– М-да… – нагружая каждую букву сарказмом, произнёс Алексей, – если раньше мы были просто авантюристами, то теперь становимся контрабандистами живого товара.

– Подождите! – Михаил, как ученик поднял руку. – Вот это… что ты раньше говорил – по поводу министра, следователей СКП, парламентских партий… вот это всё каким боком подходит к нашему делу?..

– Сегодня, как ни крути, они все – наши противники. Министр, упрятавший банкира в тюрьму, сразу после побега олигарха бросится ловить его всеми дозволенными и недозволенными методами. Получив своё кресло при поддержке банкира, он никогда не допустит, чтобы эта информация попала в чужие руки. И, если у следователей СКП появится хотя бы маленький намёк на нашу причастность к побегу банкира, сушите вёсла и готовьте сухари, потому что погонят нас по полям и лесам, как зайчиков-попрыгайчиков.

– Ни фига себе перспектива! – Лицо Михаила сделалось серьёзным.

– Спокойно, парни! Во-первых, нам нечего терять! Как выяснилось, жён у нас нет, а, зная их нравы – и совместно нажитого имущества тоже. Во-вторых, методы, которыми мы будем пользоваться, мягко говоря, незаконные, а это значит, что у нас равные с Министром шансы. В-третьих, и в случае победы, и в случае поражения о нашей троице знают два человека – руководитель федеральной службы и наш бравый генерал, связи и возможности которого вам хорошо известны. Для всех остальных мы – частные лица, пилигримы пыльных дорог, искатели приключений на свою голову и просто неудачники, гоняющиеся за лёгкими деньгами.

– Братцы! Давайте ещё по маленькой пропустим. – Охранник поднялся и пошёл к одиноко стоящей на столе бутылке водки. – А то уж больно день сегодня нервный получился… Ударим, так сказать, посошком по идущим на нас проблемам, а звоном стаканов отпугнём неудачи и сидящих за нашим столом чертей.

– Миш, тебе не кажется, что Алексей с возрастом становиться сентиментальным и болтливым?.. Я бы даже сказал – поэтически лиричным.

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Наполненные стаканы опять встретились и перенаправили настроение друзей в русло крепких мужских рукопожатий, весёлых разговоров и анекдотов, где уже не было места женщинам, воспоминаниям и поискам виноватых.

Поздно за полночь, проводив товарищей до дверей лифта, Глеб, словно машина, набравшая обороты, уже не мог остановиться. Лёгкая, нервная дрожь, пришедшая к нему с пониманием начала нового дела, отгоняла сон. Поэтому, вернувшись в номер, он, не раздумывая, прошёл в зал и, сев за стол, включил компьютер.

Папка с файлом «40» хранила всю информацию. Он читал её десятки раз, делал наброски мероприятий и чувствовал, что, постигая ход мыслей арестованного олигарха, всё больше и больше импонировал ему.

Отсидев почти год в следственном изоляторе, олигарх не раскололся перед опытными следователями, сохранил тайну иностранных компаний, выдержал болезни, явное нежелание тюремных врачей лечить его, умудрился создать команду из адвокатов и упорно добивался своего освобождения до суда.

Переведя взгляд с монитора на стоящую на столе фигурку толстуна Будды, восседающего на горе денег в окружении лягушек и экзотических плодов, Глеб улыбнулся; весёлая мысль подтолкнула его переименовать файл и он, удалив цифру «40», написал «Ленинградский Будда».

Ветер за окном ударил по стеклу косыми полосками дождя, начавшийся ливень и упоминание о Ленинграде – а именно так в своей памяти Глеб продолжал называть Санкт-Петербург – переключили его сознание и он, выдвинув ящик письменного стола, достал оттуда СД-диск.

Устанавливая его в лифт компьютера, он сразу почувствовал, как быстрее побежало его сердце, а лёгкое напряжение прижало горло нарастающим волнением встречи с постоянно гонимым из воспоминаний прошлым.

Он не смотрел этот фильм уже больше года. Сначала потому, что был зол на неё, позднее потому, что вернулась жена, а потом просто, чтобы не раскачивать давно уплывшую лодку их отношений. Сожаление и липкое чувство чего-то безвозвратно утраченного поселилось в нём сразу после расставания с Настей и, спрятавшись в уединённых местах памяти, закрылось массивными замками сознания.

Однако сейчас происходило что-то невероятное, приказы не думать и не вспоминать о ней не подали своего грозного голоса, и он просто нажал на воспроизведение.

