– Всё тогда, я с маманькой это дело перетру и перезвоню. Привет любовничку и Славяну. Всё, до связи. – Саня отключился.

– Ну что? – Серёга и Славка с нетерпением ждали пересказа разговора.

– Саня скажет своей маме, и они с тёть Ирой пойдут к моим, поговорят.

– Неплохой вариант. Получается, что ты парламентёров послал. И не от чужих людей узнают, и выглядеть будет так, как будто ты попросил их помочь всё твоим объяснить. – Славка одобрительно кивнул.

Серёга молчал и сосредоточенно о чём-то думал.

– Серёж, а ты что думаешь? – Ромка сел на корточки напротив Серёги, положив свои руки ему на колени и заглядывая в глаза.

Сергей с нежностью погладил его по щеке.

– Думаю, как уговорить брата не говорить ничего ни моей матери, ни твоей. И как ты поедешь в Новокузнецк с синяками, что матери скажешь – откуда они.

– Да они пройдут уже за эти дни. Вон опухоль и чернота уже спали. Мазь хорошо помогает. Да и мало ли с кем я подрался. А зачем теперь Артёма уговаривать, если Саня всё моим скажет. Пусть уже будет что будет.

– Одно дело Саня скажет, и другое, когда Артём позвонит и вывалит всё это про нас с тобой. Ладно, придумаем что-нибудь.

Вечером, перед тем как ехать в деревню, Сергей заехал к брату. Не выходя из машины, позвонил ему и попросил спуститься.

– Ну? Что надумал? – открыв дверцу машины и садясь в салон, с ходу спросил Артём.

Весь день у него не выходило из головы то, что он узнал про младшего брата. Он прокручивал в уме всю их жизнь, пытаясь вспомнить, что он упустил в Серёге. Когда тот стал не таким, как все. Никаких намёков на отклонение от нормальной ориентации он припомнить не мог. Всё как у всех, с той лишь разницей, что кроме Машки-то у него и не было никого. Может, он не нагулялся просто? По бабам ему походить надо, и всё на свои места встанет. Артём непроизвольно пытался оправдать Сергея и поверить, что это всё – дурь от недоёба, что всё встанет на свои места. А потом перед глазами вставала картинка: Сергей, целующий Ромку. Понять, как можно целовать парня, да ещё и спать с ним, Артём не мог, хоть и пытался. И как только эта картинка вырисовывалась, его начинало воротить, в душе поднимались отвращение и злость. Нет, никогда он не примет брата-гомика, просто не сможет.

И вот сейчас, когда Сергей не зашёл как обычно, а позвонил по телефону и вызвал его вниз, помня, по-видимому, утренний разговор, Артём понял: ему будет больно терять Серёгу.

«Как будто умер», – перехватило дыхание от спазма, сковавшего горло.

– Что ты надумал? – Он всё же надеялся на благоразумие младшего. Если он откажется от этой дури, то со временем всё забудется.

– Артём, я не прошу понять меня и не надеюсь, что ты когда-нибудь сделаешь это. Я просто хочу попросить не ненавидеть и не презирать. Я не стану распинаться перед тобой и доказывать, что в этом нет ни моей вины, ни Ромкиной. Нас просто тянет друг к другу с невероятной силой, и поделать с этим мы ничего не можем. Да и не хотим, если честно.

Всё время, пока Серёга говорил, Артём, не глядя на него, пытался справиться с возрастающим желанием долбануть младшего брата хорошенько по голове. Врезать ему так, чтобы его дебильные мозги или встали на место, или вылетели уже совсем.

– Ну всё, хватит! Я не собираюсь выслушивать всю эту педерастическую хрень! – Он рявкнул так, что Серёга непроизвольно вздрогнул. – Даю тебе неделю сроку, чтобы ты съехал от матери. Говорить ей о твоей однополой любви я не собираюсь и тебе не советую. Не хочу, чтобы из-за тебя, гадёныша, у матери инфаркт был. Пусть лучше думает, что ты бабу себе нашёл. Как ты будешь выкручиваться, чтобы не показывать свою «возлюбленную», – твои проблемы. Но учти: не дай бог, до матери дойдут слухи о тебе и твоем гандоне, я вас пришибу обоих, ты меня знаешь. Так что на улице советую свои пидорастические губы держать при себе.

– Тём, а как же мы с тобой? Я ведь люблю тебя, ты же мне брат. Мы что, и видеться теперь не будем? Ты меня совсем из жизни вычеркнешь?

– Считай, что ты уехал жить в другой город, а лучше в другую страну. В Африку, например, к туземцам в джунгли, где связи нет.

– Навсегда?

– Что навсегда?

– Уехал я навсегда? Или ты позволишь мне когда-нибудь вернуться? – Голос у Серёги дрожал. Он в упор смотрел на Артёма, не отрывая от него глаз, как будто хотел его запомнить, словно действительно уезжал. В глазах блестели слёзы, а губы скривились, как в детстве, когда он собирался плакать. У Артёма защемило в груди, сжало так, что трудно стало дышать.

– Блядь, Серый! Не дави мне на жалость! Ты сам сделал выбор!

Он выскочил из машины, со всей силы хлопнув дверцей. Уже открывал дверь подъезда, когда в спину долетели слова:

– Артём, если вдруг со мной что случится, в аварию попаду или ещё что, всяко ведь в жизни бывает, на могилку-то хоть придёшь? Или даже после смерти меня не простишь?

Артём застыл, прислонился лбом к холодной железной двери. Подавил желание броситься назад, открыл дверь подъезда и молча, не оборачиваясь, зашёл в него. Присел на ступеньку, закурил. Тошно, как же тошно после этих Серёгиных слов.

Серёга сидел в машине и пытался не разреветься. А разреветься хотелось очень – от обиды, от потери, от страха, что эта потеря навсегда. От чувства безысходности, нарастающего в груди.

А что, если Ромке он тоже когда-нибудь перестанет быть нужным? Что тогда? Стоит ли всё терять, рушить прежнюю жизнь?

Он долго не мог заставить себя уехать от дома брата. Всё стоял во дворе, надеясь, что тот увидит в окно и выйдет к нему. Обнимет и простит, как раньше, в детстве, когда Серёга вдребезги разбил его мопед и Тёмка орал, что никогда ему этого не простит.

Но детство давно прошло, а Артём так и не вышел.

Домой Сергей приехал уже по темноте. Маши дома ещё не было.

Мать молча, ни о чём не спрашивая, налила ему чай. Он подошёл к ней сзади, обнял, прижавшись виском к её макушке.

С детства такой любимый запах, особенный – не парфюмерный. Запах выпечки, молока, трав – запах матери. Вдохнул глубоко, прижал к себе крепче. Она погладила своей шершавой ладошкой его руку.

– Совсем плохо, сынок?

– Плохо мам. Плохо.

– Расходиться будете?

– Будем. И, мам… – Перехватил её руку, прижал к своей щеке. – Я в город жить уеду. Прости.

Любовь Ивановну пошатнуло. Сергей аккуратно усадил её на стул, сел перед ней на пол, взял её руки в свои и уткнулся лицом в колени.

– Мам, мне правда в городе пожить придётся. Не могу сейчас тебе всего объяснить.