И воспитывал сына по-спартански, жёстко.

Да и образ жизни отца заставлял мальчишку взрослеть быстрее некоторых его сверстников.

Один раз его отец участвовал в каких-то разборках, и ночью их дом окружила бригада другой группировки. Санька потом взахлёб рассказывал пацанам, как папка с мамкой отстреливались в окна, а его спихнули в подполье. Мамка каким-то образом выскочила незамеченной из дома и, добежав до телефонной будки, позвонила папкиным друзьям.

Однажды он стащил у отца пистолет, но пострелять не получилось. Это они потом узнали, что он на предохранителе стоял. А тогда, когда им было по семь лет и они играли этим пистолетом в крутых, было очень обидно, что он не стреляет. Сашка, когда им исполнилось уже по двенадцать, как-то сказал: «Блин, слава богу, что пистолет тогда не выстрелил. Какие же мы были придурки», и его даже передёрнуло от воспоминания.

Отца у Саньки застрелили, когда ему минуло десять. И мальчишке было его не жаль. Он ненавидел своего отца. Один Ромка знал, как этот крутой, всеми уважаемый козёл издевался над своей семьёй. Сашка часто говорил ему: «Вырасту, убью этого урода».

Роман не заметил, как его мысли с Сергея переключились на друга. Шёл и улыбался, вспоминая, как однажды Саня готовил своей мамке обед и чуть не сжёг дом. Что Ромкина мамка, что тёть Ира считали их обоих своими. Они были лучшими подругами, как их сыновья – лучшими друзьями.

Готовить Саня всё-таки научился, да так, что пальчики оближешь. Одноклассники не удивились, когда узнали, что он после девятого на повара пошёл. В училище он был единственным пацаном на всю группу. Девчонки его любили.

Санька Ромкой гордился, как-никак братан у него – будущий доктор. Что друг может не поступить, он даже мысли не допускал.

Ромка почувствовал, что соскучился по Александру. И тут же резанула болью мысль: «Господи, я ведь не смогу от него это скрыть. У нас никогда друг от друга секретов не было», – потерять Саню было для Романа немыслимо. Он просто не представлял, как будет без него. То, что им придётся скоро расстаться из-за Ромкиной учёбы, – это одно, а вот потерять дружбу – это страшно.

Роман не заметил, как оказался на набережной Томи. У берега стояла «Ракета». Купил билет и, уже сидя на втором этаже катерка, с удовольствием подставил лицо речному ветерку.

Серёга то и дело смотрел на часы. Он уже давно привёз Машку с работы, а Ромки всё не было. Подготовительные в институте давно закончились, где он может быть? Паспорт Романа лежал дома, денег Любовь Ивановна дала ему с собой немного. В Новокузнецк, значит, точно не уехал. Серёга места себе не находил. Какие только мысли в голову не лезли! «А вдруг с ним что случилось? Вдруг эти уроды его вычислили? А если он на себя руки наложил?» Ожидание становилось невыносимым. Он метался из дома на улицу и обратно. «Последний автобус через час, если не приедет – хана. Что делать? Господи, да где он есть, этот засранец, неужели не понимает, что здесь от беспокойства все с ума сходят?» С ума сходили действительно все. Любовь Ивановна тоже вся издёргалась, Машка материла Ромку:

– Вот козлёныш, где его носит? Паразит новокузнецкий, он что, не понимает, что так не делается? Мы же перед его родителями за него отвечаем. Ну, приедет, я ему устрою кузькину мать!

Серёга не выдержал, сел в машину и поехал к автобусной остановке. Деревня у них была большая, остановка от дома далеко. «Заодно, если встречу, поговорю с ним», – решил он.

Ромка не ожидал увидеть на остановке Серого. Коленки почему-то предательски задрожали. Понимая, что разговора не избежать, сел на переднее сиденье, рядом с хмурым Серёгой.

– Привет.

– Ром, ты что делаешь? Дома все с ума сходят. Ты что, мамку мою до инфаркта довести хочешь?

Роман растерянно смотрел на Сергея. А ведь он и правда совсем забыл, что находится не дома и что Любовь Ивановна потеряла его.

– Прости. Я не подумал.

– А о чём ты вообще думал? – Серёга начинал заводиться. Нервное напряжение вырвалось наружу и ухнуло на бедного парня. – Ладно, меня видеть не хочешь, я не дурак, понимаю, но мать-то с Машкой при чём? Они же переживают за тебя. Это хорошо ещё, твоя мамка не звонила. Что бы мы ей сказали? Ты думай, что делаешь! Может, тебя придурки эти вычислили, может, под машину попал – мы уже чего только не передумали!

– Прости. – Ромка весь сжался, виновато опустив голову.

Серёгу вдруг охватила такая волна нежности к пареньку, что он, испугавшись этого чувства, поперхнулся дымом сигареты, которую курил. Он резко сорвал «десятку» с места. Торможение было таким же резким. Серый вцепился в руль, как в спасательный круг. Уткнулся в него лбом и с трудом перевёл дыхание.

– Ромка, это ты прости меня, придурка. Мне в глаза тебе после субботы глядеть стыдно. Я места себе не нахожу.

Поднял голову, взглянул на растерянного Романа, на его чуть приоткрытые губы. Сгрёб в охапку, прильнул к столь соблазнительному рту, жадно, до головокружения, до хриплого стона, вырвавшегося из горла. Ромка не сопротивлялся, он всем телом подался навстречу. Отстранившись от него, Сергей мутными глазами всматривался в лицо парня, держа его голову обеими руками так близко, как только мог.

– Ромчик, не уходи от нас, ладно? Я, наверное, чокнулся, но меня к тебе тянет так, что сил никаких нет. Не уйдёшь?

– Я не знаю. Как тёть Любе в глаза смотреть? И Маша...

– Тебе же неделька осталась до последнего экзамена. Потерпи. Даю слово, я к тебе лезть больше не буду. Я тебя очень прошу. Да и потом, что ты скажешь моим? Как объяснишь, что съезжаешь?

– Серёж, я и сам понимаю, что тёть Люба не поймёт, если я сейчас уйду. Да и идти-то мне некуда. Мамка, опять же, с ума сходить будет, здесь она хоть вам звонит. Хорошо, я останусь. Только ты не презирай меня, пожалуйста. Я не голубой, честное слово. Я сам не знаю, почему не сопротивлялся тебе. Крышу как сорвало.

– Да ты что! Чокнулся? С какого перепуга я тебя презирать должен? Я же всё это начал. Я тоже не знаю, какой чёрт меня тогда в бане дёрнул. Но тогда под пьяную лавочку всё получилось, можно ещё понять… Но, понимаешь, какая тут фишка – меня к тебе и трезвого тянет. Я бы и сейчас тебя зацеловал всего, сил нет, как хочется. И кто из нас после этого голубой?

Дома Ромке вставили по первое число. Если Любовь Ивановна делала это в мягких выражениях, то Маша выражений не стеснялась, а на пытающегося остановить её словесный поток Сергея чихать хотела с большой и высокой колокольни. Тем более что она на него после вчерашнего анального опыта злая была неимоверно. Так что он огрёб под эту лавочку тоже. Ему припомнили все ляпы их шестилетней совместной жизни, а также то, что его из армии ждали, а он, козёл, ещё рот разевает.

Ромка ретировался в свою комнату, мать убёгла к соседке. А бедный Серёга, молча, дабы не распалять ещё больше супругу, выслушивал все её обвинения.