление соучениц, я установила график дежурств по уборке дома и по уходу за наставницей и Джуремией. Последнее заключалось в посещении, закупке лекарств и средств ухода и доставке их в больницу. Пока, к счастью для нас, работа персонала обходилась бесплатно, — но эта гроза тоже готовилась разразиться над нашими головами, скоро больным будут нужны сиделки. И здесь два выхода — либо заниматься ими самостоятельно, либо оплачивать услуги наемных работников. Что обойдется дешевле, я пока не понимала.
Сумма, получающаяся в результате моих суровых мер, заключающихся в значительной степени в отъеме платежных средств у соучениц и опустошению запасов наставницы, была далека от требующейся. Очевидно, мне нужно было срочно искать себе вторую работу, а хорошо бы склонить к этому еще и других. Впрочем, пока настаивать на том, что бы Каттер и Танре тоже пошли работать, я опасалась, — как бы не получить в таком случае открытый бунт с их стороны. И так все на пределе…
Я купила газету объявлений и принялась последовательно изучать объявления о работе, помечать подходящие. Затем начала обзванивать потенциальных работодателей и договариваться о собеседованиях. Большая часть попыток заканчивалась неудачами. Где-то предлагали смехотворно маленькую зарплату, где-то работа оказывалась мне не по плечу. А где-то не приходилась ко двору я сама — особенно много претензий было к моему внешнему виду, язык мне удавалось сдерживать. Я сама на свою внешность не обращала особенного внимания, мне было важно только ходить в удобной и чистой одежде. Но работодатели считали иначе и указывали на дверь.
Была еще одна проблема — институт. Первую неделю поисков я пыталась принимать это в расчет, искала работу с возможностью совмещения с учебой. Но все отчетливее понимала — нет, ничего не выйдет. Те суммы, которые мне предлагали за частичную занятость, никак не устраивали.
Ранним утром последнего понедельника августа я сидела на подоконнике в своей комнате, слушала музыку из Арининого плеера и размышляла. Институт придется бросать сейчас. Кого я обманываю, в любом случае предельный срок моей учебы — до конца сентября. А там закончатся пересдачи и осенняя попытка защиты курсовой работы — кстати, так и не дописанной, — я буду отчислена.
Так какой смысл тянуть? Нужно забирать документы из института и соглашаться на постоянную работу с полным рабочим днем. Жаль, что это, скорее всего, означает расставание с лабораторией. Очень не хочется подводить Некруева, у него опять не будет младшего лаборанта. Но что поделать, я не в той ситуации, что бы выбирать. Возможно, он согласится на мою работу по вечерам?
Я уже в который раз набрала номер его телефона, но он был выключен. В лаборатории тоже не отвечали. Вообще говоря, мне очень хотелось сейчас поговорить с Виктором Андреевичем. Да, я не смогу поведать всей правды, но есть вещи, о которых вполне можно рассказать, спросить его совета. И признаться, мне просто было нужно хоть немного сочувствия и человеческого тепла. Я оказалась ответственной за пятерых членов своей группы, хотя никогда и за себя-то отвечать не умела. Внутри меня были тщательно сдерживаемое отчаяние и страшная усталость, снаружи — ничего, кроме проблем.
Ладно, не очень хорошо, что я не могу поставить Некруева в известность предварительно, но деваться некуда. Хватит откладывать, прямо сейчас надо сходить в институт и забрать документы, затем звонить в магазин, куда меня готовы были взять уборщицей. Надеюсь, еще не поздно дать им согласие.
Я дошла до института, поднялась на второй этаж и зашла в большой кабинет учебной части, где за своими столами сидели сотрудники. Через неделю начинаются занятия, у них много забот. Здесь были и те, кто занимался исключительно организационными вопросами, такие как Мельникова Галина Андреевна, и те, кто совмещал эту работу с преподаванием — в данный момент, была Стеклова.
— Мягкова? Что хотела? — спросила Мельникова.
Несколько секунд я молчала, оттягивая неизбежное, затем отчетливо сообщила:
— Я отчисляюсь из института и забираю документы.
Все уставились на меня, пригвоздив взглядами к полу.
— Значит, бросаешь учебу? И чем, если не секрет, займешься? — неодобрительно спросила Галина Андреевна.
— Пойду работать.
— А зачем было столько времени у нас отнимать, чтобы, в конце концов, все бросить? Ты о тете своей подумала, сколько она с тобой мучилась?
Как раз подумала!!!
— Это не ваше дело. Отдайте мне документы.
— Мягкова, не смей хамить! — рявкнула Мельникова. — Было бы желание удерживать… Садись и пиши заявление.
— Ксения, а почему ты решила отчислиться? — спросила Стеклова. — У тебя так хорошо с учебой пошло и вдруг ты все бросаешь? Причины-то есть?
Нет, пожалуйста, я сейчас не способна объясняться и говорить о причинах. Мне нужно просто забрать документы и уйти!
— Хочу и отчисляюсь, все разве не обрадуются? — грубо сказала я.
— А Виктор Андреевич знает? — проигнорировала мое поведение Стеклова.
Я промолчала. Мне было бы сейчас проще спрятаться за хамством, но необъяснимая доброжелательность Натальи Федоровны заставила стыдливо прикусить язык.
— Спрашивается, зачем он на тебя столько времени потратил, даже в известность не поставила, — прокомментировала Смоленская, неизвестно зачем находившаяся тут же. — Говорила же ему, не стоило с тобой связываться…
Стеклова вдруг встала и вышла из кабинета. Под диктовку Мельниковой и неодобрение присутствующих я написала заявление, она достала мои документы из шкафа, взяла с меня расписку об их получении. Она не слишком торопилась, мне же хотелось побыстрее с этим закончить.
