На гардину, которая, наверное, опять предательски шевельнулась.

Внезапно Джеку безудержно захотелось принять участие в игре.

– Мм, лорд Форрестер, – начал он, слегка подвинувшись вбок, чтобы закрыть собой гардину. – Я был очень рад получить от вас приглашение на обед. Это такая приятная неожиданность, вы так добры…

– Добр? – Форрестер явно удивился. – Оставь свои любезности, мой мальчик. Мы с твоим отцом знакомы давно, еще со школьной скамьи. Как поживает его преподобие? Мы были потрясены, когда узнали, что он стал священником, а ведь он мог стать юристом, и еще каким. Он был бы известен и в Линкольншире, и в любом другом месте. Более того, он мог бы стать политиком.

– Да, отец любит повторять: кто умеет, тот делает, кто не умеет, тот учит.

Джек прикусил язык, но едкие слова уже слетели с языка. Он густо покраснел, как-никак он стоял перед пэром Англии, и разговаривать с ним таким образом было просто неприлично. Более того, лорд Форрестер как раз относился к тем, кто говорит, а не делает! Он только что невольно обидел своего будущего покровителя!

К счастью, его слова нисколько не задели лорда Форрестера, в ответ тот лишь добродушно рассмеялся.

– Узнаю старину Дика. В таком случае без лишних слов придется накормить его сына. Может быть, воскресный обед послужит пусть слабым, но все-таки утешением.

Лорд Форрестер обошел Джека, теперь он стоял рядом с гардиной.

– Думаю, угощение тебе понравится. На стол подадут все самое вкусное, пальчики оближешь…

Он просунул руку за гардину.

– А, вот вы где!

Форрестер отдернул гардину, за которой прятались Сара и Мэнди. Обе девочки взвизгнули и пустились бежать. Маленькая Мэнди на коротких ножках бежала неуклюже, сильно забирая в сторону.

Отец семенил за ней, притворяясь, что никак не может поймать ее. Девочка что-то весело кричала, захлебываясь от восторга.

– Сейчас догоню и схвачу, и тогда…

Взвизгнув, Мэнди забежала за диван, за которым пряталась ее сестра. Та приподнялась, поняв, что ее обнаружили, и тоже бросилась бежать. Теперь по гостиной бегали три визжащие от радости девочки.

Нет, такое невозможно было забыть.

Джек грустно покачал головой. Неужели он когда-то был таким юным и… таким робким? Боязливо стоял в передней, ожидая приема. И как он был поражен, когда увидел, как маленькие леди играли в прятки со своим отцом. Удивительно, сейчас, как и тогда, он чувствовал неприятный холодок под солнечным сплетением.

От нечего делать он поскреб носком ботинка о пол. Скрип кожи о мрамор отдался в холле слабым эхом. За входной дверью раздалось знакомое – «соблюдайте очередь, займите свои места», и опять в воздухе повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем часов, доставшихся ему от деда. В глубине души Джек не очень надеялся, что его примут. Он ведь даже не ответил на письмо леди Форрестер, впрочем, письмо все равно пришло бы позже прибытия «Амораты» в лондонский док. Часы все тикали, и Джек постепенно начинал раздражаться – не забыл ли о нем надменный дворецкий?

– Как же все дворецкие любят важничать, – пробурчал он себе под нос.

Едва он решился открыть двери, ведущие дальше в дом, как сверху на боковой лестнице, спускавшейся в холл, послышались чьи-то торопливые легкие шаги.

– Джек! – раздался девический голос.

Не успел он опомниться, как совсем молоденькая леди, слетев вниз, бросилась к нему в объятия, едва не сбив с ног.

– Сара? – не совсем уверенно вымолвил он.

– Ха, Джек. Неужели вы не узнаете меня? Да ведь это я, Аманда.

– Аманда? – не веря своим ушам, воскликнул Джек и, немного отстранив Мэнди, недоверчиво всмотрелся в черты ее лица. – Но ведь Аманда – самая младшая!

Мэнди, фыркнув, рассмеялась еще громче, но тут же прикрыла рот рукой. Леди все-таки должна вести себя сдержаннее.

– Моя гувернантка не устает повторять мне, что громко смеяться неприлично. Но мне стало так смешно, когда вы признали меня за Сару.

