— Я просто догадалась.

— Неправда.

— Но какой в этом смысл, Анно? Они все равно не слушают! Зачем повторять им мои слова?

— Потому что это правда.

Аира ни сказала ничего, хотя в глазах женщины появился страх.

— Ты ведь точно знаешь? Случится что-то страшное? — спросил ее муж.

Аира нехотя кивнула.

Клерки двигались между пленниками, поручая им работы, соответствующие их умениям. Один из клерков с книгой остановился перед Анно Хазом.

— Номер, — произнес он.

— Что?

— Номер на запястье.

Анно поднял рукав, и клерк записал номер, выжженный на руке.

— Умение, — сказал клерк.

— Какое умение?

— Что ты умеешь делать?

— Я библиотекарь.

— Библиотекарь? Это книжки, так, что ли? Можешь работать в хранилище. У них там есть книги. Ты!

— Я? — спросила Аира Хаз.

— Номер. Умение.

Отвечая, Аира поймала взгляд мужа.

— Пророчица.

— А кто это? — удивился клерк.

— Человек, говорящий слова, которые никто не хочет слушать.

— И какой в этом смысл?

— Почти никакого.

— Что еще ты умеешь делать?

— Я умею таращить глаза, — сказала Аира. Нос женщины начал подергиваться. — Умею медленно болтать рукой из стороны в сторону…

— Она умеет шить, — поспешно перебил ее Анно, пока жена не натворила бед. — Хорошо справляется с иглой.

— Шитье, — проговорил клерк, что-то записывая в книгу. — Работы по починке. Прачечная.

Чиновник двинулся дальше.

— Не буду шить, — сказала Аира.

— Только на время, — промолвил Анно. — Прошу тебя.

Скуч, который пек лучшую сдобу в Араманте, был направлен на работу в одну из больших пекарен. Мико Мимилита отправили в пошивочную мастерскую. Креота, бывшего императора Араманта, оказалось не так-то легко пристроить. Креот заявил клеркам, что не умеет делать ничего.

— Как, вообще ничего?

— Вообще.

— А тебе не кажется, что из-за этого твоя жизнь течет слишком медленно?

— Кажется, — отвечал Креот. — Очень медленно.

— Ну что же, ты выглядишь достаточно крепким. Будешь работать на ферме.

Мампо сказал клерку, что хочет быть манахом. Пинто ужаснулась:

— Нет, Мампо! Тебя убьют!

Однако Мампо упорствовал.

— Я смогу. Я знаю, что смогу.

— Еще никто из рабов не просился в манахи, — произнес клерк. — Тебе известно, что туда берут только самых лучших?

— Меня возьмут.

Клерк посоветовался со своими товарищами.

— Ну что же, думаю, не будет большого вреда, если его испытают.

Бомен попросился в ночные сторожа. По очень простой причине: ночью, когда все уснут, он будет слушать Кестрель.

— Сторож, — записал клерк в книге.

Наконец всех пленников распределили и повели на новую работу. Рабы покинули двор, а вооруженные солдаты принялись выдергивать из толпы отдельных людей, намеренно разбивая семьи и компании. Пинто отделили от родных и отвели в сторону.

— Куда вы ведете ее? — спросила Аира Хаз. Солдаты не отвечали, хотя скоро ответ и так стал ясен. На другой стороне мощеной дороги стояла длинная череда обезьяньих фургонов с открытыми дверями, некоторые фургоны уже наполовину заполнились. В каждом фургоне находилось более двух десятков человек. Под решетками в полу лежали вязанки дров. Когда Пинто запихивали в фургон, девочка задрожала. Анно успел сказать дочери несколько слов.

— Все будет в порядке, дорогая. Увидимся вечером.

Никто ничего не объяснял людям, им даже не угрожали.

Все и так знали, для чего предназначен обезьяний фургон. Бомен и Мампо глубоко задумались. Теперь они поняли, что стены, окружавшие их, нельзя пробить, а перелезть через них так же невозможно, как если бы они уходили к небесам. Любая попытка к бегству, любое неповиновение — и их близкие сгорят заживо. Им всем предстоит теперь жить в тени обезьяньего фургона.

Анно почувствовал, что Аира закипает от ярости.

— Прошу тебя, дорогая, — умоляюще произнес бывший библиотекарь, — держи себя в руках. Помни о Пинто.

Вскоре они расстались — каждый отправился к новому месту работы.

Мампо стоял перед главным тренером школы, где обучали манахов, ожидая, когда тот заговорит. Ларе Янус Хакел сидел за столом и пристально разглядывал юношу; глаза тренера бродили по телу Мампо.

— Хм, — буркнул Хакел, видимо не впечатленный увиденным.

Он встал и дотронулся до Мампо своими громадными ручищами. Некогда, во времена выступлений на арене, тело Хакела представляло собой гору мышц. Сейчас это была груда жира. Шрамы, испещрявшие каждый видимый кусочек тела, сморщились и стали лиловыми — тренер походил на сырую сосиску, вытащенную из оболочки.

— Ты слишком изнежен, — сказал Хакел. Ничто в этом мальчике с простодушным лицом и жидкими мускулами не говорило о том, что из него может получиться манах. Хакела не интересовали юные романтики, которые в первом же поединке позволят противнику изрезать себя на мелкие кусочки. Манаха — это искусство, а не вид казни.

Тренер отвернулся.

— Пошел прочь.

— У меня получится, — сказал Мампо.

— Прочь.

— Мое тело знает, что делать.

— Прочь, говорю тебе… — Хакел обернулся. — Как ты сказал?

— Мое тело знает, что делать.

Хакел уставился на юношу. Давным-давно он чувствовал то же самое и говорил об этом теми же самыми словами. Девять лет подряд Хакел был непобедим. Неужели этот увалень обладает настоящим воинским даром?

Крякнув, тренер тяжело опустился в кресло и задумался.

— Ну, хорошо, — произнес он наконец. — Посмотрим, что ты умеешь.

Хакел был человеком благоразумным. Не стоит убивать мальчишку лишь за то, что он вбил себе в голову дурацкую мечту. Хакел позвал одного из новичков, крепкого бойца по имени Бенс.

— Надень учебные доспехи. Я хочу посмотреть на новенького.

Мампо раздели и подогнали наручи и поножи. В отличие от боевых доспехов, на месте ножей, торчащих у колена и запястья, а также на шлеме тренировочного облачения были укреплены короткие металлические шишки. Мампо повели на тренировочный ринг, где роль песчаной насыпи исполнял приподнятый деревянный настил.

Партнер дружески похлопал юношу по руке и сказал:

— Не бойся. Я не сделаю тебе больно.