На Дальнем Востоке новый переворот. Власть Меркулова свергнута. Народное собрание объявило себя верховной властью. Председатель — Старковский, члены правительства во Владивостоке: Болдырев, Кропоткин, Кустов, Иванов. Разрешена свобода печати и слова. Японцы новую власть признали.
Ленин получил нижеследующее послание, подписанное Архиепископом Кентерберийским и «несколькими представителями английского духовенства»: «От имени христианских общин, которые мы представляем, мы выражаем самый серьезный протест против нападения на Русскую Церковь в лице ее Патриарха Тихона. Общественное мнение христианского общества и всего цивилизованного мира не может молча переносить такую великую несправедливость.» В ответ на это Совнарком отправил свои объяснения, в которых, между прочим, Патриарх называется «бывшим» (разжаловали, значит, собственной советской бессовестной властью!): «Никакого, — говорят, — нападения на Церковь нет, а есть предъявление обвинения отдельным представителям Церкви в организации сопротивления мероприятиям советской власти, которые производились в целях спасения жизни десятков миллионов людей…» И, дескать, «подавляющее большинство духовенства в конфликте бывшего Патриарха Тихона с советской властью — на стороне советской власти».
Останавливаясь на «подавляющем большинстве духовенства», во-первых, не верю этому, а во-вторых, припоминаю слова Драчева: «Заставят плевать на Спасителя, и будем плевать.»
Погода улучшилась, стало теплее и суше, но все же настоящего лета еще нет.
5/18 июня. А вот и настоящее лето. Жарко, душно. Проливные, короткие дожди с градом (иногда), с громом, молнией. В общем, погода для «злаков» благодатная.
Дешевеет хлеб. Фунт черного в лавках 140.000 р., но все прочее (по инерции, должно быть) дорожает. Тратить «мильены» входит в обыденку. Даже я без прежних охов, вздохов, брюзжаний то и дело «сыплю» миллионы.
Представителями РСФСР на Гаагской конференции (продолжение Генуэзской) назначены Н. Литвинов (он же председатель), Раковский, Красин, Крестинский и Сокольников.
Шестой день процесса правых эсеров ознаменовался уходом иностранных защитников. Они, т. е. Вандервельде, Розенфельд и Либкнехт, жаловались на несоблюдение верховным трибуналом Берлинского соглашения трех интернационалов и на разные теснения и неправильности со стороны трибунала, сочли бесполезным продолжать защиту своих подзащитных, коим, конечно, заранее определена коммунистической партией та или иная кара, и «покинули зал заседаний».
В «Известиях» некто «Ив. Трегубов» чуть не ежедневно рапортует читателям о деяниях самозванного или «совназначенного» «высшего церковного управления». Нередко приводят речи Антонина и соратников его в такой же репортерски почтительной форме, какая обыкновенно применяется по поводу заседаний всяких иных «светских-советских пленумов». Да иначе и быть не должно. Антонин и все эти новоцерковники в своем воззвании «К верующим.» заявили «о своем признании советской власти», и «за такую политическую ориентацию (сознается Антонин) я до сих пор выдерживаю натиск устных и письменных ругательств». «С удовольствием, однако, констатирую, — продолжает он к удовольствию Трегубова, — что, судя по полученным нами письмам и телеграммам, в провинции наша политическая ориентация более приемлема, чем здесь, в Москве.» При этом Антонин сообщил, что Архиепископ Никандр «уволен им на покой от управления Московской епархией, а протоиерей Альбинский посвящен в епископа Подольского при несколько необычных традициях — без пострижения в монашество».
Между прочим, Антонин поведал «миру», что «Патриарх Тихон пришел в ужас, когда узнал, что я совершал литургию среди храма и народа, а не в шкафу»… Это, стало быть, алтарь-то шкаф!?!
По сводке к 10-му июня по 50 губерниям и областям изъято: золота 21 п. 9 ф. 38 зол., серебра 17.961 п. 11 ф. 11 зол., брильянтов и алмазов 33.706 шт., жемчуга 3 п. 15 ф. 11 зол. и 100 карат прочих драгоценных камней. 13.711 шт. золотой монеты, серебряной на 12.422 р. и вещей с бриллиантами, жемчугами и другими камнями 28 п. 7 ф. 63 зол. и 773 шт.