На веранде уже давно проданного им загородного дома за столом сидели друзья. Полупустые бутылки, остатки салатов, недоеденный шашлык – всё оживало в его памяти, открывая мельчайшие подробности того вечера…

Настя нервничала. Глеб увидел её пересохшие губы, слегка растерянное выражение лица и судорожное поглаживание ногтей.

– Да, – неожиданно для себя произнёс он вслух, – устроил я тебе испытание. Позвал кучу народу, музыкантов, даже своих стариков, и выставил тебя напоказ, как хрустальную вазу в Эрмитаже, забыв о том, что у тебя есть семья и муж. А ты, находясь в самой середине этого праздника, облизывала от волнения губы, отводила глаза в сторону и терпеливо выдерживала любопытные взгляды собравшихся посмотреть на тебя друзей.

Глеб нажал на паузу и провёл пальцами по монитору, мгновение застыло, проявляя в его сознании чувство огромного количества совершённых им глупостей и ошибок..

– Куда всё это уходит? – произнёс он, еле шевеля губами. – Где живут чувства? Почему в один период времени мы одни, а потом обстоятельства делают нас абсолютно другими? Я придумал тебя, воткнул вату в уши, нацепил шоры и пошёл в страну бутиков, дорогих побрякушек и ярких развлечений, даже не замечая, что именно это и стало разменной монетой наших отношений. – Он вздохнул и снова нажал на воспроизведение. После танцев все стали дружно собираться домой. Друзья, говоря «до свидания», целовали её, как старую знакомую и шутливо подмигивали, желая нам «спокойной» ночи. Они не знали, что застенчивая и растерянная Настя, так очаровавшая их своей скромностью, уедет следом за ними в свою другую жизнь и другой мир, наполненный заботами о маленьком сыне, страхами разоблачения супружеской неверности и не управляемому даже ей самой желанию покупать, получать и складывать в гардероб всё новые и новые вещи.

Фильм кончился. Экран монитора потух, компьютер перешёл в режим сна, а растроганная воспоминаниями душа звенела в его голове новыми мыслями. Ерзая на стуле и листая в старом телефоне смс сообщения, он приказал себе больше не прятаться от прошлого и прямо сейчас позвонить Алексею, понимая, что брат должен знать, что происходит в судьбе его Насти.

– Да, Михалыч… – Услышал он заспанный голос охранника. – Что стряслось? Четыре часа ночи…

– О, Лёш, ты прости меня… Я, знаешь, сначала решил тебе позвонить, а на часы посмотрел только потом. Но, если ты спишь, то давай поговорим завтра, – произнося эти слова, Глеб внутренне напрягся – в эту минуту он меньше всего желал, чтобы воспоминания о Насте прервались в самом апогее его внутреннего кипения.

– Что-то очень важное?

– Даже и не знаю, как тебе сказать… – выигрывал время Глеб, судорожно собирая в кучу свои эмоции, пытаясь окольно подойти к главному. – Понимаешь, сильно меня сегодня кольнула твоя проблема с женой. Хожу по дому, круги нарезаю и места себе не нахожу, а главное – как вспомню, что и сеструха твоя в прошлом году тоже была на грани развода из-за скандала с любовником, так успокоиться не могу. Две такие хорошие семьи, дети… и вдруг – распадаются!

– Эх, и не говори даже! – голос Алексея зазвучал бодрее. – Моя шлендра только о гулянках и думает, Настюха тоже – звезда балета! За дорогие тряпки душу продаст. А вот мужики, Михалыч, разные бывают. Мы с тобой баб наших и на хер послать можем, и дверью хлопнуть, а у сеструхи – рыжий – тот совсем другой породы будет. Может, внутри у него и бомбы рвутся, но в жизни он даже ухом не повёл. Представляешь, вызвал её на разговор. «Вот, – говорит, – тебе порог… Но, если останешься, всё прощу и попрекать не буду». А Настюха дура, что ли?.. Море, заграница – пожалуйста, квартиру вторую купил, деньги по магазинам – без ограничений, катает её, как сыр в масле. Да вот, только, кажется мне, она снова хвостом крутит. Зачем-то закончила курсы эротического танца и мотается одна по ночным клубам. То ли опять мужика ищет, то ли от мужа бежит, фиг её разберёт. Глеб положил телефон на стол. Неожиданно он ощутил, что не хочет это слышать. Мысль что он ошибся когда-то, считая её своей женщиной, снова неприятно обожгла его сознание правдой.