Внимательнее осмотрев ее, он наконец разглядел светлые волнистые волосы, симпатичные ямочки на щеках, а также несколько коротковатое платье, из которого Аманда уже успела немного вырасти.

Учтиво поклонившись, он не без легкого поддразнивания ответил:

– Вы должны простить меня, мисс Аманда. В последний раз, когда мы виделись, ростом вы были мне чуть выше пояса. Теперь вы стали такой высокой, что очень трудно узнать в вас прежнюю Аманду.

Аманда тут же шутливо сгорбилась, пытаясь уменьшить свой рост, и жалобно произнесла:

– Я не виновата. Мама очень переживает, что меня не будут приглашать танцевать, так как очень может случиться, что скоро я буду выше почти всех джентльменов. Мисс Притчетт, ты, наверное, помнишь, это наша гувернантка, теперь она только моя гувернантка, посоветовала мне меньше есть, чтобы я перестала расти.

Джек был в замешательстве. Говорить с молоденькими пятнадцатилетними девушками, оказывается, чрезвычайно трудно, во всяком случае, труднее, чем можно было представить.

– Ну что ж, во всяком случае, я выше вас на несколько дюймов, так что пока я буду иметь честь быть вашим кавалером, можете есть столько, сколько вам будет угодно.

Аманда опять залилась хохотом и выпрямилась. Она была действительно высокой.

– Как вы оказались у нас? – задала она вопрос и тут же сделала знак дворецкому, появившемуся словно из-под земли. – Далтон, пожалуйста, отнесите вещи Джека в одну из комнат для гостей.

Но тут Аманда явно смутилась, слегка озадаченная чем-то.

– В ту комнату, которую вам укажет мама, Далтон. – Она вопросительно посмотрела на Джека. – Вы остаетесь, не так ли?

– Леди Форрестер пригласила меня погостить какое-то время у вас. – Джек поспешил вызволить ее из неловкого положения.

– Правда? – И Аманда задорно тряхнула головой, отчего ее светлые локоны запрыгали то туда, то сюда. – Интересно, почему она мне ничего не сказала о вас? Хотя мне больше вообще ничего не говорят.

– Ничего? – отозвался озадаченный Джек только для того, чтобы поддержать беседу, и предложил Аманде руку, которую она приняла с откровенной радостью. С ней обращались как со взрослой!

– Или почти ничего, – вздохнула Аманда, направляясь в гостиную.

Глаза у Джека округлились от удивления. Гостиная была буквально заставлена букетами цветов. Цветы стояли повсюду, возле стен, на столах, где только можно. Если бы на Аманде было траурное платье, тогда Уигби оказался бы прав – в доме кто-то умер, а это дань памяти усопшему.

– С тех пор как это случилось, – продолжала Аманда, – все сразу замолкают, как только я вхожу. Каждый раз, когда папа, забывшись, начинает говорить об этом, мама толкает его локтем в бок.

Что такое – это? Интонационно выделенное, оно сбивало с толку.

– После возвращения в Лондон, – весело и возбужденно тараторила Аманда, – или, точнее, после того как все изменилось, у всех стал такой деловой вид, словно у них нет времени объяснять мне, что же происходит.

Джек, старательно следивший за ходом мыслей Аманды, опять заметил, как она выделила слова «все изменилось». Оказывается, разговаривать с юными девушками – все равно что с иностранцем. Несмотря на все усилия, Джек никак не мог понять, что значит «это». Наконец он спросил:

– Вы не знаете, ради чего у ваших дверей толчется не меньше полдюжины джентльменов?

– О-о! – Аманда закатила глаза. – Они всегда там толкутся. Им бы давно пора понять, что ухаживать за Сарой – это своего рода…

– Ухаживать за Сарой?

– Маме хочется думать, что я ничего не понимаю. Однако Бриджет постоянно ворчит по поводу воздыхателей Сары, мол, из-за них ей неудобно ходить через главный вход, будь ее воля, в них следовало бы стрелять как в нарушителей частного владения. Разумеется, мама простонала: «Разве так можно!», на что леди Уорт иронично возразила: «Тогда это, конечно, попадет в газеты. Хорошо, если о вас пишут в газетах, плохо, если не пишут».