Совнарком отказал в ратификации итало-русского договора, заключенного с итальянским правительством 29-го мая Чичериным в Генуе. Вот оно какая штука-то! А кстати: где же Чичерин? Генуя давно кончилась, а он в Москву еще не возвратился, да и в Гаагу не назначен. Благодаря «хорошо сшитому фраку», в Монако, должно быть, заехал и поигрывает там, шельмец, на советские (золотые, конечно) денежки.
Обнародованы некоторые «частные имущественные права», но все еще в тех или других «пределах». Например, право наследования по завещанию и по закону супругами и прямыми нисходящими потомками «в пределах общей стоимости наследства 10.000 золотых р.»
Декретов и постановлений за последнее время такое множество, что и не перечтешь (да и не хочется читать-то. Все это переделки декретов старой экономической революционной политики, все это не раз опять переделается). Между прочим, заводятся институты прокуратуры и адвокатуры.
Сильно рекламируется «хлебный займ» (на 1 млрд. р. ден. знаками 1922 г.). Внеси этими знаками 380 р., т. е. 3.800.000 р., и в декабре месяце получай 1 п. хлеба. Если будет урожай, тогда в декабре месяце хлеб будет дешевле 380 р. за п., а если случится опять неурожай, то «денежки плакали», и облигации займа пойдут на завертку селедок.
15 июня вышел новый бюллетень о состоянии здоровья Ленина. «Все внутренние органы в полном порядке, температура и пульс нормальные, больной покинул постель; чувствует себя хорошо, но тяготится предписанным ему врачами бездействием.» Значит, «рвется в бой!»
Ю. Стеклов что-то обеспокоен немецкими делами. «В Германии, — говорит он, — запахло монархическим переворотом.»
14/27 июня. Погода со всячинкой: ненастье чередуется с ясной, летней погодой; ночи скорее прохладные, но тихие и светлые. 20-го числа, благодаря процессу эсеров, попраздновали. Служащие и рабочие приглашены были в этот день «все на улицу» демонстративными шествиями на Красную площадь почтить память убитого в этот день Володарского и заявить свое презрение к его «убийцам», т. е. эсерам. Рекомендованы были лозунги на злобу дня: «Смерть предателям», «Беспощадный приговор Гоцу и К°», и т. д. И до, и после Стеклов и прочие писатели земли советской старались кого-то уверить, что трехсоттысячная громада манифестантов, вышедшая 20-го числа «на улицу», шла сознательно, по своей инициативе, будучи обуреваема презрением к обвиняемым эсерам и их защитникам. Я не был в числе таких демонстрантов и не берусь за подсчет их. Во всяком случае, большинство их своею прогулкой на Красную площадь на некоторое время забронировало себя от «сокращения». А это теперь такой бич, который с каждым днем увеличивает число голодающих и преступников.
На заседание трибунала 20-го числа ввалились «с улицы» делегаты, якобы от московских и питерских рабочих, что, по заявлению защитника первой группы обвиняемых Муравьева, «разрушило правильный ход процесса и опрокинуло все процессуальные законы советской республики». Делегаты и отвечавшие им Пятаков и Крыленко, видимо, в выражениях не стеснялись. Подсудимые и защита оскорбились. Они потребовали даже персональной смены членов трибунала, а за отказом в этом защита первой группы в полном составе просила освободить ее от участия в процессе, и эту просьбу поддержали сами подсудимые. После долгих пререканий и новых оскорблений со стороны суда и обвинителя защите дана от процесса «отставка», но поведение ее Крыленкой признано преступным, и теперь Муравьеву и К° предстоит самим сесть на скамью подсудимых.
Пишут, что Шаляпин заболел сахарной болезнью.
Боже мой! Как дорожает жизнь (а хлеб как будто дешевеет: черный — 150, белый 440 т. за ф.) — за май месяц с нас троих домоуправление насчитало за две занимаемые нами комнаты 4.200.000, за воду 4.800.000 и за починку крыши 15 млн. А тут, как на грех, наш «Северолес» вздумал понизить коэффициент курса и выплатил за вторую половину июня не по 1.250.000 за рубль, а только по 700.000, как в мае. Приходится должать, и уже задолжали.
